Из рядов пленников вышел невысокий, но крепкого телосложения рыцарь, который преклонил колени перед Шарлем и громко ответил:

– Ваше величество! Мы клянемся, что не извлечем наше оружие из ножен и не обратим его против вас, самого благороднейшего и рыцарственного из королей! – Он повернул голову. Пленники почти стройным хором повторили. – Клянемся!

Шарль милостиво протянул руку для целования и произнес:

– Так ступайте по домам, синьоры! Жду вас всех в Неаполе, где я приму оммаж у своих новых подданных!..

Каждый из пленников медленно подходил к Шарлю и, опускаясь на колени перед ним, целовал его руку и называл свое имя, титул и регалии, которые три королевских герольда записывали на свитках пергаментов, после чего поднимался с колен и покидал лагерь армии победителей.

– Не делаете ли вы, сир, большую ошибку… – Шарль услышал за своей спиной тихий и вкрадчивый голос Гоше де Белло. – Вдруг они возьмут, да и обманут вас…

– Глупость! Никто из них не захочет быть проклят и опозорен до скончания веков… – Шарль отрицательно покачал головой. – Наоборот! Они разъедутся по домам и растрезвонят на все королевство о моей милости, моем великодушии и благородстве! Даже если Манфред и загонит их в войско, вот увидишь, они сдержат слово, данное мне сегодня…

Город и крепость Сан-Джермано был взят столь стремительно, неожиданно, нагло и по-хамски, что король решил не останавливать своих наемников, занявшихся грабежами, разбоем и насилием над жителями. В конце концов, подумал он, это самое, что ни на есть, гибеллинское гнездо, построенное отцом его наследственного врага, пускай себе грабится и горит…

А что же Беатрис?..

Бедная шпионка, не успев толком придти в себя после стольких жутких испытаний, выпавших на ее девичью душу, снова оказала в пламени кошмара. Комендант, прекрасно понимая, что враги могут сотворить с сестрой могущественного рыцаря Анибальди, рискуя жизнями нескольких своих самых надежных воинов, кое-как спустил с тыльной стены крепости девушку, которая опрометью кинулась бежать к горам, подступавшим к Сан-Джермано с этой стороны. О лошадях можно было забыть, оставалось только спасаться, ведь ее могли схватить наемники Шарля, которые, мало заботясь о приличиях и не интересуясь титулами Беатрис, могли запросто изнасиловать и убить ее. Она бежала к небольшой рощице, росшей на склоне гор, продираясь сквозь заросли колючих кустарников, царапая свои прелестные руки и ноги. Несколько раз ей приходилось валиться на землю, чтобы не попасться в лапы мародеров и грабителей, рыскавших вокруг крепости в поисках легкой наживы, но все-таки она смогла добраться до спасительной рощи, где упала под первым же деревом, обессиленная физически и измотанная морально.

Беатрис пролежала до ночи и решила двигаться дальше, когда непроглядный сумрак накрыл рощу и равнину, где догорал Сан-Джермано, Беатрис поднялась и побрела к югу, надеясь встретить части, верные Манфреду. Морозец, едва ощутимый, но немного колкий, приятно холодил лицо и руки девушки, заставляя напрягаться и быть постоянно настороже. Несколько раз мимо нее, спрятавшейся в кустах или за деревьями, проносились группы всадников, рыскавших по окрестностям с зажженными факелами. Она слышала крики грабителей и вопли жертв, попавшихся в их жадные руки, но продолжала красься к южной дороге, двигаясь туда, где, по ее пониманию, может быть безопасно.

Только к утру следующего дня ее, обессиленную и продрогшую до костей, обнаружил передовой разъезд разведки Манфреда. Воины приняли ее за оборванку и нищенку – настолько она испачкалась сама и изорвала свое платье, но, когда она назвала имя своего брата, они побледнели и, предоставив коня и теплую накидку, сопроводили несчастную шпионку к лагерю графа Джордано, верного союзника и вассала Манфреда.

