После того, как Советский Союз сумел успешно провести широкомасштабную десантную операцию против Хельсинки, немецкое командование очень опасалось за передовые базы флота, например, за Готенхафен. На всем немецком и польском побережье, а также на берегу в захваченной части Прибалтики лихорадочно принимались противодесантные меры. Устанавливались долговременные огневые точки, бетонировались капониры, выставлялись инженерные заграждения, проводилось минирование пляжей и прибрежных фарватеров. Все это, конечно, отвлекало на себя значительные силы, заставляя ослаблять наступательный потенциал.

Потому фюрер постоянно орал на совещаниях с пеной у рта, требуя от своих военачальников немедленной ликвидации флота противника на Балтике и советского присутствия на островах Моонзунда. Для решения этой задачи Гитлер назначил опытнейшего гросс-адмирала Редера, наделив его чрезвычайными полномочиями в надежде, что престарелый флотоводец сможет повторить успех, достигнутый немецким флотом в Первой Мировой, когда немцы, после ожесточенного сопротивления русских, все же сумели занять архипелаг Моонзунд. Для решения этой задачи Редер сформировал ударную эскадру, возглавляемую линкорами «Тирпиц» и «Шарнхорст».

Саша Лебедев и все те командиры, которые окружали его в новой должности инспектора от штаба флота, вечером третьего июля беспокоились напрасно. Ни в этот вечер, ни ночью, ни на следующий день немецкие корабли к островам Моонзунда не подходили, оставаясь в открытом море и чего-то выжидая. Зато усилилась вражеская воздушная разведка. Одну высотную «раму» даже удалось сбить в воздушном бою утром четвертого июля, когда новенькие истребители «МиГ» догнали ее над островом Даго.

Воспользовавшись тем, что боевые действия на архипелаге пока не начались, Лебедев получил возможность внимательно осмотреть фортификационные сооружения, выстроенные на островах. Все они были в той или иной степени приготовлены к отражению вражеских атак. Вот только степень готовности различалась. Если поначалу Александр опасался, что подчиненные генерал-майора Елисеева начнут чинить всяческие препятствия в осмотре фортификаций на предмет их готовности к боевым действиям, то ничего подобного не происходило. Наоборот, весь штаб генерала охотно старался помочь Лебедеву в его деятельности. Чуть позже выяснилось, что на архипелаге каким-то образом уже прознали о том, что именно он командовал теми торпедными катерами, которые сумели прорваться к Хельсинки. За это его и зауважали, а вовсе не из-за того, что он приходился родней флотскому начальству.

Александру удалось выспаться в комнате, отведенной ему прямо в штабном епископском замке. То была какая-то кладовка без окон, расположенная в дальнем коридоре первого этажа, но Саше сейчас было не до пейзажей. После напряжения последних суток организм просто требовал отдыха. И он обрадовался отдельному помещению. Едва повалившись на железную кровать с металлической сеткой, поверх которой лежал матрас, заботливо застеленный кем-то чистым бельем, Лебедев быстро начал засыпать. Ему снилось, как он снова командует ракетным крейсером на Балтике и отдает команды стрелять ракетами по «Тирпицу» и «Шарнхорсту», которые идут за пределами прямой видимости, но хорошо просматриваются на круглом зеленом экране радара. И ракетные залпы, вроде бы, накрывают цели.

Проснулся Саша в хорошем настроении, несмотря на то, что его внезапно разбудили. Пришел матрос, которого местное начальство выделило для него в качестве вестового. Должность инспектора от штаба флота подразумевала наличие личного помощника. Но, Александр об этом совсем забыл, даже не поинтересовавшись вопросом накануне. Не до того ему было в первый вечер на Моонзунде, чтобы думать о том, чтобы прислали кого-нибудь чай заваривать в неурочное время, обувь чистить, да форму гладить.

И потому Саша очень удивился, когда перед завтраком его разбудил молодой парень в белой летней морской робе с синим полосатым воротником и с бескозыркой на голове. Оказалось, что это именно он, едва получив вечером назначение от начальства, сразу же позаботился постелить командированному из штаба чистую постель. А еще он успел убрать из кладовки весь хлам, вымести помещение, затащить в него кровать получше и вымыть начисто пол. Обо всех своих трудовых подвигах парень сразу же доложил, пока Александр протирал глаза спросонья.

