— Надеюсь в лучшую сторону? — улыбнулась Кира.

— Вот в этом то и вопрос, — ухмыльнулся я. — Сам еще не понял…

Тем временем в центр зала вышел Шон. Он поднял руку и присутствующий народ затих. Слышно даже стало, как капает вода где-то на кухне.

— Сегодня мы должны выбрать нового главу общины, — Шон обвел присутствующих многозначительным взглядом. — Вульф был отличным предводителем и моим другом. Он погиб в вылазке за ресурсами. Никто не сможет его заменить, но мы должны выбрать достойного. Лишь дисциплина и единоначалие удержат общину от хаоса и анархии. Обещаю, стоя перед вами, кого бы вы не избрали, подчиняться ему так же, как Вульфу.

Шон приложил руку к сердцу и театрально вздохнул, выжидая нужной реакции толпы. И она, конечно же, последовала.

— Шона в командиры! — крикнул кто-то.

— Да-а! — поддержали другие. — Пусть Шон будет главой! Он всегда оставался за Вульфа!

— Я не настаиваю на своей кандидатуре, — изобразив скромность, ответил толстяк, и добавил с хитринкой в голосе. — Наверняка найдутся еще другие достойные люди. Вы можете предложить своих кандидатов…

Слово взял старичок в круглых, как у Лепса очках и с бородой Вассермана. Он назвал себя секретарем общины. Не знал, что еще и такая должность существует у затворников. Как пояснила Кира, секретарь участвует во всех важных заседаниях, контролирует ход голосования в соответствии с уставом общины (бля, у них еще и устав есть) и фиксирует результаты.

— Почему я ничего не знал об уставе? — спросил я Киру.

— Тебя экстренно приняли в затворники перед предстоящей поездкой, и после этого ты сразу уехал. С уставом знакомят только членов общины. Тебе это еще предстоит.

— Мне что, — усмехнулся я. — экзамен еще сдавать на знание вашего устава?

— Не вашего, а нашего, — поправила Кира. — Экзамена не будет, но знать ты устав обязан.

— Да без проблем, — ответил я, а про себя подумал: устав не памятник, если что и подвинуть можно.

Секретарь важно подтянул на горбатую переносицу очки и проговорил не по годам звонким голосом:

— Поступило предложение заявить кандидатом на пост главы общины начальника охраны Шона. Будут ли еще другие предложения?

Зал молчал.

— Если других кандидатов не будет, то Шон будет избран, если за него проголосует хотя бы треть от числа присутствующих в зале. Никто больше не хочет предложить другого кандидата?

Я медленно поднялся со стула, ловя на себе удивленный взгляд Киры и присутствующих:

— У меня есть кандидат.

Народ оживленно зароптал, а у секретаря сползли на нос очки. Он смотрел на меня несколько секунд, будто ждал, что я растворюсь или исчезну, а затем со скептицизмом в голосе проговорил:

— Я слушаю ваше предложение.

— На должность главы общины я предлагаю себя.

Шон чуть не захлебнулся от ярости, но сделав усилие выдавил деланно спокойным голосом.

— Нельзя предлагать свою кандидатуру. Это нарушение.

Я повернулся к секретарю и спросил:

— Это действительно так?

Старик замялся и вопросительно взглянул на Шона, будто справившая у него разрешения. Потом нервно потеребил орлиный нос и проговорил:

— Ну-у… В уставе это не написано…

— Что не написано? — зыркнул на него толстяк.

— Что нельзя предлагать свою кандидатуру…

— Вот видишь, — я торжествующе посмотрел на Шона. — Все, что не запрещено — то разрешено. Тогда я настаиваю на своей кандидатуре.

— Ты не можешь, — процедил Шон, сузив налившиеся кровью глаза. — Ты недавно в общине…

— А в уставе говорится о требованиях к кандидатам? — я уставился на секретаря. — Там сказано сколько затворник должен находиться в общине перед тем, как может избираться?

Старик опустил глаза.

— Подозреваю, что нет… — продолжил я. — А поэтому, как человек всей душой болеющий за будущее общины, я выдвигаю на свою кандидатуру.

— Ты, чертов апостол! — взорвался Шон. — Ты оскверняешь память о Вульфе! Не хватало нам главы с сомнительным прошлым!

