Де Леви согласился и был приятно поражен мудростью своей жены. Оставалось только ждать, когда дети подрастут и, словно оперившиеся соколы, покинут родовое гнездо.

Оливье стало уже клонить в сон. Епископ же, наоборот, словно помолодел и приободрился, вспоминая о своей жизни. Он с умилением посмотрел на Оливье, измученного записями, вздохнул и ласково произнес:

– Иди-ка ты спать, Оливье… Время уже темное, спать пора. Завтра я тебе расскажу о гибели Его светлости графа Робера Иерусалимского и о мессире Антуане…

Слуга поклонился, сложил свои бумаги, перья и тушь в короб, поклонился и вышел из комнаты.

Старик-епископ встал и подошел к небольшим образам и распятию, висевшим у него в спальне у изголовья кровати. Он молился. Сухие старческие губы что-то долго шептали на латыни. Епископ долго клал земные поклоны Спасителю, после чего, разделся и лег спать.

Сон, на удивление, быстро охватил его. Епископ Шартра снова видел себя молодым, полным сил и энергии, рыцарем. Все его сыновья были живы и здоровы, глаза Луизы, все также как и прежде, светились любовью и теплотой…

На следующее утро, после мессы и плотного завтрака, состоявшего из яичницы, жареной свинины, вина и сочных зимних груш на десерт, епископ и Оливье снова занялись привычным делом. Епископ рассказывал о себе, словно это был совершенно другой человек, а Оливье привычно записывал на пергаменте воспоминания Годфруа…

Время, проведенное Годфруа в графстве за относительно мирными и семейными делами, пролетело быстро. Наступил 1111 год. Годфруа отметил, что евреи, жившие в графстве, как-то настороженно относятся к наступившему году. Ему стало безумно интересно разузнать причину их, столь непонятного, беспокойства и волнения. Загадка разрешилась сама собой. На одном из ужинов с епископом графства, сенешаль де Леви услышал краем уха обрывки разговора двух клириков епископа, скорее всего астрологов:

– Звезды расположены в этом году ужасно, – сказал первый клирик, – Сатурн и Марс вошли в созвездие Стрельца.

– Жди большой беды, – вторил ему другой клирик, – тут, совсем недавно, слух прошел. Потемнело деревянное изображение святого Мартина Турского. А это очень плохо….

– И не говори. Волки и воронье тучами вьются в районе Парижа и Шампани. По местным дорогам даже с эскортом ездить стало опасно….

Годфруа немного насторожился. Он, как и любой малограмотный житель древней Европы, с опаской и уважением относился к всевозможным приметам и суевериям. Сенешаль де Леви, как и приказывал Сугерий, выехал в Париж с воинством графства. Оно, после всех перипетий войны, когда пополнения отправлялись практически ежемесячно, было невелико.

Сто двадцать рыцарей, двести арбалетчиков и триста сорок копейщиков. Единственное, о чем не волновался Годфруа, это прекрасно собранные в полном объеме налоги и подати. Отряд с некоторой опаской двинулся в путь. Ехать решили в полном вооружении, в кольчугах и бронях, арбалеты были заряжены. Лошадей старались беречь, из-за чего переход получился несколько долгий, чем планировалось ранее. Только на пятый день пути показался Париж и его предместья.

Дыхание войны докатилось и до столицы. Везде и во всем ощущалось некое нервозное состояние всеобщего возбуждения. На мостах и переправах находились крупные отряды воинов, контролировавших и проверявших всех проезжающих. Годфруа и его спутники не миновали этих кордонов, много раз останавливаясь и, предъявляя свои гербы и титулы, нудно объяснялись с командирами отрядов. Все-таки, большой отряд воинов в глубоком тылу, да еще с отсутствующими сопроводительными бумагами, вызывал нездоровое подозрение.

Но рыцари спокойно терпели подобные неудобства. Они были на родине, ехали к себе домой. Долгое время отдыха, проведенное в Дре, пусть и не войне, заставляли трепетать сердца воинов в предвкушении новых предстоящих сражений и наград.

Вот уже и Париж! Широкие и плодородные поля правого берега Сены, вплотную подходившие в то время к городу, были сплошь отданы под виноградники. Только небольшая часть этих земель была засеяна рожью. Годфруа отметил для себя, что, несмотря на войну и близость опасности, люди чувствуют себя спокойно, не опасаясь за свою жизнь.

«Король на славу постарался навести порядок у себя на землях», – отметил Годфруа. Действительно, то тут, то там, виднелись сгоревшие и разрушенные замки и башни феодалов, понастроивших их в «смутное время», каковым теперь считались годы правления отца Людовика, покойного короля Филиппа.

У рыцарей, командовавших кордонами и заставами, Годфруа не раз справлялся о здоровье и местонахождении короля. Ответы были самыми разными, но, по большей степени, уклончивыми. Военная контрразведка, которую придумал и которой теперь лично руководил Сугерий, работала четко.

Годфруа частенько встречал повешенных на деревьях и столбах людей, на груди которых болтались таблички «Иуда», украшенные королевскими лилиями в знак высочайшего суда. Так расправлялись с предателями и шпионами англичан.

Со всеми предосторожностями, проехав земли графа де Мёлан, недавно разграбленные королевскими войсками, отряд, наконец-то, добрался до моста, отделяющего Париж и королевские земли от неспокойных сеньорий. На мосту, как и в прошлый раз, располагался большой отряд королевских сил, оберегавший подступы к городу.

– Сеньоры! Мы, наконец-то, добрались! – Крикнул Годфруа своим рыцарям. – Отдохните и подождите меня здесь. Я съезжу к Сугерию с докладом. После этого поедем домой, в Дрё!

Рыцари послушно слезли с коней и расположились в тени ближайших виноградников.

Годфруа подъехал к мосту. Навстречу к нему вышел немного заспанный сержант и спросил:

– Чего желаете, сеньор рыцарь?

Годфруа наклонился в седле и протянул сержанту пергамент, подписанный королем Франции, сказав:

– Вот это титульная бумага, подписанная королем Людовиком Французским! Я, Годфруа де Леви, сенешаль графства Дрё. Это мои рыцари. Мы были в битве у ворот Жизора, когда своими силами прикрывали отход королевской армии через мост на Эпте. Потом, нас отбили части Его светлости графа де Бомона. После сражения мы были отправлены королем обратно в Дрё для восполнения казны и людских ресурсов армии. Сейчас, по личному указанию монсеньора Сугерия, направляемся в его ставку для ожидания дальнейших указаний.

Глаза сержанта округлились. Он открыл от изумления рот, долго хватал воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Потом, наконец, собрался и произнес:

– Мессир сенешаль! Рыцари Дре! Неужели, это те самые герои, спасшие короля и всю армию под Жизором!..

Он повернулся к блокгаузу, построенному на мосту, и крикнул:

– Мессир Жан! Мессир Жан! Скорее сюда! Вы не поверите!..

Из блокгауза выскочило несколько воинов с копьями и мечами наперевес, за ними выбежали около десятка арбалетчиков, после чего показался командир заставы, крепкий и высокий рыцарь в кольчуге нормандского типа, доходившей ему почти до пят.

– Что ты орешь! Уже иду! Что там у тебя стряслось?..

– Мессир Жан! Позвольте представить вам мессира сенешаля Годфруа де Леви, возвращающегося из плена! – Бодро отрапортовал сержант.

Рыцарь не поверил своим ушам. Он посмотрел на Годфруа, потом на сержанта, потом снова на де Леви. Его взгляд уперся в герб де Леви. Слава Богу, Луиза успела его подновить на сюркоте. Глаза рыцаря от удивления чуть не вылезли из орбит:

– Мессир сенешаль?! Сеньор Годфруа де Леви?!..

Годфруа слез с коня и спросил рыцаря:

– Да, это я. Позвольте, но, если я не ошибаюсь, мы с вами не знакомы…