Я приеду, и все будет просто замечательно, обещаю тебе.

Только дождись меня, родная.

Только услышь…

Тише-тише, я всегда буду рядом с тобой. Пусть между нами есть какие-то смешные горы и дороги, пусть. Это не расстояния, это не преграды, это маленькие временные трудности. И мы их обязательно преодолеем. Я буду рядом с тобой!

Я вытру твои слезы, и ты никогда-никогда не будешь больше плакать, обещаю!

Я буду беречь твой сон, я буду шептать тебе о своей любви, я буду так же бережно хранить твое сердце, как ты хранишь мое…

Ты не просто самая прекрасная женщина в мире, любовь моя.

Ты – единственная.

В мире могут быть и другие люди, это их право – быть. Они могут быть рядом, они могут делать что им заблагорассудится, но ты для меня – единственная. И я знаю, что я для тебя тоже важен.

Не рви себе сердце, родная моя. Спи, и пусть завтра тебе станет чуточку полегче. Услышь мои слова.

Я люблю тебя!

Я вернусь, Адриенна!

Ты. Не. Одна.

Лоренцо шептал это почти сквозь сон. И точно знал: где-то там, в Эрвлине, Адриенна его слышит. И успокаивается, расслабляется… ей становится легче.

Слова – великая сила.

И если кто-то думает, что это неравноценно… Зря. Очень зря. Адриенна ведь вытаскивала его после боя, в штормовом море…

Душа болит намного сильнее, чем тело. Раны можно излечить. Но когда душа замерзает, и устает жить, и съеживается в крохотный клубочек – это действительно страшно. И так важно, чтобы рядом оказался ну хоть кто-то живой…

Кто-то, кто шепнет теплое слово, кто улыбнется… А иногда – просто живое существо. Та же кошка или собака… им ведь тоже дано любить, а любовь, настоящая любовь, она всегда греет.

И сейчас Лоренцо шептал что есть сил. И его слова, долетая до Адриенны, согревали ее душу. Бережно вплетались в ее сон… Когда она проснется, она будет сильной.

Она будет улыбаться, она будет высоко держать голову, она…

Она справится.

Именно потому, что Лоренцо думает о ней. И когда надламывается, трескаясь от мороза в звонкие осколки, ее сила, он рядом. Он поддержит, он не даст упасть…

Время? Пространство?

Разве они имеют какое-то значение для любви?

Никакого.

Спи, любимая. Завтра мы с тобой станем чуточку сильнее. Мы ведь вместе, и сломать нас не получится. Спи, и ни о чем не печалься. Я с тобой. Всегда с тобой…

Энцо шептал и знал, что так же уверенно вытягивает свою любимую из горя и отчаяния, как и она в свое время вытянула его. Все будет хорошо.

Все образуется…

Рядом с Лоренцо, на тюфячке, шевельнулась Динч. Сегодня была ее очередь дежурить рядом с раненым. Подать воды, помочь справить нужду…

Лоренцо старался справиться сам, но не стоит лишний раз бередить раны.

И сейчас женщина прислушивалась к его словам.

Адриенна?

Любимая?

О другой женщине говорит ее мужчина… Более того, мужчина, которого она уже выбрала в свои мужья, в отцы своих детей, мужчина, на которого у нее определенные планы.

Почему? Хотя тут все ясно. Потому что любит.

Потому что…

Динч едва зубами не заскрипела, остановило только опасение разбудить Лоренцо или дать ему понять, что она слышала, она все знает…

Нет, ни к чему. Она пока помолчит.

А еще…

Лоренцо – человек очень порядочный. Очень добрый, очень ответственный… любить он может кого угодно, но… он никогда не бросит своего ребенка.

Никогда.

Они задержатся в том селении на зиму, так что шансы у нее есть. Определенно есть…

И уж она-то своего не упустит. И никому ничего не отдаст! Вот! Не знаю, нужен ли он тебе, Адриенна, но Лоренцо – МОЙ!

Солнечный зайчик критически осмотрел плотные портьеры

М‑да… поди пробейся через такие!

Сложно…

А если в обход?

Он упорно обследовал шторы, потом оконную раму и наконец нашел подходящее место. Как раз там, где карниз самую чуточку покосился и можно было пролезть в комнату через крохотное отверстие.

Ничего, ему хватит!

