– Сколько? – Людовик не расслышал последних слов министра.

– Двадцать, сир…

– Не очень много, я согласен…

Филипп облегченно вздохнул. Невероятное стечение обстоятельств снова, словно по мановению благосклонной судьбы, благополучно разрешилось в его пользу. Не мечтая и не ожидая, де Леви становился любимцем толпы, зрители, в особенности, женская половина, истошно кричали, скандируя имя и новоприобретенное боевое прозвище «боевой шершень». Он возбужденно дышал и, гордо вскинув голову, окинул глазами беснующееся человеческое море, окружившее ристалище со всех сторон. Его взгляд на секунду задержался на короле, и Филиппу показалось, как губы короля дрогнули в едва заметной улыбке, а рука подала еле уловимый жест, приказывая объехать ристалище по кругу. Повинуясь инстинкту и желая насладиться мгновением триумфа, де Леви пришпорил своего гнедого декстриера и, высоко подняв свой турнирный ланс с трепещущим желто-черным значком, проскакал круг почета. Он снял с головы шлем и махал им, стараясь ответить зрителям и гостям турнира благодарностью за их любовь и поддержку.

– Я уже начинаю завидовать тебе, мессир Филипп. – Засмеялся Гильом Клитон, когда Филипп поравнялся с ним и остановил коня. – Такая, черт меня возьми, бешеная популярность может и до греха довести!

– Господь не выдаст – свинья не съест! – Матье же, наоборот, поддержал де Леви. – Так их, Филипп, пускай нервничают! Ты уже сделал полдела! Они в душе уже проиграли, теперь, помоги им самим упасть с коня…

Филипп ничего не ответил, только улыбнулся товарищам. Герольд турнира вышел вперед и протрубил в боевой рог, после чего огласил порядок поединков. Филипп выбрал Жана де Божанси, Годфруа де Иля и, к немыслимому ликованию толпы, самого графа Тибо, сюзерена Блуа, Шампани, Сансерра и Шартра.

Гильому Клитону достались виконт Бернар де Шатодён, сеньоры Жан де Ла Сюз и Бушар де Бонневаль.

Матье де Монморанси, в свою очередь, будет вынужден скрестить лансы с Фуше де Меслэ, Готье де Сент-Эньяном и графом Стефаном де Мортэнь, братом Тибо.

– Неплохой выбор, друзья… – Гильом похвалил рыцарей. – Ну, а теперь, как говорится, с Богом… – он посмотрел на небо, перекрестился и добавил. – Филипп, тебе начинать первым…

Филипп де Леви молча отсалютовал им лансом, поддал шпорами своего декстриера и выехал на середину ристалища, встав напротив главной трибуны, где находился король Людовик и главные сановники королевства. Он привстал на стременах и, потрясая лансом, крикнул, перекрывая рев зрителей:

– Вои имя Господа! За Францию и короля Людовика!.. – после чего поклонился королю и, проскакав половину ристалища, занял место для атаки, ожидая своего первого соперника.

Герольды объявили имя Жана де Божанси. Тот медленно выехал из плотных рядов рыцарей, представлявших конрой графа де Блуа, коротко поклонился королю, развернул коня и отъехал на место, предназначенное для него.

Распорядитель турнира махнул флагом, отдавая сигнал к началу поединка. Рыцари поддали шпорами декстриеров и, ускоряясь, понеслись навстречу друг другу.

В те времена турниры были гораздо проще и, можно так сказать, наиболее приближены к боевому столкновению. Барьеров, разделявших всадников, еще не существовало, что давало простор для атакующих действий и не загоняло рыцарей в жесткие рамки, ограничивая их маневр и возможности. Насадки, применяемые на лансах, были простые войлочные, которыми оборачивали бычье копыто, надетое на кончик ланса вместо стального наконечника. Но, тем не менее, удар, проведенный умелым и опытным турнирным бойцом, даже таким вот тупым и мягким турнирным наконечником, был достаточно сильным, ощутимым и болезненным.

