– Но, почему, Гильом? С какого перепугу ты вдруг взялся защищать короля Филиппа? Он же слаб. Его трон шатается, корона, вот-вот, слетит с его головы! Или, может быть, ты обиделся на папу Римского? Да! Ты обиделся, что он не предложил корону франков тебе!

Гильом развернулся и пошел на другой берег, не отвечая Раймону. Потом, он резко обернулся:

– Дурак ты, Раймон! Дурак! Я защищаю Филиппа именно потому, что он слаб! Его слабость позволяет нам с тобой спокойно жить и править в свое удовольствие! Ты думаешь, что сможешь удержать в своих руках Север Франции? Это глупость, Раймон! У Филиппа есть законный наследник! Если кто-то и должен принять корону Хлодвига – пусть это будет принц и сын Филиппа! Короче! Если ты решишься на предложение папы Урбана, – тебе конец! Понял меня, кузен?..

Раймон посмотрел на Гильома. Решительный вид герцога отрезвлял его, опуская на землю. Витание в облаках мечтаний о короне франков заканчивалось. Граф решительно и больно «упал с небес». Корона Капета и Хлодвига улетучивалась, превращаясь в зыбкий утренний туман.

– Но, я уже дал свое согласие… – растерянно ответил Раймон, пытаясь сопротивляться напору герцога. – Что мне теперь сказать папе Урбану на соборе? Я, честное слово, не могу отказаться!

– Ну, тогда, готовься, кузен! Я буду рядом…

– Но, герцог Гильом, ты же отлучен от церкви! Ты не сможешь присутствовать на соборе, твой голос не имеет силы! Как ты сможешь помешать мне и папе Урбану?

– Увидишь, кузен. Я стану лагерем рядом с вами. Посмотрю, послушаю, пообщаюсь с рыцарством, германскими сеньорами, а там видно будет!..

– Не знаю, как это у тебя получится… – нерешительно ответил граф, сомневаясь в своем согласии принять корону. – Весь мир может ополчиться на тебя!

– Ничего! Как-нибудь, справлюсь! Пока весь твой «мир» будет ополчаться на меня, я разорю и сожгу твои земли, кузен! Сожгу и разорю! А твою глупую голову, граф Раймон, я лично отсеку мечом, надену на пику и воткну ее на центральной площади Тулузы! Воткну и напишу: «Голова Раймона – графа Тулузы и большого дурака!»

– Это – война? Ты, герцог Гильом, решил объявить мне войну?

– Да пошел ты!.. Сам решай! Я уже все сказал! Для начала, я задержу тебя под Мармандом! Ты не уйдешь отсюда, видя мою армию! Ты будешь стоять, и ждать меня, Раймон. Папа Урбан, не увидев тебя на соборе, не решится вручить тебе корону! Я прибуду в Клермон к четвертому, последнему, дню собора. А ты, кузен, прибудешь со мной! Твоя армия будет плестись у меня в хвосте, охраняя свои земли и тая от города к городу!.. Решай сам!

Гильом развернулся, махнул рукой и исчез в утреннем тумане, который своим молоком обволок уже всю реку, скрыл мост.

Раймон повернулся и пошел в город. Корона Капета и Хлодвига, словно призрачный сон, рассеивалась…

Филипп спал, когда почувствовал, как чьи-то нежные губы тихонько целуют его за ушком. Он нехотя приоткрыл глаза и стал медленно просыпаться. Бертрада что-то мурлыкала ему на ушко, но ее страстный шепот еще не доходил до сонного короля. Он потянулся, широко и размашисто изогнувшись на кровати, зевнул и поцеловал в шейку Бертраду де Монфор.

– Ах, ты, моя лисичка… – со сладкой истомой в голосе произнес Филипп. – Опять, чуть свет, ты меня будишь своими нежными поцелуями…

Он улыбнулся, обнял Бертраду, нежно прильнувшую к нему.

– Милый, ты мне обещал, что, наконец-то, поговоришь с Его святейшеством папой о признании нашего брака законным… – надув губки и сделав обиженный вид, произнесла Бертрада де Монфор.

Филипп грустно и тяжело вздохнул, закатив глаза к небу. Если честно сказать, его уже начинала утомлять непонятная нетерпеливость Бертрады. Она словно не понимала о существовании куда более серьезных проблем в жизни Филиппа.

