Стоили они дешево, драгоценные камни еще никто не гранил, только полировали и никакого «алмазного блеска» эти невзрачные кусочки, разумеется, не давали. Но сколько было возни с превращением в алмазную пыль… Но ничего, справились, сделали литейщики да кузнецы тяжелые дробилки. Линзы уже вполне приличные выходят, шлифовщики опыту наберутся — подскажу про огранку камней. Коли выгорит, мы лет на пятьдесят ювелирный рынок забьем своей продукцией, дальше-то секрет сопрут или сами додумаются, но нам больше и не надо, к тому времени мы должны будем крепко встать на Урале.

А даже если и не выгорит, есть и план «Б» и он как бы не круче, чем первый. Всего-то за пять лет мучений создали механикусы широкий ткацкий станок. Собственно, увеличить ширину никакой проблемы и не было, но все уперлось в эргономику. Станок-то ручной, челнок с нитью влево-вправо ткач или ткачиха проводят, то есть все ограничено длиной конечностей. Поначалу Кассидор создал станок для расчета из двух человек, но я ему объяснил, что нафиг надо, ткани вдвое больше, но и работников вдвое, ничего не выигрываем.

Некоторый толк, конечно, был — и зубья берда наловчились делать из металла, и вообще конструкцию усилили, но вот челнок… Помогла случайность, показывал мне Кассиодор монету нового чекана, а я возьми да пошли ее щелчком обратно по столу. Гляжу — выпадает Мореец из разговора, о постороннем задумался, а потом он вообще замолк, встал и ушел, глядя в пространство, только «Эврика…» пробормотал.

Вольности такие без посторонних я моим инженерам позволял, но Збынек все-таки объяснил:

— Он нецо прдумал, докуд то не сдела, так и будит.

А через неделю Кассиодор примчался ко мне на двор, сжимая под мышкой кожаный сундучок. Вываленные из него палочки и веревочки он разметал по столу и принялся скакать вокруг, прилаживая одно к другому. Я только успевал придерживать некстати прибежавшего Юрку, решившего, что это новая игрушка.

Хотя это и было похоже на игрушку — на настольный хоккей. Слева молоточек, справа молоточек, к ним веревочки, дернул одну — челнок влево, дернул другую — вправо. По итогам моделька и досталась Юрке, играться, а Кассиодор на пару со Збынеком сделали-таки станок и обрели по куньей шубе, не считая ништяков помельче.

Дорогая штука вышла, ну да нам ее не в крестьянские избы ставить, там и места для такого нет, а вот на княжий Хамовный двор — самое то. Производительность у него раза в три, а то и в четыре выше, чем у обычного, будем татарскую шерсть в русское сукно перерабатывать. Кто там на шерсти да сукне поднялись? Англия с Голландией? Посмотрим теперь, успеют ли они.

Так что крепостица тут, на холме, очень к месту — людишек яузских, если что, сберечь. Зелейные избы и все прочее мы отстроим, а вот умельцы на вес золота, штучный покамест товар.

Зато князей у меня в монастыре — море разливанное.

Мало нам своих властелинов двух сел и трех деревенек, так еще и Шемяка своих шлет и шлет, уже два раза рындецкую школы расширяли. Вон, взять младший класс: пара Вяземских, сын Брюхатого Данилка Пенко, Ванька Пестрый-Палецкий, остальные сплошь Мосальские, Пацы, Олельковичи, Несвицкие… Я когда списки первый раз смотрел — глаза так на лоб вылезли, что шапку сдвинули. Фамилии-то все знакомые, польская аристократия — Ванька Острожский, Сенька Чарторыйский, Петька Ходкевич, Огинские, Заславские, дети полоцкого боярина Сапеги…

Так что зря я насчет войны ною, выучим ребятишек, нахватаются они московского духа, и все роды эти за Россию встанут, а не за Литву с Польшей. Ну и еще одна циничная тактическая выгода — пока наследники здесь, отцы не вильнут и не перекинутся.

— На молитву! — зычно скомандовал Стрига.

