– Знаешь, что я обо всем этом думаю? – Задал вопрос Филипп. Гильом заинтересованно посмотрел на него. – Это мне напоминает аукцион барышников, наперебой расхваливающих своих кляч!..– Он с силой хлопнул ладонью по столу. Одна из чернильниц подскочила и, упав, перевернулась, выливая четную тушь на дубовые доски стола.

– Эй, осторожней будь! – Гильом кинулся вытирать рукавом своего гамбезона тушь со стола, опасаясь, что она испачкает пергаменты. – Здоровый бугай! У тебя руки словно кувалды!..

– Прости, увлекся… – извинился де Леви.

– Ладно, мой увлекающийся друг. – Клитон забыл уже об этой досадной промашке своего товарища. – Я уже подготовил коммунальные хартии жителям Лилля, Гента, Брюгге, Арденбурга, Бетюна, Теруанна, и Сент-Омера. Подождем с месяц, отсидимся в Генте, а там, будь уверен, ты обалдеешь от результата!..

Филипп снова скептически отнесся к словам Гильома:

– А если и Тьерри, мать его в душу, тоже начнет раздавать хартии вольностей? Что тогда? Будем торговаться, кто больше насыплет свободы, и воли этой черни?!

– Придется тогда поторговаться. Потом, поверь, отыграем назад… – Клитон задумался над словами де Леви. Так и правда, можно было заиграться в дарение свобод и потерять реальные нити управления страной, взбаламученной и одурманенной свободами и слабостями власти, даровавшей их в таком неограниченном количестве.

– Посмотрим, а пока, прошу тебя набраться сил и подождать месяц…

– Договорились. Подождем месяц, но не больше. По мне, так куда лучше и вернее выйти в чистое поле и подавить копытами коней этих уродов, чем заниматься бумажной волокитой. Но ты граф, значит, тебе и решать! Мое дело, как примерного вассала, четко и правильно исполнять волю сюзерена. – Филипп встал, но, вспомнив о цели своего визита, снова сел и, протянув графу несколько рулонов пергамента, сказал. – Кстати, вот еще кучка бумаг. Здесь отчеты по деньгам, потраченным на нужды войска. Боюсь, мой герцог, что больше месяца мы не высидим – нам будет нечем войску платить, и оно разбежится. Тогда уж, учитывая твои хартии или не учитывая, а Тьерри голыми руками нас возьмет… – Филипп ребром ладони провел себе по горлу. – Вот у меня, где вся эта писанина и политика! Одна торговля и торгашество, а не война!

– Потерпи еще чуть-чуть… – Гильом тяжело вздохнул. – Ты думаешь, что мне самому не противно заниматься всей этой *****?! – Он резко выругался и отбросил пергаменты. Вот станешь сам графом, тогда поймешь меня… – он сделал паузу, – может быть…

– В гробу я видал такое графство… – засмеялся в ответ де Леви. – Кошмар и адская кара…

В комнату, постучав, зашел Жан де Бриенн, сиявший, словно начищенная медаль. Он слишком уж вычурно поклонился, вызвав приступ смеха у графа и де Леви, после чего, сделал обиженное лицо и произнес:

– Мессир Гильом де Ипр кланяется и передает вам свой сердечный привет.

Гильом еле-еле усмирил свой смех, вытер слезинки из уголков глаз и сказал:

– Спасибо, мой верный де Бриенн! Это, надеюсь, все? Иначе, как мне кажется, ты не стал бы утруждать себя столь немыслимым поклоном? Верно?..

Жан осклабился, подбоченился и ответил:

– Вы, как всегда прозорливы, ваша светлость. Мессир де Ипр исхитрился, сам не пойму как, и изловил, как он соизволил передать с нарочным, одного из смутьянов, науськивавших народ Фландрии!

Гильом и Филипп одновременно вскочили со стульев. Не может быть! Они с самого начала восстания что-то смутно чувствовали, просто боялись признаться в этом, слишком уж организованно и грамотно действовали фламандцы, слишком уж юридически верными и тонкими были их претензии и требования. Выходило, что кто-то, все-таки, стоял за ними, обучая, когда, что и как говорить, что требовать и на что ссылаться в своих претензиях!

– Где он?.. – почти одновременно дуэтом спросили они у де Бриенна.

– Мессир де Ипр привез его самолично. Он, правда, немного простудился и кашляет… – невозмутимо ответил Жан, придавая своим словам, как ему казалось, максимальную солидность и значимость.

