– Герцог имел смелость биться только с сарацинами, против своих же он был, словно глупая баба! Позволил обойти себя де Бульону, отказавшись от короны Иерусалима. Правда, послушался меня и не дал взойти на трон этому прохвосту, графу Раймону де Сен-Жилю! Хотя бы в этом не сплоховал! А в остальном… – он махнул рукой.

– Вот и прекрасно, дядя! Значит, так мы и сделаем! Я вас предупрежу, когда начинать «выказывать обиду» на моего отца, короля Филиппа. Например, из-за несправедливо обиженной сестры, моей маменьки, царствие ей небесное!..

После этих слов все присутствующие сеньоры перекрестились.

Сугерий, после небольшой паузы, продолжил:

– Король Генрих Английский будет крайне заинтересован в том, чтобы попытаться переманить и перекупить вас и всех ваших доблестных вассалов к себе. У вас, если не ошибаюсь, под копьем где-то около тысячи рыцарей?

– Несколько больше, мой друг. – Снисходительно улыбнулся Робер.

– Вот и прекрасно! Генриху, в случае высадки герцога Робера на остров, понадобятся рыцари, в общем, наемники. А лучше и отчаяннее, чем фламандцы, он нигде не найдет! – Сугерий льстил, но было видно, что графу Роберу эти слова пришлись по душе. – Тем самым, король будет вам платить деньги запросто, а если война будет в Нормандии или в Англии, он будет оплачивать вам и вашим рыцарям грабежи, погромы, поджоги и остальные прелести междоусобной войны!

– Да, но как же мне быть по отношению к своему сюзерену, королю Филиппу? – Решил уточнить граф.

– А очень просто! – Ответил Людовик. – Вы в договоре укажете, что свято чтите феодальные законы и станете советом, но только верным советом, отговаривать короля от войны. Если же он, откажется вас послушаться, вы прибудете в королевское войско, но только с двадцатью рыцарями. Этим вы не нарушите договора с королем Англии.

– А тысяча моих рыцарей? Они что, будут воевать за англичан? Поднимут меч против меня, их сюзерена? – Брови графа поползли вверх от удивления.

Людовик чуть не поперхнулся вином от неожиданных слов:

– Не угадали, дядя! Ваши рыцари будут спокойно отдыхать во Фландрии, охраняя границы вашего графства и наши северные рубежи, но за английское золото!

Теперь пришел черед оцепенеть графу Роберу и его сыну Бодуэну:

– Боже мой! Как все гениально и просто! Людовик, скорее становитесь королем! – Они немного замялись после этих слов. – Ну, мы имели в виду то, что, когда вы станете королем Франции, пусть ваш отец живет сто лет, лилии Капетов воссияют над Европой!

– Спасибо за добрые пожелания, дядя Робер. Спасибо и тебе, мой любимый и верный кузен Бодуэн! – Принц вежливо поклонился. – А теперь сеньоры, чтобы гости не заподозрили чего-нибудь неладного, пора нам присоединиться к всеобщему веселью! Мы же, все-таки на свадьбе!..

Они поднялись из-за стола и по одиночке спустились вниз, во двор замка, чтобы присоединиться к веселым танцам.

Ход конем в большой игре против Англии был сделан…

Слуга тихо постучал в дверь и вошел в покои епископа, осторожно ступая, чтобы не отвлекать монсеньора, листавшего пергаменты. Епископ, седой старик семидесяти девяти лет, весь покрытый морщинами раздумий, переживаний и потрясений, поднял свои живые глаза и посмотрел на слугу:

– А-а-а, это ты… – медленно произнес он. – Проходи. Ты, мой дорогой Оливье, много ошибок посадил, записывая мои слова… Нехорошо! Надо грамотнее писать…

– Простите, монсеньор епископ, – густо покраснел юноша, склоняя голову в поклоне. – Я еще только учусь в церковной школе. Но, поверьте мне, монсеньор Годфруа, я буду стараться!..

– Хорошо, сын мой… – епископ пошевелил рукой, унизанной перстнями, приказывая садиться. – Присаживайся. Времени у нас с тобой совсем уже не осталось. А записать надо, ох, как много…

– Ничего, монсеньор епископ – улыбнулся юноша. – Я буду писать быстро…

– Ага, только, приказываю тебе, – епископ улыбнулся, – на этот раз – без ошибок!..