Шон уже начал выходить из себя, и мой план помаленьку продвигался. Сейчас главное, дожать толстяка и выставить его перед общиной неуравновешенным злобным мужланом, стремящимся любой ценой к власти. Конечно, я понимаю, что он не такой, но политика — штука тонкая. Тут как на войне. Или тебя, или ты… Такой уж я человек: привык побеждать, но у каждого свои недостатки.

— Старина Вульф умер на моих руках, — пустил я в ход запрещенный прием. — Умирая, он поблагодарил меня за помощь, что я оказываю затворникам, и по приезду просил меня выдвинуть свою кандидатуру на пост главы. Он сказал, что верит в меня, и что я именно тот человек, который нужен сейчас его людям. Я ответил ему, что теперь это и мои люди, потому что я затворник…

— Ах ты, ублюдок! — закричал Шон. — Ты врешь! Вульф не мог такое сказать! Он был моим другом!

— Дружба тут ни при чем, — я сделал участливое лицо, как кардинал Ришелье, когда плетет интриги. — Вульф был прав. Во главе затворников должен стоять человек с боевым опытом и холодной головой. Нельзя подвергать опасности людей, поддаваясь вспышкам гнева. Глава-истеричка неприемлем для общины, он приведет нас к гибели…

— Ты кого истеричкой назвал, сука⁈ — взревел Шон и бросился на меня с кулаками, но стоявшие рядом затворники встали между нами стеной и скрутили его.

Он изрыгал проклятия и выкрикивал в мой адрес угрозы. Я сделал вид, что не слышу его и обратился к людям:

— Вчера, когда я вернулся из похода, то увидел поселение атакованное армадой зомби. Я мог бы развернуться и уехать. Но я ни на секунду не колебался. Я принял решение мгновенно. Вместе с Рудым и Сержем нам удалось увести стаю в лес. Я верен общине и поступлю так всякий раз, рискуя жизнью, если ей будет угрожать опасность. Я чувствую в себе силы помочь вам. Но выбор за вами.

Рассвирепевшего Шона вывели из зала. Я сумел найти его слабое место и надавить на него. Какой я все-таки подлый и опасный человек. От этой мысли на душе аж самому приятно стало.

— Ну что же… — проскрипел секретарь, поправив очки. — Начнем голосование. Шон не будет на нем присутствовать, проголосуем за него заочно. У нас два кандидата: Шон и Вел. Я попрошу всех присутствующих разделиться на две группы. Кто голосует за Шона — пусть встанет по правую руку от меня, кто за Вела — по левую…

Народ загалдел и, обсуждая происходящее, начал разбредаться по двум сторонам. Я посмотрел на Киру. В ее глазах стояло изумление. Он встала со стула и, оправдываясь, проговорила, глядя мне в глаза:

— Прости Вел, я очень тебя уважаю, но Шона я знаю давно. Он был правой рукой Вульфа. Ничего личного, но я считаю, что…

— Не надо ничего объяснять, — улыбнувшись, оборвал я. — Поступай как считаешь нужным. Думаешь мне сильно хочется занять его место? (Конечно хочется, но не скажу же я это ей и другим, я же «политик»). Просто настал момент, когда я ощутил, что действительно могу помочь общине. Я потерял семью и друзей, и вы — это единственное, что теперь у меня есть. Я готов стараться и работать, не покладая рук…

Я сказал это таким проникновенным голосом, что Кира опять чуть не стала извиняться. Но я отмахнулся и отошел в сторону, нагнав на себя вид мыслителя, обремененного думами о судьбе отечества. Иногда я жалел, что в прошлой жизни не пошел в депутаты…

Кира засеменила к группе, которая встала за Шона. Их было примерно столько же, сколько проголосовало за меня. Она уже почти дошла до сторонников толстяка, как вдруг остановилась от них в паре метров, на секунду замерла и, развернувшись пошла к моим сторонникам.

Я еле сдержал самодовольную улыбку, спрятав ее за серьезной миной. Когда родился я — змей-искуситель повесился… На собственном хвосте…

Все присутствующие разбились на две группы. На глаз они были равны, и я с нетерпением стал наблюдать за подсчетом.

Первыми секретарь посчитал сторонников Шона. Их наглые морды смотрели на меня с недоверием. Ну и хрен с вами. Большинство из них я не знал. Хотя и большинство своих сторонников я тоже не знал. Из знакомых там была только Кира, Рудый со своей командой: стариком и двумя девицами (молодец рыжий, даже старого хрыча убедил, большую агитационную работу накануне проделал) и еще несколько затворников, с кем мне приходилось раньше сталкиваться.