Филипп левой рукой выбрал всю слабину поводьев и, наклонившись корпусом вперед, выставил щит под небольшим углом, стараясь расположить его так, чтобы удар ланса Жана де Божанси отклонился в сторону и, по возможности, причинил, как можно меньше вреда. Он наклонил ланс, целясь в район шлема противника. Это положение его копья позволяло, в случае надобности, провести отклоняющий прием своим копьем или, опустив его немного ниже, постараться попасть в узкий просвет между щитом и седельной лукой, появляющийся при галопе и позволяющий нанести сокрушительный удар по корпусу соперника.

Жан де Божанси был молод, ему едва исполнилось восемнадцать. Два года назад его отец, Рауль де Божанси, внезапно скончался от какой-то неизвестной болезни, скрутившей его и буквально в течение месяца сведшей в могилу. Слуги испуганно перешептывались и отводили глаза, едва молодой наследник, срочно отозванный из Бургундии и также спешно произведенный в рыцари самим герцогом Бургундии, начинал расспрашивать о причинах столь странной и подозрительной болезни и последних днях жизни умершего отца. Из разрозненных, смутных, путанных и мало объяснявших источников, почерпнутых им из разговоров со слугами и воинами замка, Жан уяснил, что накануне странной болезни к его отцу приезжал какой-то странный монах, одетый в серый балахон бенедиктинца. Наследник насторожился. До него, естественно, долетали таинственные истории о каких-то монахах, якобы несущих смерть от руки Божьей всем отступникам и сеньорам, боровшимся с властью короля Франции. Но, прямых доказательств причастности Сугерия или его монахов, живших в замке Монкруа, у Жана де Божанси не находилось.

Теперь же, волею судьбы, молодой представитель древнего рода сиров де Божанси, владеющих обширными землями вдоль Луары, подпал под влияние графа Тибо и согласился выступать на турнире в составе его конроя.

Декстриер, серый в яблоках мощный жеребец, уверенно нес под собой Жана, разгоняясь с каждым шагом своего мощного бега. Рыцари перевели своих коней на боевой галоп, когда расстояние между ними сократилось до тридцати туазов, отмеченных двумя небольшими флажками, которые были воткнуты в землю.

Жан пригнулся и выставил впереди себя щит, наклонив его под небольшим углом, но не успел осадить своего коня, в запале поддав ему шпорами. Жеребец подкинул вверх задние ноги, брыкнулся и, тем самым, нарушил равновесие рыцаря.

Филипп опустил ланс и нанес удар, попав в грудь всадника. Жан де Божанси был буквально выброшен из высокого рыцарского седла и выронил копье, неуклюже махая в воздухе руками. К его несчастью, одна нога не успела выскочить из стремени и, запутавшись в нем, потащила рыцаря по земле вслед за конем, который, лишившись своего седока, понесся во весь опор.

Вопль радости мгновенно сменился и утонул в крике ужаса, охватившем всю поляну ристалища.

Филипп быстро выкинул ланс и, резко развернув своего декстриера, понесся наперерез бешено мчавшемуся жеребцу, тащившему за собой по грязной земле тело рыцаря. Филипп догнал коня и, схватившись рукой за поводья, резко осадил его, заставив, сначала, перейти на более медленный бег, а затем, и вовсе остановиться. Он спрыгнул с коня и подбежал к рыцарю, голова которого была бессильно лежала на земле, уткнувшись лицом в грязь.

Де Леви припал на колено и осторожно поднял Жана, как мог, вытер с его лица грязь и склонился над ним, стараясь услышать дыхание.

– Я жив… – прошептал рыцарь, не открывая глаз. – Слава Богу…

В это время к ним подбежали оруженосцы Божанси, которые осторожно подняли Жана и быстро понесли его к краю ристалища, где располагалась палатка костоправа и лекаря.

Герольд вышел на середину ристалища и, громко протрубив три раза, объявил победителем Филиппа де Леви.

Когда он подъехал к Оливье, чтобы взять новый ланс, Гильом Клитон, сидевший на коне и молча наблюдавший за ходом поединка, сказал:

– У него с самого начала не было ни малейшего шанса… – герцог поймал вопросительный взгляд де Леви и пояснил. – Его конь был издерган еще до начала разбега, да сам мессир Жан, все-таки, еще юн и неопытен, раз поставил свой щит наперекосяк и не почувствовал момента, когда его декстриер вышел из-под контроля…