– Кто простудился и кашляет? – Удивленно спросил у него Гильом. – Шпион? Хрен бы с ним. Мой палач его мигом вылечит от хвори!..

– Почему шпион? – Удивился де Бриенн. – Мессир де Ипр не шпион, а верный вам рыцарь.

– Тогда, мой верный де Бриенн, пускай идет к моему лекарю! Пусть тот поставит ему компрессы и маленькие глиняные стопочки на спину и грудь! Мигом хворь сойдет! Нечего мне тут заразу по войску разносить… – облегченно ответил Клитон. – Лекарь, пусть, поднесет к маленьким стопочкам факел, выжжет воздух и приложит их к спине, они мигом присосутся к ней и вытянут хворь из Гильома, а потом, перевернув его, поставят к груди рыцаря.

– Бр-р-р, какой кошмар… – поежился Жан де Бриенн. – Это какая-то изощренная пытка, а не пользование болящего!..

– Не спорь! Ступай и делай так, как я сказал! Моему кузену де Ипру скажешь, что таков мой приказ и такова моя воля. Можешь добавить, что так и поступали мои предки-норманны, когда вместе с Роллоном отправлялись воевать чужие земли. Северное море всегда было холодным, так что простуда были самым обычным делом! Норманны, скажи, так и лечились…

– С такими доводами не поспоришь, – поклонился Жан де Бриенн. Он собрался уже выходить, как вспомнил о захваченном шпионе. – Аспида-то, куда? К вам?..

– Аспида препоручи моему Жану-палачу. – Холодно ответил Гильом. – Попроси его принять этого голубчика, как родного. Дальше, поверь, его учить не надо…

– Так и передам, ваша светлость! – Жан попятился задом к дверям. – Что-нибудь еще?..

– Естественно! – Гильом засмеялся. – Во-первых, считай это моим именным Ордонансом в твою сторону, тебе отныне запрещено ходить вперед задницей и копировать рака! Во-вторых, прикажи моему писцу Андрэ спуститься к мэтру Жану. Полагаю, что придется сразу же записывать – Жан у меня знатный умелец! Можно сказать, он относится к своей работе с душой! Он, – Гильом повернулся к Филиппу, – еще и рисует на досуге, когда, конечно, у него время есть и настроение. Сидит себе и углем чертит на пергаменте. Я как-то заглянул ему через плечо и обомлел – так здорово! Лошадь, словно живая! А как он красиво рисует людей! – Клитон так увлекся, что даже позабыл о Жане де Бриенне, который, открыв рот от удивления и изумления, слушал о неизвестных ему доселе талантах и увлечениях заплечных дел мастера. Клитон, и сам недавно узнавший об этих, доселе ему неизвестных чертах натуры своего палача, рассказывал с упоением. – Он ведь, как-никак, а еще и преотличный костоправ! Еще бы! Ведь он палач, да будет вам известно, уже в шестом или что-то около того поколении, а это, сеньоры, говорит о многом!.. – Граф прервал свой почти романтический рассказ и, посмотрев на Жана де Бриенна, громко сказал. – Эй, Бриенн! Очнись и ступай за писцом, да не забудь распорядиться о процедурах для моего дражайшего кузена де Ипра!..

Бриенн, очнувшись, еще раз поклонился и исчез, закрыв за собой дверь.

– Удивительная штука, эта наша жизнь… – произнес задумчиво де Леви, все еще находясь под впечатлением от услышанного им. – Надо же, палач – рисует…

– А, что же ему, сердешному, только людей калечить и отправлять их на тот свет? – Удивился граф. – По-твоему выходит, что раз ты палач, то тебе больше ни о чем и мечтать нельзя?..

– Нет… – поправил себя де Леви, – просто так неожиданно было узнать что-то новое и весьма интересное о, казалось бы, сером и ничем ни примечательном человеке. А тут, на тебе, рисует!..

– Не только, брат, рисует, он еще и… – граф внезапно прервался, строго посмотрел на Филиппа и сказал. – Дай слово, что никому об этом не расскажешь. Это не моя тайна, я лишь стал ее невольным хранителем.

– Даже не беспокойся. – Ответил ему де Леви.

Палач Жан не спеша раскладывал свои приспособления, готовясь к встрече, как любил выражаться его покойный дед, царствие ему Небесное, с очередной заблудшей душой: