Она опустила голову, расправила свои пышные и длинные, словно вороново крыло, черные волосы и тихонько заплакала, боясь потревожить супруга. Ей не пристало быть слабой, на ней, на ее попечении и воспитании оставался их единственный сын Руджеро делла Фиоре – кровь от крови и плоть от плоти ее любимого Рихарда.

– Ты плачешь? – Она услышала голос Рихарда, который шумно вылезал из корытца, расплескивая на доски пола большие волны воды.

– Нет, милый! – Франческа быстро вытерла слезы, подняла голову, улыбнулась и соврала. – Видимо, мыльная пенка в глаз угодила…

Их глаза, красные от слез, волнения, тоски, переживаний, усталости и еще чего-то, судя по всему, неминуемого и очень страшного, неотрывно смотрели друг на друга, словно пожирая и стараясь отложить в памяти эти прекрасные и, увы, недолговечные минуты счастья, единения и сладостного томления в ожидании близости. Близости душ и сладострастно-исступленного, отчаянного и кричащего сплетения тел, возможно, последнего в их короткой и суматошной жизни.

Все. Началось. Проторчав возле границы и промаявшись бездельем почти две недели, армия Конрадина – этот разноцветный, многонациональный и несуразный на первый взгляд монстр – перешла границу королевства Обеих Сицилий возле старинного гранитного креста, установленного, как гласят легенды самим императором Константином Великим и обозначавшего южные границы папских дарений.

Конрадин без устали сновал между авангардом и остальными отрядами и, казалось, совершенно не испытывал никакой усталости, словно наполняясь неведомой энергией от тысяч своих воинов, чьи радостные крики оглашали все близлежащие окрестности при его приближении.

Беатрис же наоборот уединилась в походном дормезе и практически не высовывала носа. Что творилось в эти моменты на сердце пылкой итальянки, было известно, пожалуй, лишь одного Господу. Рядом с ней, превратившись в тихую и незаметную тень, оставался лишь Джакомо – ее верный слуга, взваливший на себя все трудности перехода, сносивший ее колкие словечки, едкие замечания и, растворяя в себе приступы бессильной злобы, накатывавшей на девушку время от времени. Молчаливый итальянец, повидавший на своем веку столько крови, злости и предательств, слишком дорожил жизнью Беатрис и не позволял себе ни единого словечка в ответ, лишь молчал, вздыхал и снова, раз разом, приносил ей пищу, которую она частенько выбрасывала из окна дормеза. Ему, видевшему ее взросление, расцвет ее красоты и незаурядного ума, было все ясно и без лишних слов. Джакомо понял лишь то, что она (это свойственно многим женщинам) попросту в одночасье разочаровалась в своем принце и, скорее всего, тут же влюбилась в другого избранника, отдавшись ему полностью и без остатка, пусть пока лишь в мыслях. Можно представить, как бы он удивился, если бы догадался или смог каким-нибудь образом узнать имя и титул ее нового предмета мечтаний и грез.

Рихард фон Блюм, словно в воду глядел, он неотлучно следовал за принцем, исполняя роль телохранителя и особо важного порученца. Франческа и их маленький сын Руджеро находили в арьергарде войск, следуя в огромном потоке тыловых обозов. Он был прав, когда говорил жене о том, что скоро им придется разлучиться. Эх, если бы он знал о том, насколько его слова окажутся пророческими…

Армия Конрадина, словно стая гигантской прожорливой саранчи, уже успела опустошить всю округу на расстоянии в двадцать или даже тридцать лье вокруг места своей последней стоянки и теперь требовала новых и новых жертв, толкая своего незадачливого предводителя к новым и новым рубежам. Принц до сих пор не имел отчетливых представлений о дальнейшем развитии событий, он лишь плыл по течению жизни, предавшись его воли и безропотно следуя, словно утлая лодка, мощному течению этой реки.

Данные разведки были крайне скудны и противоречивы. Здесь, слава Богу, можно похвалить усердие Ги де Леви и не оставить без внимания усердие самого короля Шарля де Анжу. Он приказал тут же, после своего тайного визита к Тальякоццо и беседы с рыцарем, перекрыть все дороги северной части королевства, закрыть ворота замков, городков и выставить гарнизоны у всех мало-мальски значимых мест переправы или скопления людей. Так что теперь у Конрадина и его военачальников были лишь устаревшие и никуда негодные сведения двухнедельной давности. Согласно им, армия Шарля все еще находилась на расстоянии тридцати с лишним лье от Тальякоццо, ожидая подхода подкреплений из Сицилии и юга королевства или наоборот, опасаясь втягиваться в прямое столкновение и боясь флангового охвата своих немногочисленных отрядов.

Ни первое, ни второе, ни тем более третье не было правдой – армия Шарля уже приблизилась к Тальякоццо и теперь скрыто разместилась походным лагерем в лесах, раскинувших своих безбрежные зеленые владения сразу же за его южными крепостными стенами.

И вот, когда до Тальякоццо оставалось уже два или три лье и его крепкие, но невысокие стены и башни были уже видны темными и размытыми силуэтами на горизонте, принц решил провести военный совет. В огромном и расшитом золотом и черными орлами Гогенштауфенов, но криво и наспех установленном, шатре столпились почти все командующие его армии. Германские сеньоры, разодетые в пух и прах, щеголяли красотой своих шлемовых украшений, павлиньими и орлиными перьями, буйством красок родовых гербов и сюркотов, блеском драгоценных камней и золота, в изобилии украшавших их мечи, шлемы и оружие.

Посреди огромного шатра был установлен походный стол, на котором лежала огромная и грубо намалеванная карта королевства Обеих Сицилий, лишь весьма отдаленно напоминавшая современные и точные изображения, но для тех времен и это, с позволения сказать, творение считалось непревзойденным шедевром и стоило немыслимых денег. Карта была заставлена золотыми и серебряными кубками, вазами с фруктами, блюдами с дымящимся мясом, ароматы которого наполнили шатер. Это пышное и явно неуместное великолепие, если быть честными, откровенно мешало нормальному проведению военного совета. А ведь именно этим вечером Конрадину предстояло решить очень важный и, пожалуй, самый главный вопрос кампании – атаковать ему позиции противника или, разбив армию на два или три корпуса, предпринять молниеносный, но весьма рискованный, охват противника и прорыв на оперативный простор, лишая Шарля инициативы

– Прошу вас, синьоры! – Конрадин приветливо улыбнулся и сделал жест рукой, приглашая военачальников к столу. Они шумно подошли к столу и сразу же принялись за вино и угощения, совершенно позабыв о цели, ради которой их собственно и пригласил принц. Тот понял, что совершил очередную глупость и решил привлечь их внимание, для чего поднял вверх свой кубок и громко крикнул. – Предлагаю всем выпить за нашу завтрашнюю победу! Завтра мы наголову разобьем врага возле Тальякоццо, а послезавтра все королевство упадет к моим ногам, умоляя о пощаде и королевской милости!..

– Виват! Виват Конрадину!!!.. – дружно заревели военачальники, наполняя шатер своими гортанными немецкими голосами.

Принц выпил и, дождавшись, когда шум и восторженные крики утихнут, громко сказал:

– Мы пригласили вас, благородные синьоры, дабы испросить у вас совета!.. – Рыцари, герцога и графы громко заголосили, а принц снова понял, что теперь он окончательно потерял нити управления советом. Он громко стукнул кубком по столу, вино расплескалось и залило угол карты, окрашивая его в кроваво-красный цвет, словно земля Италии утонула под рекой запекающейся крови. – Господа! Нам желательно узнать лишь одно!

Он посмотрел на лица военачальников, ища совета, поддержки или, хотя бы, сочувствия. Но все, на кого он смотрел, были абсолютно равнодушны, им было наплевать на стратегию, их интересовала лишь возможность наживы, грабежа и легкой победы. А она, эта легкая победа, было буквально в нескольких лье отсюда, ведь устаревшие данные разведки четко и ясно гласили, что возле Тальякоццо расположены лишь заслонные части армии Шарля де Анжу, их численность мала и едва переваливает за три тысячи воинов.