— А звать то как? — спросил Саша.

— Виноват, товарищ капитан-лейтенант. Не представился. Тарасом меня зовут, а фамилия моя Прокопенко, — пробормотал краснофлотец.

— Ладно, Тарас. Показывай, где тут у вас туалет и столовая, — сказал Александр, внимательно оглядев молодого светловолосого парня среднего роста и комплекции, первогодка, судя по виду, слегка лихому и немного придурковатому.

— Так точно. Но сначала вот, возьмите, я погладил ваш комплект формы, как велели, — сообщил вестовой.

— Кто велел? — удивился Саша.

— Инженер. Майор Широкин. Еще он просил передать, что сегодня весь день придется провести в разъездах, — сказал Прокопенко.

— Про разъезды я и без того осведомлен, а вот за глаженную форму спасибо, — проговорил Александр.

— Это не меня благодарите, а инженера. Он приказал мне позаботиться, и комнату эту приготовить для вас, хотя и не положено, наверное, жить в кладовке. Но, все жилые помещения при штабе уже заняты, а инженер нашел, все-таки, вам местечко, — краснофлотец оказался говорливым пареньком. А еще исполнительным и весьма наблюдательным.

Приказ о том, что Лебедеву присвоено внеочередное звание капитана-лейтенанта из штаба уже вчера вечером подтвердили. Но то, что майор Широкин позаботился прислать ему вестового и выделить помещение для проживания прямо при штабе, конечно, вызывало некоторое удивление. «Что это? Жест, призванный подчеркнуть расположение майора к нему? Или майору приказали сверху? Наверное, дядя Игорь ему позвонил», — решил Александр.

Приведя себя в порядок и позавтракав в столовой комсостава, Лебедев вышел во двор замка-штаба. В ожидании майора-инженера он прогуливался возле плаца, сверкая начищенными пуговицами на новеньком белом летнем кителе и рассматривая у себя на рукаве две толстенькие золотые полосочки и одну тоненькую над ними. Если лейтенант и даже старший лейтенант являлись командирами среднего звена, то звание капитан-лейтенант принадлежало уже к старшему комсоставу. Потому Александру было, чем гордиться. Отличную он сделал карьеру меньше чем за пару месяцев, продвигаясь наверх по служебной лестнице гораздо быстрее, по сравнению с прошлым разом. Можно сказать, даже стремительно продвинулся.

Но, в своей прошлой жизни он и не рисковал так никогда. И даже подумать о себе Александр не мог, что способен на настоящие подвиги. А то, что ему удалось провести торпедные катера к Хельсинки, обеспечив высадку боевых водолазов на вражеские укрепленные острова, несмотря на яростное противодействие неприятеля, разумеется, считалось по всем критериям самым настоящим подвигом. Но, истинный подвиг совершили те, кто не вернулся из боя. Он же смог преодолеть вражеский огонь только полностью лишившись страха смерти. После смерти в будущем и воскрешения в собственной молодости, страх смерти лично для него более не существовал. Он по-прежнему боялся боли, как и все обычные люди, но сама смерть потеряла для него свое страшное значение.

Этот важнейший психологический барьер страха смерти у Лебедева теперь отсутствовал, в отличие от тех сослуживцев, которые не хотели умирать, но пошли на смерть ради победы над врагами. Потому именно они и были настоящими героями, а не он. И, как умный и опытный человек, проживший уже целую жизнь и живущий теперь во второй раз, Александр Евгеньевич прекрасно осознавал этот факт. Но, молодость все же брала в нем верх, и потому ему так хотелось полюбоваться на новые знаки, нашитые на рукавах своего белого кителя, хотя это и было чистой воды мальчишество.

День четвертого июля выдался солнечным и почти безоблачным. Лето чувствовалось во всем, словно никакой войны и не было. Даже немецкая авиация ничего не бомбила. Лишь легкий ветерок иногда доносил с юго-запада к островам отдаленные звуки канонады. Там, на материке, продолжалась битва за Ригу. Немцы развивали успех на левом берегу Западной Двины-Даугавы, заставляя остатки морской пехоты и сухопутных частей РККА, отошедших для обороны подступов к Риге из-под Либавы, отступать в направлении мыса Колка, откуда действовала эвакуационная переправа на Моонзунд.