Когда Беатрис пришла в себя, отогрелась, утолила жажду и голод, она, как могла, рассказала графу о трагических событиях в Сан-Джермано. Тот, поначалу, не поверил услышанному, решив, что это бред больной Беатрис, перепуганной событиями прошедшей ночи, но разведка, вернувшаяся от города, подтвердила ее слова. Сан-Джермано, неприступная и отлично снабженная провизией твердыня, был в руках врага, зарево пожарищ было видно издалека…

– Срочно пошлите гонца к его величеству! – Граф Джордано приказал оруженосцу. – Сообщите о падении Сан-Джермано. Дорога на Неаполь открыта… – он потер свое усталое лицо руками, словно пытаясь прогнать наваждение, окружившее его своими крыльями. – Господи! Да что же это такое?! Просто не верится… – граф посмотрел на нее. – Синьорина, вы то лично что думаете обо всем случившемся?..

– Граф, мне трудно самой поверить, тем более что-то сказать! – Беатрис всплеснула руками и заплакала. – Словно кто-то невидимый мешает нам, в самый последний момент, срывая все наши планы! Мой возлюбленный Лучано… – она заплакала. – С него живьем содрали кожу и четвертовали…

– Бог мой… – прошептал Джордано и перекрестился. – Кошмар…

– Другого слова и не сыщешь… – ответила она, вытирая слезы. – Порой, голова просто кругом идет. Даже не понимаю, как меня отпустили, ведь я была уже схвачена и меня тащили к месту казни.

– Значит так, синьорина. – Джордано посмотрел ей в лицо. – Моя прислуга в вашем полном распоряжении. Отправляйтесь-ка в ближайшую гостиницу, приводите себя в порядок и отдыхайте. Я спешно отправлю гонца к вашему брату Теобальдо…

Город дымился еще несколько дней. Шарлю надоело наблюдать за этой жуткой вакханалией своих наемников, и он приказал мессиру Филиппу де Кастру срочно навести порядок. К исходу вторых суток после взятия города было повешено с десяток особо разбушевавшихся пехотинцев и пикинеров, после чего войско, поняв, что король не шутит и настроен весьма решительно, скрепя сердцем прекратило свои безобразия. Но этот резкий поступок, вылившийся в казни их товарищей, подтолкнул многих из них к дезертирству. Смотр, проведенный на следующее утро, наглядно показал, как ненадежны наемники. Около пяти сотен арбалетчиков и пикинеров бросили армию и скрылись в неизвестном направлении, отправившись по домам или сбившись в банды, начавшие грабить всех, и своих, и чужих, лишь бы была нажива…

– Еще один такой штурм, ваше величество, и мы останемся без пехоты… – снова заворчал Филипп де Кастр, когда после утреннего смотра армии зашел в палатку короля. – Нельзя лишать победителей права разграбления города в течение трех дней. Таков обычай…

– Ладно, мессир Филипп, будем считать, что я немного погорячился… – с недовольным лицом ответил король. – С кем не бывает…

Филипп довольный тем, что король, наконец-то, признал, хотя бы отчасти, свою неправоту, покинул палатку и направился с удвоенной силой наводить дисциплину среди своих наемников. Лагерь зашевелился, ожил, отовсюду послышались крики командиров, брань, в общем и целом, начались обыденные армейские будни. В течении суток Филипп де Кастр и его командиры приводили в чувство своих подчиненных, усиливая внешние патрули и буквально оцепив лагерь оруженосцами и конюшими, взятыми у мессиров де Вандом и Ги де Леви из его флорентийского отряда.

Шарль весело и с огромной пользой проводил время, встречаясь с представителями соседних городов, старшинами селений, священниками и аббатами монастырей, которым много обещал и клялся чтить старинные кутюмы, о которых, по чести сказать, он имел весьма отдаленное представление. Что и как было в этих древних законах, он не знал, да и, по большому счету, в настоящий момент это было совершенно неважно. Важным было лишь то, что определенная часть местного населения королевства, которое он пришел покорять во главе армии, попыталось признать в нем нового сюзерена или, чего греха таить, попросту выжидало, разыгрывая с новой силой и наблюдая, кто кого переборет.