Старший класс рындецкой школы встал, громыхнув лавками и забубнил следом за Феофаном:

— Премудрости Наставниче и смыслу Давче, немудрым Наказателю и нищим Защитителю, утверди и вразуми сердце мое, Владыко. Ты даждь ми слово, Иже Отчее единородное Слово; се бо устнама моима не возбраню, еже звати Тебе…

У нас нынче своего рода преддипломная практика, старшие рынды едут со мной во Владимир, а по возвращении будут разверстаны по разрядам и наместничествам. Пока их Феофан наставлял на дорожку, я потихоньку пытался отчистить заляпаный известковым раствором кафтан — все-таки не уберегся. Хотя в дороге все равно грязью забрызгает, осень да слякоть.

От Спас-Андроника на Щелкову, где нас ждали учаны и насады, пошли не обычным путем, по Устретенской улице, через Олексеево село да Яузское Мытище, а правее, по Стромынской и Хомутовской дорогам.

Шли весело, на грунях, легкой рысью. За Черкизовым, владением покойного Старко, открылись нам селитряные бурты и влекомые туда не телегах вереницы дурнопахнущих бочек. Золотари охочие, кто справлял службу за жалование, покрикивали на золотарей по прибору, попавших в штрафники за различные провинности. Иной на неделю, а иной и по полгода катался с конных дворов, с выгребных ям за боярскими подворьями, за Корандовой корчмой и прочими источниками ценного вторичного продукта. Золотарную повинность несли все государевы города, а тем, кто закладывал бурты помимо общего урока, еще и бонусы доставались. Худо-бедно проблему с порохом решили, а там, глядишь, найдем еще где взять.

Оглянулся на колонну — рынды носы сморщили, кое-кто новомодными шейными платками морду завязал, чтобы не так несло. Басенок так вообще подъехал:

— Княже, может, нам вправо взять, полем пойти? Мочи же нет…

— Полем? Там же смерды работают, урожай им потоптать хочешь?

Федька только плечами пожал, а я малость озверел:

— Любишь кататься, люби и саночки возить!

— Какие саночки? Тут бочки только…

— А вот скажи мне, вот вы все на Шемяку смотрите… Спору нет, воевода знатный, ратные его любят, пушки да гуфницы у него.

Басенок аж зажмурился, представив, сколько у Димы артиллерии.

— Любишь из пушек палить?

— А как же, — расцвел Федька.

Послал же бог артиллериста, хлебом не корми, дай куда ядро запулить. Хотя жаловаться грех, хороший специалист будет.

— Так порох для пушек откуда берется?

— В зелейных избах на Яузе толкут, как раз мимо презжали, как с Андроника выехали.

— Из чего? — окинул я взглядом рынд, подобравшихся поближе к нашему разговору.

— Из угля древесного, серы и ямчуги.

— А ямчугу откуда берут? Вот из этих вонючих бочек! Поэтому неча носы воротить, жизнь господним соизволением так устроена, что коли бог чего дает, то обязательно и стребует. Где деньгами, где постом да молитвой, а где и смирением. Вот как сейчас — смрад претерпеть и крестьянам не мешать. А те, кто только брать хотят, гордыню свою тешат и потому низвергнуты будут.

Долго ли, коротко ли, довела нас к вечеру дорожка до Щелковы, до самого того места, где Юрий Дмитрич раскатал московское ополчение в блин. Сколько же лет прошло? Десять? Как время летит… Дале пошли Клязьмой, до льда еще время есть. Речка хоть и полноводная по осени, но тихая, даже вниз грести надо, вот мы и менялись на веслах, да в промежутках вспоминали учение.

Басенок, помимо пушек, гораздо способен к воинскому делу вообще, причем в части логистики — где склады удобнее устроить, откуда и как припас подвозить, как верно войска разверстать. Вот чую, первейший воевода вырастет, если князья не затопчут. Как Федька Палецкий приходил в школу про свой опыт рассказывать — не было у него лучше слушателей, чем Басенок да Палецкий-младший, тот всем уши прожужал: «Батя мой!», гордился. Да и остальные тоже больше военными науками интересовались, куда деваться, феодалы, воинское сословие. Хотя вон Стрига с удовольствием в Судебнике копался, с номикосами законы обсуждал, выспрашивал у дьяков, как Дума заседает, каков порядок. Глядишь, в канцлеры угораздит.

Семка Сабуров по прозвищу Пешок — лучший в школе травник, медицинские трактаты штудировал. Семка Ряполовский, Васька Китай-Новосильцев, Ванька Ощера… Толковые ребята, лишь бы не местничали, а дело делали.

На второй день, когда прошли устье Большой Дубны, Стрига удивил меня вопросом: