– Помни, Филипп, чему я учил тебя все эти годы. Не опозорь славное имя твоего отца и своего рода. А, заодно, и моё….

Филипп выпрямился, его глаза приобрели неожиданный стальной блеск. Мальчик сжал ручки в кулачки и спокойным, но несколько срывающимся от волнения, голосом произнес:

– Батюшка! Матушка! Мессир Антуан! Знайте же, что Филипп де Леви никогда не опозорит ваши славные и гордые фамилии, не ударит в грязь лицом! Ни один человек в мире не сможет сказать вам, что ваш сын и воспитанник повел себя неподобающе! Клянусь сохранить в своем сердце любовь и уважение к вам и нашим сюзеренам – королям Франции!

Луиза заплакала, но пыталась сдерживать себя, наклонившись к оставшимся братьям, словно пытаясь, что-то поправить в их одежде. Мишель и Антуан прижались к пышной юбке матери и, оторопев, смотрели широко раскрытыми глазами на происходящее. Они еще не понимали того, что расстаются со своим братом надолго.

Годфруа погладил сына по голове, поцеловал его в щеку и, подсадив в седло, напутствовал словами:

– Учись, уважай и слушайся мессира графа де Нанси, сынок! Граф Мишель – благороднейший и почтеннейший сеньор, рыцарь, каких мало во всей Европе! Мы приедем к тебе, когда ты будешь получать рыцарский пояс и шпоры!

Годфруа махнул рукой слугам, и небольшой конвой тронулся. Лошади и люди медленно выехали через ворота замка и, проехав мост, стали удаляться от замка, держа путь на восток, в Лотарингию, во владения графа Мишеля де Нанси. Годфруа вышел из ворот и молча, скрестив руки на груди, смотрел в след удаляющим. Сердце его невольно сжалось. Но, это была судьба и удел всех дворянских семей того времени – расставаться с детьми.

Он повернулся и пошел в замок. В проеме ворот Годфруа невольно обернулся назад и, показалось, что он перехватил взгляд своего сына Филиппа, полный слез расставания.

– Ничего, малыш. Все у тебя будет хорошо, – прошептал Годфруа.

Оставались еще двое сыновей.

Мишель, словно понимая, что он второй сын и, ему не суждено наследовать имущество отца, весь посвятил себя образованию. Ему поразительно легко давалась латынь и другие сложные науки.

Особенно удачно Мишель рисовал и проводил расчеты. Мессир Антуан однажды захватил его с собой в Шалон, где пятилетний мальчик приятно удивил местного епископа своими познаниям.

Один инжениатор, специалист по осадным машинам и механизмам, служивший при дворе епископа Шалона, был удивлен способностью мальчика к пониманию общих принципов работы и действия, правда, пока только на бумаге, сложных машин и механизмов. Ребенок словно чувствовал их своим сердцем. Это была поистине большая редкость, своего рода дар небес, что отметили многие. Оставалось только продолжать обучать малыша и терпеливо ждать, когда в нем, наконец, проснется талант.

Годфруа пообщался с самим Сугерием по поводу будущего своего сына Мишеля.

– Не беспокойся за Мишеля, Годфруа, – успокоил де Леви Сугерий. – Королевству необходимы образованные и верные священнослужители. Твоего мальчика я скоро определю в монастырскую школу при аббатстве Сен-Дени. Если все пройдет благополучно, лет, этак, к десяти я переведу его в монастырь Сен-Виктор в Париже, где прекрасная школа. Думаю, что Мишель станет отличным аббатом, а, со временем, и епископом. Парень он шустрый, я придумаю для него что-нибудь интересное. После четырнадцати лет я заберу его к себе писцом и помощником…

Годфруа поблагодарил Сугерия и, собрался, было, уходить, думая только о том, как бы помягче сказать Луизе об очередном «известии», касающемся его и ее сыновей, министр попросил де Леви еще немного задержаться.

– Годфруа! Друг мой! Что-то ты утаиваешь от меня своего младшего сынишку, Антуана, – произнес Сугерий, как-то хитро улыбаясь. – Поговаривают, что Антуан, несмотря на свои малые годы, уже хитер, умен и изворотлив?

– Истинно так, монсеньор Сугерий, – вздохнул де Леви, – постреленок, словно хитрый воробей, умудряется обдуривать всех слуг, мессира Антуана и, что греха таить, даже меня!

Сугерий рассмеялся, глаза его заискрились:

– А как у него с образованием? Не ленится, случаем?

– Что вы, монсеньор! Разве от моей супруги Луизы де Лузиньян отвертишься! Въедливая до нудности кровь ее семейства заставит любого, хоть измором, но делать так, как она решила! Признаться, она даже меня втянула в эти обучения! Я теперь уже сносно читаю и понимаю латынь, изучаю историю и математику…

– Это стало видно по твоим отчетам, которые ты присылаешь мне вместе с налогами графства Дрё. Кстати, кто придумал такую интересную форму учета доходов и расходов? Ты?..

Годфруа покраснел от смущения:

– Было дело…. Правда потом Луиза моя немного подправила формы, чтобы было нагляднее.

Сугерий кивнул головой в знак согласия:

– Да, формы и, правда, хорошие! Простые, и, вместе с тем, ясные! Любой дурак разберется в них без труда! Я уже приказал своим писцам и казначеям размножить их и переслать во все превотства и графства домена. Но, мы не об этом! У меня планы на счет твоего младшего сына Антуана, – тут Сугерий немного понизил свой голос, перейдя на шепот, словно боялся быть кем-то услышанным, – Франции и Людовику, боюсь, понадобится твой хитрован и изворотливый умник.

Годфруа обомлел! Теперь, у него решили забрать и последнего сына!

– Но, монсеньор, Антуан еще мал….

– Подождем лет до шести-семи, потом вернемся к нашему разговору…

– Но зачем он короне Франции?! Неужели, монсеньор, вам опять понадобился кто-то с фамилией де Леви? Опять?..

Сугерий повертел немного в руках большое гусиное перо, проверил ногтем его заточку. Потом отбросил его и ответил:

– Разведка. Разведка, шпионаж и, возможно, диверсии в глубоком тылу врага. Смирись, де Леви, рыцарь Франции. Твой долг, как вассала, исправно служить своему сюзерену и защищать корону от врагов. Равно, как и твоим детям…

– Мы же с вами говорили, монсеньор Сугерий! – Резким тоном ответил де Леви. – Я же сказал вам тогда, после Руана, чтобы вы забыли обо мне!..

– А я, мой дорогой сенешаль, вспоминаю сейчас не о вас. Я вспоминаю сейчас о вашем третьем сыне, предлагая ему верную службу. Нам нужны, такие же верные люди, как вы. А ваш сын, я полагаю, впитает все самое лучшее от вас, дражайший Годфруа де Леви…

Годфруа сокрушенно вздохнул и кивнул головой. Сугерий прекрасно понимал переживания, творившиеся в этот момент в сердце де Леви. Он виновато улыбнулся, и добавил:

– Все! Теперь ты можешь быть свободен. Жду тебя к июню следующего года в Монкруа, вместе со всем своим воинством. Судя по всему, война примет критические формы. Вот тебе расписка на двадцать тысяч ливров, деньги понадобятся для экипировки воинов, закупки провианта и лошадей. Да, как там твои хваленые конюшни? Потомство уже появилось?..

– Да, монсеньор!.. – отрешенно ответил де Леви.

– Вот и прекрасно. Усиль все внимание на этом направлении, Годфруа де Леви. Король Людовик доволен твоей службой. Теперь можешь ехать к себе. Луизе о младшем сыне пока ничего не говори, время еще не пришло.

Де Леви поклонился и вышел от Сугерия.

«Ничего себе сюрпризы, – подумал он, – не успели дети, еще толком, подрасти, а монсеньор уже присматривается к ним, куда бы лучше их приспособить для дела…»

Он вздохнул, его мучила одна мысль: как ему рассказать супруге о беседе и планах монсеньора как можно мягче….

Вернувшись, Годфруа вечером за ужином рассказал Луизе практически весь разговор с Сугерием, утаив, правда, некоторые подробности. Луиза выслушала его, не перебивая, а потом как-то грустно улыбнулась и промолвила:

– Это даже прекрасно, что монсеньор Сугерий так относится к тебе и всей нашей семье. Предложить безбедное существование всем нашим мальчикам, это просто прекрасно! Не каждой семье рыцарей, я уже молчу о семьях графов и баронов, может так повести в жизни. Смиримся с этим, ничего не поделаешь…