– Бертрада. Ты опять! Пойми же, сейчас не может быть даже и речи о признании нашего брака! Папа Урбан настроен на решение совсем иных вопросов…

– Вот! Так всегда! – Обиделась уже всерьез Бертрада. – Вечно вы, мужчины, отговариваетесь от женщин, прикрываясь какими-то проблемами «иного характера»! Мне надоело чувствовать себя наложницей! Я хочу стать королевой Франции! Сидеть рядом с моим супругом – королем, принимать гостей, послов! Мне надоело прятать глаза от людей, слушать ехидные шепотки, когда я прохожу мимо или проезжаю в повозке!..

Филипп покачал головой:

– Ну, как, скажи мне, объяснить тебе! На этом соборе у меня, вот-вот, могут отнять корону! Понимаешь, Бертрада, корону моих предков!..

Бертрада испуганно вытаращила глаза:

– Как? Неужели…

Филипп грустно кивнул:

– В том-то и дело, что это не шутки! Мало им отлучения меня от церкви! Они хотят еще наложить интердикт на королевство и отнять корону…

– Боже мой! – Взмахнула руками Бертрада. Она обняла Филиппа, прижав его голову к своей груди. – Прости меня, милый. Я верю – ты выпутаешься…. А почему они тянут до сих пор? Собор же начался восемнадцатого ноября?..

– Ждут, видимо, кого-то… – грустно ответил Филипп. Он не решился сказать ей, кого именно ждет папа Урбан.

– Господи, может, пронесет… – перекрестилась Бертрада.

В это время у входа в палатку короля послышался кашель. Филипп понял, что это к нему. Он поцеловал Бертраду и сказал ей:

– Ладно. Беги пока к придворным женщинам. Поговорите там о всякой ерунде, я сейчас буду занят…

Бертрада чмокнула Филиппа и вышла через второй выход из палатки.

– Входите!

В палатку вошел гонец в сопровождении рыцарей охраны короля. Было видно, что он очень торопился. Вся его одежда была в грязи и промокла от частых пребываний под нудными осенними дождями. Он поклонился и произнес, коверкая французские слова певучим южным акцентом:

– Сир. Герцог Гильом просил предать, что «кукла» сможет приехать только к обеду…

– Спасибо тебе, быстрый гонец! – Филипп снял с пальца перстень и протянул его гонцу. – Прими от меня в знак признательности!

Гонец низко поклонился, принял перстень и, не поднимая головы, удалился из палатки.

– Ха-ха-ха! Ай, да Гильом! Молодчина! Сумел-таки продержать графа Раймона! Я представляю, как бесится папа Урбан, ожидая вестей от графа и «нового короля франков»…

Король вышел из палатки, посмотрел на осеннее небо. Оно, к его удивлению, прояснилось. Дождь, шедший без перерыва несколько дней, прекратился. Выглянуло осеннее солнце, которое пыталось робко отогреть промокшую землю. Король втянул ноздрями воздух, наслаждаясь ароматами осени.

– Хорошо! – Он повернулся к слугам. – Одевайте меня, олухи! Живо!

Слуги бросились одевать короля. Он улыбался, помогал им, насвистывая какую-то веселую мелодию. В принципе, он уже, практически, победил!

Наступил последний день большого христианского собора. 26 ноября 1095 года много знатных владетелей собралось в Клермоне по зову папы Урбана II. Присутствовало 14 архиепископов, 250 епископов, более 400 аббатов и множество рыцарей из Южной Франции, издревле недолюбливавших северян еще с покорения их земель Хлодвигом.

– Хорошо, теперь я заставлю Филиппа согнуть свою выю под мой сапог. – Радовался Урбан, открывая собор восемнадцатого ноября. – Я раздавлю его! Но, где же граф Раймон? Почему он задерживается? Может быть, что-нибудь случилось?..

Случилось. Армия графа Раймона была, буквально, прикована к армии герцога Гильома, раскинувшего свои палатки возле Марманда. Герцог простоял неделю, после чего, снялся и, неспешным маршем двинулся на северо-запад по направлению на Овернь. Граф Раймон, как и предсказывал Гильом, следовал за ним по пятам, оставляя своих рыцарей в приграничных гарнизонах для обороны замков, крепостей и земель. Его армия таяла на глазах. Еще в начале ноября, граф Раймон радовался тому, что смог собрать под свои знамена почти тысячу конных рыцарей. Теперь же, с ним следовало только четыреста пятьдесят конных рыцарей…