Оливье встал, поклонился, собрал свои принадлежности в короб и вышел из комнаты вместе с епископом.

В коридоре дворца, почти у самой лестницы, которая уходила вниз к парадному крыльцу, Епископ Годфруа обернулся и, посмотрев на Оливье, сказал:

– После Рождества, дай Господь, продолжим. Я тебе расскажу, что подвигла меня на постриг. Расскажу тебе, как погиб славный граф Бодуэн Фландрский. Расскажу, как погиб на поле Бремуля мессир Ангерран де Шомон…. Много, что расскажу, Оливье. Ты только записывай. Записывай. Не для меня, не для монсеньора Галерана. Записывай для потомков. Пусть они судят обо мне, о Франции, о короле Людовике Воителе…. Это, уже не наше с тобой дело, Оливье…

– Хорошо, монсеньор епископ. Я буду ждать… – ответил Оливье, прижимая к себе короб с пергаментами.

Этот год с самого начала складывался как-то неудачно для короля Людовика. Несмотря на то, что Ангерран де Шомон успешно провел несколько захватов замков в Нормандии, а местные сеньоры вяло сопротивлялись усилению власти короля Генриха, все вокруг короля предвещало что-то плохое.

Серьезно заболел Сугерий. Он пролежал несколько месяцев в горячке и, только чудом, смок выкарабкаться с того света. Его изможденная и осунувшаяся фигура стала похожа на статуи древних святых или великомучеников, которых в изобилии расставляли католические священники в церквях. Единственное, что отличало его от мертвой каменной статуи, были живые и пронзительные глаза, в которых ни на секунду не затихал оживленный разум, желавший жизни, борющийся со смертью.

Годфруа де Леви, как и полагается сенешалю, прибыл в армию Людовика по первому зову и привел за собой сто рыцарей, сто пятьдесят арбалетчиков и триста копейщиков, которых ему выделили города графства.

Людовик рассеянно оглядел прибывшее воинство, его взгляд скользнул по лицам рыцарей и остановился на де Леви:

– Здравствуй, сенешаль… – произнес король с каким-то отсутствующим видом.

Годфруа спрыгнул с коня, преклонил колено перед королем и поцеловал край его мантии, накинутой поверх сюркота и кольчуги.

Людовик сделал жест рукой, приказывая ему подняться и пройти за ним в палатку. Годфруа откинул полог и вошел вслед за королем. Людовик грузно опустился в походное кресло и указал ему на стул, который стоял в углу:

– Возьми стул и садись рядом… – сказал Людовик и закрыл глаза.

Годфруа пододвинул стул ближе и сел.

– Как дела?.. – отрешенным голосом сказал Людовик.

– Нормально, сир… – Годфруа опустил глаза.

– Нет, Годфруа, не нормально, – сказал Людовик, – совсем, не нормально! Как супруга?..

Сенешаль не сказал никому, что его жена Луиза в последнюю зиму сильно заболела и еле-еле отходила от тяжкой простуды. Годфруа не говорил никому, что он и Луиза потеряли еще не рожденного ребенка, девочку. Луиза не смогла выносить ее из-за болезни.

– Так себе… – грустно ответил де Леви. – Жена немного приболела…

Людовик сам налил вина в два кубка, протянул один из них де Леви:

– Пей! А, еще, де Леви, вы потеряли ребенка… Верно?..

Годфруа молча кивнул, выпил залпом большой кубок. Он мало ел сегодня, он спешил в лагерь королевской армии. Вино ударило ему в голову.

– Сугерий, тоже, разболелся… – прервал молчание король. – Год, какой-то, не такой…

Зима в этом году была мало дождливая и ветреная. Урожай вымер и частично иссох прямо на полях. Страшный голод и неурожай приближался неумолимо…

– Генрих, подлец, не желает переговоров! Скотина! Словно чует, что мы, на этот раз, не готовы к войне…

– Да ладно, сир, все будет нормально! – Попытался успокоить короля де Леви, хотя и его сердце тяготили какие-то мрачные предчувствия.

Людовик поднял голову, улыбнулся и подмигнул ему:

– Прорвемся! Не из таких передряг мы с тобой вылезали! Верно?..

– Верно, сир!.. – Засмеялся де Леви.