Одно ловкое движение – и солнечный зайчик оказался внутри комнаты, проскакал по потолку, спустился вниз и удобно устроился на розовой пятке, которая выглядывала из-под одеяла. Поерзал немного, пощекотался…

Адриенна втянула ногу внутрь, но было непоправимо поздно. Свое солнечное дело зайчик сделал – и запрыгал по спальне дальше, выискивая, куда бы присесть.

Девушка чихнула и открыла глаза.

И тут же пожалела об этом.

Ой, как гадко-то…

Тело все ломит, болит, подташнивает, голова явно кружится, а между ног вообще ощущение такое противное-противное. Это и есть супружеский долг?

Воистину, такой долг надо с приставами и стражей взыскивать, нормальные люди по доброй воле на такое не согласятся. Вот, к примеру, она. Совершенно не согласна!

Только кто ее спрашивал?

Филиппо Четвертый тоже проснулся и теперь смачно зевал. Еще и, простите за грустные подробности, воздух портил. А вот не надо было вчера овощи в таких количествах уплетать. Зеленый горошек – штука вкусная, кто бы спорил. Но в определенных сочетаниях он еще и весьма… газопроизводительный.

Впрочем, Адриенне Филиппо и так не нравился. Так что ароматизация комнаты… да плевать три раза!

– Доброе утро, дражайшая супруга. – Филиппо выбрался из-под одеяла и зашлепал к ночной вазе.

– Доброе утро, дражайший супруг, – в тон ему отозвалась Адриенна.

– Как вы себя чувствуете?

– Отвратительно, – честно сказала девушка, откидывая одеяло.

Филиппо, который как раз ощутил определенную легкость в организме, повернулся и едва не присвистнул.

Кожа у Адриенны была тонкой и белой. И синяки на ней смотрелись оч-чень грустно. И было их достаточно… Объяснять, что это по неловкости, а не со зла? А болит-то одинаково…

Хоть ты из вредности, хоть ты как, а все равно больно.

Скомканное полотенце пропиталось побуревшей за ночь кровью, и Адриенна брезгливо скинула его на пол. На простыне тоже была кровь.

– Лекарь нужен? – Филиппо интересовался вполне деловым тоном. Вряд ли отец простит ему угробленную супругу… как-то это неправильно.

– Лекарь? Да, наверное, – кивнула Адриенна, прислушиваясь к своим ощущениям. – И не только он. Позовите ко мне служанку, причем не абы кого, а именно Розалию Меле.

– Розалию Меле?

– Она точно не будет сплетничать, – пояснила Адриенна. – Это важно.

Филиппо медленно кивнул.

– Хорошо. Розалия Меле. А фрейлин?

– Прикажите им пока подождать. Пусть приготовят мне утреннее платье, эданна Сабина догадается, что именно нужно. И попросите лично ее мне помочь. Скажите, к примеру, что мне нужен совет или что у меня болит голова после бурной ночи… хорошо?

Филиппо кивнул.

И поставил супруге плюсик. Емкий такой…

Вот окажись она другой… а ведь могла бы сейчас и истерику устроить, и поплакать всласть, и позвать к себе девушек… и через два часа по дворцу такие сплетни бы разнеслись! Подумать жутко!

Вместо этого Адриенна заботится о его… да, сейчас именно о его репутации.

Вот как хотите, никто не подумает плохо о ней после брачной ночи.

Кровь есть, все соблюдено. Невеста была девушкой. Что не умеет мужчине угодить, так это и понятно, не шлюху из борделя взял. А вот его отношение…

Он мужчина, тут с него и спрос больше. И синяки, и кровь, и…

– Я позову дана Виталиса.

– Благодарю, ваше величество.

Филиппо влез в ночную рубашку, накинул халат и вышел из спальни супруги.

Адриенна поспешно заложила засов. Откроет она только Розалии, это уж точно. Засов – это так, гарантия, что никто лишний не ворвется.

Тело болело.

Но от вчерашнего ледяного отчаяния – жизнь кончена, она навечно связана с нелюбимым – и следа не осталось. Вообще.

Рассосалось, как и не бывало.

Адриенна подошла к окну.

Эти несколько минут у нее есть. Девушка раздернула шторы, солнечный свет ударил в лицо, обволок хрупкую фигурку теплым золотистым покрывалом, погладил, утешил, согрел…