Слуга, развернул очередной лист пергамента, проворно выложил на него перья, тушь и четки, которыми он немного прижал край, чтобы тот не загибался и не мешал при письме…

– Я готов, монсеньор епископ, – произнес Оливье, макая перо в тушь. – О чем, простите, мы сегодня начнем писать…

Епископ встал и прошелся по комнате, перебирая в своих пальцах великолепные изумрудные четки. Он подошел к закрытому окну, сквозь витражные стекла которого зимнее солнце бросало свои слабые лучи в помещение. Поежился. Закутался в меховую накидку, которая была расшита золотыми крестами и символами епископской власти в графстве Шартр, повернулся к Оливье:

– Что-то сегодня прохладно… – задумчиво произнес Годфруа де Леви, епископ Шартрский. – или, Оливье, мне кажется? Может, это моя кровь уже перестает греть меня?..

Оливье поднял глаза на епископа.

«Надо же, ему почти восемьдесят лет! – Подумал он, рассматривая живое лицо и фигуру старика. – Немногие, клянусь Богом, могут дожить до таких седин и сохранить бодрость тела и свежесть ума. Завидую ему, прости Господи, белой завистью! Он столько повидал! Видел таких людей! Участвовал в таком, что у меня, прямо дух захватывает!..»

– Нет, вы не ошиблись, монсеньор! – Ответил Оливье. – Сегодня, действительно поднялся противный северный ветер! А ваши окна, как на грех, смотрят, аккурат, на север, монсеньор епископ!..

Епископ посмотрел на него, потом, резко обернулся и резким движением рук распахнул окно. Свежий и сильный порыв зимнего воздуха ворвался в комнату, подняв над столом несколько бумаг и уронив на пол подсвечник. Епископ закрыл глаза и вдохнул приятный морозный воздух. Его ноздри широко раскрылись, щеки покрыл румянец. Годфруа де Леви потянулся, хрустя старыми суставами, широко раскинул руки и, улыбнулся. Он открыл глаза. Вокруг, куда ни брось взгляд, наступила французская зима. Нет, снега здесь были диковинной редкостью. Последний раз, снег выпал около пятидесяти лет назад, но этот случай помнили все жители графства. Годфруа улыбнулся, закрыл окно и, повернувшись к Оливье, сказал:

– Знаешь, Оливье! Вся моя жизнь прошла лицом к северу!..

Слуга удивленно уставился на епископа:

– Простите, монсеньор! Не понял…

Годфруа грустно кивнул, подошел к столу и сел в кресло:

– Накинь мне на ноги это… – сказал он, показывая на леопардовую шкуру, лежавшую на полу возле кресла. – Леопард… герб Англии. Вернее сказать, два леопарда…. А, скольких я повидал на своем пути?

Епископ задумчиво перебирал пальцами:

– Великий герцог Гильом Завоеватель умер при мне… Его сын Гильом Рыжий, прости меня Господи, – старик вздохнул. – Умер при мне… Его младший брат, Генрих, умер при мне… Господи! Я их всех пережил!

Он опустил свою голову на грудь, потом, резко поднял ее и посмотрел в глаза писцу:

– Они, ведь, умерли… с моей помощью… – его взгляд стал живым, резким и пронзительным…

Оливье слышал какие-то туманные истории об участии могущественного епископа в жизни и смерти многих великих властителей. Сейчас же, день за днем, записывая его воспоминания для монсеньора Тьерри Галерана, советника короля Людовика Младшего и руководителя тайной службы его величества, писец убеждался, что многие из легенд были страшной и действительной правдой.

Епископ улыбнулся, взял в руки кубок с вином, отпил несколько глотков, и сказал:

– На чем мы с тобой остановились в прошлый раз, Оливье?..

Слуга быстро ответил:

– На войне с королем Генрихом Английским и смерти его светлости графа Робера де Фландр…

Епископ грустно кивнул головой, соглашаясь со словами писца:

– Да, Оливье,… на смерти великого Робера, сына Святого Георгия…. Значит так, это произошло, дай Бог памяти, в одна тысяча сто одиннадцатом году от Рождества Христова…