– Вот гады! – маршал не сдержался и с силой стукнул кулаком по дубовому столу.

Людовик снова улыбнулся и продолжил:

– Но это, сеньоры, еще цветочки! Ягодки начнутся, если опальный принц Конрадин тоже решится принять участие в этой грандиозной комедии…

– Да отрубить сорванцу голову, вот и все проблемы отпадут! – Ланселоту так понравилась собственная рифмованная фраза, что он даже позволил себе тихонько рассмеяться.

– Не хотелось бы этого делать, мой дорогой друг… – король нервно затеребил четки. – Если Конрадин умрет, то на первый план сразу же выходит совершенно новый игрок…

– Это какая еще свинья собралась открыть рот на нашего милейшего Шарля?! – Де Сен-Мар захлопал глазами.

– Это не свинья, мой друг, а Арагон! – Поправил его король. – Арагонские монархи, лишенные после договора в Корбейле всех спорных земель Юга Франции и закрытые от нас Пиренеями, наверняка мечтают добыть себе равнинные и плодородные земли Юга, но на этот раз, уже не Франции, а Италии!

– Какая наглость… – снова прорычал маршал.

– Совершенно с вами согласен, сеньор маршал… – Людовик кивнул головой.

– Так давайте, сир, найдем какой-нибудь повод и нападем на них, используя перевалы графства Фуа и Комминж! – Ланселот де Сен-Мар, словно боевой конь, услышавший звук боевого рога, стал дуть щеки и трясти кулаками. – Отдубасим их, как следует…

– Ах… – Людовик поморщился. – Мой друг, вы же знаете мои принципы…

– Сир, давайте, разок, наплюем на них, а? – Маршал умоляюще посмотрел на короля.

– Вот-вот, отец, давайте, а? – Глаза принца Филиппа вспыхнули бесовским огнем азарта. – Проучим наглецов!

– Нет. – Спокойно ответил им Людовик. – Пока я жив, ни о какой войне между христианами не может быть и речи…

Маршал молча развел руками, но спорить с королем не стал, а вот принц Филипп, раззадорившийся от возможности начать войну, схватил отца за руку и произнес:

– Отец, умоляю вас, позвольте мне, придумав какой-нибудь повод, начать частную войну с королем Арагона…

Людовик отрицательно покачал головой и ответил:

– Сын мой, не забывай, что, между прочим, он твой тесть, ведь Изабелла – твоя супруга – приходится ему дочерью. Даже его святейшество не сможет отыскать разумное зерно, чтобы хоть как-то понять это. Несмотря на всю его любовь к Франции, привязанность ко мне и моей семье, ему будет крайне затруднительно объяснить окружающим, почему одним можно воевать, а другим нельзя…

Филипп покорно опустил голову, тяжело и грустно вздохнул. Ланселот де Сен-Мар, пользуясь случаем, раз разговор зашел о войне, предложил на первый взгляд совершенно фантастическую идею:

– Сир, простите меня, невежу, а что если, используя момент войны между гвельфами и гибеллинами, взять, да и захватить, к примеру, герцогство Миланское?! Франция разом бы стала диктовать свою волю всей Италии…

Король схватился рукой за сердце, ойкнул и стал усиленно молиться, перебирая другой рукой четки. Это был недобрый знак того, что настроение у Людовика портится и сейчас продолжать спорить может выйти себе дороже.

Маршал собрался, было, встать, чтобы откланяться и оставить короля наедине с сыном для продолжения семейного воспитания и нравоучения, но Людовик резко остановил его:

– Никаких войн! Понятно, надеюсь?! – маршал часто закивал головой. – Моему брату Шарлю отпишите гневное и резкое письмо, можете не стесняться в выражениях, где ясно укажите, что это будет для него последняя бескорыстная братская помощь. При этом, мой милейший де Сен-Мар, обяжите его клятвенно принять крест в Неаполе и следовать за мной в искупительный поход, ведь я его старший брат и тот, кто подарил ему вожделенную корону Неаполя. – Филипп не ожидал увидеть отца в таком резком и боевом, можно сказать – злом, настрое. Он покосился на маршала де Сен-Мара, но тот осторожным и едва заметным кивком головы дал понять, что перебивать короля не стоит. – Дальше, отпишите мессиру Ги де Леви – моему вассалу и вернейшему из слуг, что я вручаю ему сенешальство Каркассона и Безье в наследственное управление и повелеваю собрать всех пригодных к военному делу людей, дабы по моему зову отбыть в Неаполь для подготовки баз и обеспечения охранения для крестоносцев. Ему, горемычному, незачем знать всю подоплеку событий. Приедет и сам на месте разберется…

Король умолк и жестом приказал сыну и маршалу убираться из комнаты Совета.

Ланселот де Сен-Мар быстро поднялся и, раскланявшись, стрелой вылетел из помещения, но Филипп немного замешкался и второпях уронил тяжелый стул. Резкий и оглушительный грохот, вызванный падением этой громоздкой мебели, привлек внимание короля, который, казалось, погрузился в свои размышления и отрешился от внешнего мира.

Людовик поморщился, но, увидев сына, обрадовано покачал головой и произнес:

– Филипп, раз ты так горишь желанием снести кому-нибудь голову в битве, поезжай-ка, сынок, к мессиру де Леви и упроси его прихватить тебя в Италию. Только, чур, не задираться и во всем, повторяю, во всем слушаться этого грамотного и опытного сеньора. Ты пока не король, значит он пока не твой вассал, а мой. Так что думай, прежде чем что-либо скажешь и не смей мне обидеть его…

Филипп радостно вскрикнул и, упав на колени, стал целовать руки отцу. Людовик улыбнулся и простил все его недочеты, прижимая его голову к себе.

– Благодарю вас, батюшка…

– Только, пожалуйста, береги себя, ведь тебе скоро править и царствовать…

– Господи, отец! Да что вы такое говорите?! Я денно и нощно молю Господа и Пресвятую Деву Марию, чтобы они даровали вам еще сто лет!

– Спасибо, сынок, но это для меня, пожалуй, многовато… – как-то грустно ответил ему король. – Здоровьем я стал что-то слабеть…

– Батюшка, не надо меня расстраивать… – принц был явно неготов к разговору на темы здоровья и его пугала сама мысль о том, что его отец – стальной и незыблемый – может страдать, болеть и, в конце концов, смертен, как и все обыкновенные люди. – Что я буду делать-то без вас…

– Править, сын…

Давненько челядь не носилась по замку и городским окрестностям с таким испугом, азартом и остервенением, штурмуя лавки мясников, золотых дел мастеров, ювелиров и гончаров, скупая и заказывая впрок столько всего, что цены в бурге и всех окрестных селениях тут же поползли вверх к радости перекупщиков, спекулянтов и торгашей.

Гонец, разодетый в небесно-голубые цвета королевского дома, весь в шитых золотыми и серебряными нитями лилиях, в сопровождении внушительного эскорта постучался в ворота Мирпуа третьего дня, и с этого момента вся жизнь захудалой провинции круто преобразилась.

Королевский сержант поначалу так высокомерно держался, что шателену замка пришлось малость приструнить его излишний апломб. Теперь же, когда тот, сменив коней, уехал, весь замок разом превратился во встревоженный улей.

Изабель, радостно чирикая, уединилась со служанками в своих покоях, где стала перебирать кучу платьев и озадачить своего муженька требованием обновок:

– В этом совершенно невозможно ходить… – она так изумительно надула губки, что Ги тут же сдался и потянулся за кошельком, но Изабель посчитала, что ей нужна полная и окончательная победа, протянула руку и добавила. – Мне потребуются еще несколько новых украшений, накидки, туфли… – она на секунду задумалась, – пары три и флакончик с розовыми благовониями. Я же твоя супруга, а не скотница…

О том, чтобы отделаться сотней или другой экю теперь не могло быть и речи. Ги улыбнулся, вздохнул и, скрепя сердцем, протянул Изабель свой большой кошель, туго набитый золотом.

– Надеюсь, милая, что этого хватит?..

Она ловко подкинула кошель, проверяя его наметанным взглядом на вес, поморщилась и ответила: