– Понял, хозяин…

Отряды покинули замок и уехали на северо-запад, держа курс к Риму и его окрестностям. Ги накинул на плечи меховую накидку и, кутаясь под резкими порывами неприятного северного ветра, вышел из башни во двор замка. Слуги метлами убирали навоз, оставшийся после лошадей, прервали работы и низко поклонились ему.

– Где рыцари, оставшиеся в замке?.. – спросил он у одного из них.

Слуга, плохо понимавший слова на французском, рукой указал за ворота замка. Ги молча вышел через арку и увидел воинов, разместившихся возле теплого барбакана. Мишель сидел на ступенях и, увидев де Леви, поднялся и поклонился ему.

– Здравствуй, Мишель. – Ги кивнул ему. – Я не смог вчера прибыть к вам…

– Ничего, синьор кондотьере, – Мишель весело подмигнул ему в ответ, – я уже в курсе, что к вам вернулась девица Беатрис. – На слове «девица» Мишель невероятно поднял брови и изобразил на лице умильную гримасу.

– Да, ты угадал… – рыцарь засмеялся. – Сладкий плен, сам понимаешь…

– Вы желали о чем-то поговорить со мной, кондотьере?.. – Русич пристально посмотрел на него.

– Мне бы очень хотелось узнать о твоей жизни и о далекой стране, которую ты называешь Русью…

Мишель поклонился, его скулы напряглись, он побледнел и ответил:

– Это долгая и грустная история… – он развернулся и, открыв сумку, вынул кувшин с вином и два оловянных стакана. – Давайте-ка, мессир, присядем в башенке барбакана…

Они вошли в укрепление и, поднявшись в одну из башенок, разместились в тесной круглой комнатке, в которой во время осады с трудом размещались три арбалетчика.

Мишель присел и жестом попросил Ги присаживаться рядом с ним. Рыцарь сел. Русич разлил вино по оловянным стаканам, грустно улыбнулся и начал свой рассказ:

– Родился я давно, скоро мне исполнится сорок пять лет. Детство мое прошло обычно, я его толком и не помню. Единственное, что приходит на ум, так это удивительно белый и пушистый снег, мягкий и немного колкий одновременно, ледяные горки, да санки, вырезанные из дерева с забавными лошадками на носу. – Мишель грустно улыбнулся и немного отхлебнул вина. – Рос я в богатой, даже по вашим меркам, семье. – Он утвердительно покачал головой, глядя на Ги де Леви. – Мой отец, по-вашему он равняется очень богатому графу, управлял пограничной крепостью и городом, в котором жило почти три тысячи жителей, да округой с числом деревень около сотни, или даже больше. Нет, конечно, он не был независимым сеньором, а числился вассалом у другого, более мощного и сильного властителя, – Мишель замялся, пытаясь подобрать слова. Наконец ему, как могло показаться, удалось отыскать нужные выражения, он улыбнулся, правда, очень тоскливо, и добавил. – Властитель Булгара. Это, почти как великий герцог на франкский манер, хотя в германских землях очень много княжеских титулов по власти более схожих с его титулом. – Ги согласно покачал головой. – Так вот, когда мне было всего года три отроду, неизвестные племена всадников, закованных в железо, напали на Русь и разбили объединенные силы князей и правителей в одной страшной, жестокой и безумной битве. Слава Господу, что Булгары не были в военном союзе и мой отец не уехал с союзным войском к берегам Дона…

– Что такое «дон»? – удивленно переспросил Ги де Леви.

– Это очень большая и широкая река, текущая по нашим окраинным землям и служащая естественной преградой для многих диких племен. – Мишель так посмотрел на него, что Ги невольно смутился от своего незнания географии. – Так вот, передовые части русичей были наголову разгромлены этими кровожадными и беспощадными воинами, чьи пластинчатые доспехи вызвали у вас, синьор, такое удивление… – русич развел руками. – Ничего не поделаешь, приходится подтвердить лишь одно – их доспехи куда практичнее, чем западные, да и защищают надежнее, чем кольчуга или чешуя.

– Это верно, они мне приглянулись, особенно, когда я увидел, как ты живо прыгал в них во время турнира. – Ги покачал головой, соглашаясь с ним.

Мишель снова отпил вино, поставил кубок на стол и продолжил свой рассказ

– Армии, вернее, то, что от них осталось, возвратились по домам. Русь, казалось, снова ожила, забыв о кровавом позоре, полученном на берегу реки Калка. Если быть честным, надо сказать, что русичей, может быть, и не разбили бы, если бы легкая конница их союзников, чем-то похожих на сельджуков, прямо в начале боя не бросилась бежать и не смяла ряды, чем умело воспользовались монголы…

– О, Господи! – Вскрикнул Ги де Леви. – Так это были монголы?! Те самые неведомые монголы, что разгромили все русские королевства, сожгли много городов и опустошили Чехию, Моравию, Польшу и даже Венгрию с Австрийским герцогством в придачу?..

– Да, мессир, монголы… – Мишель перекрестился и трижды плюнул через левое плечо. – Слава Господу, что русичи и мы смогли их измотать, а поляки и остальные западные рыцари, пусть и временно, но остановили их прорыв на запад.

– Да, уж! Я бы так не сказал! Венгрия до сих пор опустошена и лежит в руинах, Польшу трясет, как припадочную, а от Чехии осталось одно название…

– А теперь, мессир, представьте, что сталось с моей родиной, что стало с соседней Русью. Ничего, только головешки и развалины, кругом пустошь и разруха… – Мишель снова перекрестился. – Царствие им всем Небесное. Я рос обычным мальчишкой-баловнем, меня даже исправно секли розгами монахи, когда я чересчур выходил из рамок приличия. Я бегал, плавал, учил греческий, латынь и местные наречия, стрелял из лука, махал деревянным мечом, лазал по деревьям в поисках фруктов или дикого меда. В общем, рос обычным мальчиком, отличаясь от своих сверстников разве что более красивыми одеждами, да сапожками. Годам к тринадцати-четырнадцати я стал заглядываться на дворовых девок, дочек местных воинов, ловил их смущенные взгляды и видел, как высоко вздымается под сарафанами их девичьи груди. Отец, понимая, что я становлюсь мужчиной, не сильно трепал мои уши и позволял, ох, частенько позволял задирать им юбки на сеновалах, в амбарах или полутемных комнатах нашего деревянного дома. Я познал любовь. Сначала, она казалась мне трепетной, словно легкая пыльца одуванчика, потом, получив первый опыт утех, она стала казаться мне чем-то грязным и стыдливым, как словно воровство из лавки посреди ярмарки. Матушка, царствие ей Небесное, грустно качала головой и твердила, что это не любовь, а блуд коснулся меня своими грязными крыльями. Я ничего не понимал в ее словах, но свято верил, что любовь чистая, красивая и невесомая, найдет и меня, молодого и глупого барчука. А любовь, как ей не стыдно, не торопилась искать меня, решив отложить свое дело до самого неожиданного момента в моей жизни. Скажу я вам, синьор, – Мишель грустно посмотрел на рыцаря. – Любовь, словно кистень безжалостного разбойника, бьет сразу, точно и оглушительно, ломая спину, разбивая голову и перемалывая тебя до последней косточки, словно ты попадаешь в жернова огромной мельницы. Но, скажу я вам, это такое приятное ощущение… – он украдкой вытер слезинку, набежавшую в уголке глаза. – Простите, соринка в глаз попала. Так вот, когда мне исполнилось шестнадцать лет, я уже был умелым лучником и грамотным воином, на ваш манер, я стал рыцарем. Отец поручил мне командовать своей легкой конницей. И вот, однажды, к нашему городку стали прибывать толпы беженцев. Много повозок, запряженных волами и лошадьми, тащили добро и пожитки всех местных жителей. Вы не поверите, даже дикие лесные племена, язык которых отдаленно напоминает венгерский, правда, уже испорченный, и те примчались к нам и стали молить о спасении. Мой отец, прекрасно помня Калку, отправился в Булгар со всем отрядом, правда, не очень большим, всадников четыреста, не больше, правда, все в броне. Меня же, как своего единственного сына, братья мои умерли в младенчестве, а старшую сестру выдали замуж и отправили куда-то далеко на северо-запад Руси, отец назначил командиром обороны городка. Он вверил мне всех легких конников, да ополченцев, большинство из которых были забитые крестьяне, да лучники из диких племен мокши и мордвы, которым я, по чести сказать, не доверял.