Король налил еще вина, они выпили и, как-то незаметно, отступили назад все проблемы, невзгоды, исчезли дурные предчувствия. Они снова почувствовали себя полными сил, молодыми и бесшабашными юнцами. Лицо Людовика раскраснелось, он улыбался и шутил, вспоминая что-то из их общей молодости…

Незаметно наступил вечер, который они проговорили, не выходя из палатки Людовика…

Расстались они уже глубоко за полночь, когда ночное небо рассыпалось над головой де Леви мириадами звезд. Годфруа потянулся, расправляя затекшие плечи и спину, зевнул и ушел спать.

Посреди ночи в палатку, где спал Годфруа, вбежал перепуганный насмерть оруженосец и разбудил де Леви. Годфруа с трудом открыл глаза и увидел перед собой бледное, как смерть, лицо оруженосца. Он удивился, набежала какая-то холодная волна, которая, правда, тут же отступила.

– Что стряслось?.. – сонным голосом произнес де Леви.

– Мессир! Тут, такое!.. – выпалил растерянный слуга. – Вас срочно вызывает к себе Его величество…

Годфруа резко вскочил и, не умываясь, побежал к королю. Несмотря на позднее время, палатка короля Людовика была освещена факелами, возле нее уже толпились рыцари и оруженосцы. Годфруа вбежал в палатку, поклонился.

Людовик сидел, словно пораженный ударом молнии. В его дрожащей руке был зажат пергамент, лицо было серого цвета, взгляд отрешенный и подавленный…

– Сир!.. – сказал де Леви, но его дернул за рукав герольд короля, который шепнул ему на ухо:

– Тише, мессир сенешаль…. Погиб граф Бодуэн де Фландр…

– Как?! – вырвалось у де Леви.

Людовик поднял глаза, услышав громкий возглас де Леви, он глубоко вздохнул и произнес каким-то могильным голосом:

– Умер наш верный Бодуэн…. Письмо прислал Сугерий, он сейчас отправляет гонца к его двоюродному брату, мессиру Шарлю в Данию…

– А, причем, простите меня, здесь Шарль?.. – удивился де Леви.

Людовик резко поднялся и, с грохотом уронив стул, подошел к нему:

– Все притом… – ответил король. – Шарль единственный законный наследник по линии графа Робера!..

– А-а-а… – понял де Леви.

Король глядел всех рыцарей, собравшихся в палатке и возле нее, поднял голову и сказал:

– Мессир Шарль, хотя и воспитывался в Дании, предан и верен нам! Мы доверяем мессиру Шарлю, как сами себе! Одно только тревожит меня сейчас!

Наступило напряженное молчание, прерываемое возбужденным дыханием многих рыцарей. Людовик покачал головой и, оглядев воинов, сказал:

– Теперь, после смерти графа Бодуэна, рыцарство Фландрии не сможет нам помочь в войне с Генрихом! А это, мессиры, очень и очень плохо…

Рыцари заволновались, король поднял вверх руку, призывая успокоиться, и произнес:

– Всем отдыхать до конца недели! Из лагеря никуда не выезжать! Приспустить флаги и поднять черное знамя траура! Отослать гонцов к королю Англии с известием о гибели графа Бодуэна и объявлении десятидневного траура!..

Рыцари стали выходить из палатки короля. Людовик, глядя на уходивших воинов, произнес:

– Мессиры де Монморанси, де Муши, де Леви и вы, де Клермон, останьтесь! Нам надо еще поговорить…

Командиры крупных отрядов остались в палатке Людовика. Король, убедившись, что все остальные рыцари ушли, сказал:

– Мессиры! Дело приняло крайне серьезный поворот! Смерть графа Бодуэна словно лишила нас правой руки! Его рыцарство уже не сможет в этом году принять участие в войне. К тому же, опасаясь атаки на графство Перш, я оставил все рыцарство графства для обороны наших западных рубежей, в том числе и Дрё!

Бушар де Монморанси, который раньше был ярым противником Людовика, а теперь, одним из вернейших вассалов, сказал, оглядывая присутствующих сеньоров:

– Сир! Наши рыцари готовы умереть за вас, сир! Нас никто не упрекнет в трусости! Прикажите, сир, и мы прогоним англичан до берегов Английского канала!..

Остальные сеньоры закивали, соглашаясь со словами Бушара. Людовик молча посмотрел на каждого из них, кивнул головой, и произнес: