Так странствовали они среди Эльсион Лакар, обезумевший Хессицион и уверенный в его любви женский зов, и однажды они встретились.

Хессицион протянул руки, и зов влетел в них, он вонзился в каждый палец, выставленный вверх, он проник в расширенные ноздри — да так, что оттуда хлынула кровь, он наполнил глаза слезами, он вошел в уши и залил мысли.

Рыдая и с каждым новым судорожным слезным вздохом освобождаясь от наваждения и безумия, Хессицион бросился бежать. Он видел все яснее, что погрузил себя в чужой бред, и отчаянно искал оттуда выхода. Кто тосковал здесь? Кто застрял в лабиринте двухцветных нитей навсегда, кто потерялся в сером тумане?

Теперь было очевидно: кто-то другой. Чужая судьба пыталась поглотить Хессициона, и он спасся лишь благодаря женщине, которая его любила.

Он бежал, и Эльсион Лакар бежали рядом: он постоянно видел их смуглые тела и унизанные золотыми браслетами ноги рядом, возле своей тропы. Они смеялись и звали его, и их зубы блестели, их глаза вспыхивали, как звёзды в мерцающем тумане... Внезапно Хессицион понял, что за туман он различил, когда висел в пустоте и черноте, среди первых витков двухцветной бечевы лунных лучей. Тропа, по которой он шел тогда, повернула так, что Хессицион увидел свое будущее — краткий миг его: вспышки в тумане голубоватых зрачков, полных яркого глубинного света...

Ту девушку Ренье заметил, когда она растерянно брела по саду: маленькая, в очень милом двуслойном платье — из-под нежно-голубого шелка проступало плотное кружево цвета светлой пыли. Пепельные волосы девушки были туго заплетены и стянуты множеством лент; руки, обнаженные выше локтя, покрывал загар. И совершенно очевидно было, что ей непривычно ходить в туфельках и что она охотнее всего скинула бы обувь и пробежалась по саду босиком, да только не решается так поступить.

Ренье еще издалека решил, что она — прехорошенькая и, несомненно, заслуживает самого пристального внимания.

Странной в ее поведении была не только растерянность — хотя она и находилась в чудесном саду, среди цветущих кустов и забавных статуй, которые изображали толстых детей-охотников, пытающихся пронзить игрушечными мечами таких же толстых, пухленьких и совершенно не страшных львов, гиппопотамов с разинутой пастью, птицу-pyx с раскинутыми крыльями и прочих чудовищ.

Дело в том, что девушка, неизвестно как, забрела на «малый двор» и оказалась на половине принца, где женщин не привечали. Талиессин упрямо оберегал свою репутацию женоненавистника, хотя она во многом ему вредила. В тех случаях, когда Ренье давал себе труд задуматься над этим, молодому человеку казалось, что принцу попросту нравится дразнить сплетников. Адобекк находил подобную склонность его высочества самое малое опасной.

Как бы то ни было, а у девушки будут неприятности, если ее здесь заметят. И Ренье решил оказать ей услугу.

Обогнув пышный куст, покрытый фиолетовыми и белыми цветами-колокольчиками, девушка вдруг вскрикнула: перед ней вместо статуи из серого ноздреватого камня оказался сидящий на земле человек. Он быстро вскочил на ноги и подбежал к ней. У нее даже не было сил, чтобы спастись бегством: она просто вжалась спиной в зеленую шпалеру и часто задышала.

— Да что это с вами? — удивился Ренье. — Честное слово, впервые в жизни вижу женщину, которая бы так пугалась при моем приближении. Уверяю вас, я не опасен.

Она осторожно следила за ним глазами. Ренье улыбался, широко и открыто, но она, похоже, не замечала не только его дружелюбия, но и попросту того, что перед нею — молодой человек, почти ее ровесник, к тому же очень привлекательный..

— Да будет вам! — повторил он. — Как вас зовут?

Она заморгала. Потом переспросила:

— Что?

— Я спросил ваше имя. Вы понимаете меня? Вот я, — он положил руку себе на грудь, — Ренье. А вы?

— Эйле.

— Превосходно! Начало положено. — Он протянул ей ладонь. — Идемте отсюда. Здесь не любят женщин.

— Что? — опять спросила она.

— Ничего. — Он дал себе слово не сердиться на ее непонятливость. — Вам нельзя здесь находиться. Идемте же, я вас провожу.

Он потащил ее за собой, и Эйле подчинилась. Она еле поспевала за своим спутником, но не жаловалась. Наконец они выбрались из сада.

— Как вы здесь оказались? — спросил Ренье. — Сад ведь огорожен.

— Там есть дырка — в стене... — Она махнула рукой, показывая, где.

— Ну надо же! Единственное место, где можно перелезть, и вы им тотчас воспользовались!

— Я же не знала...

— Это — особенный вид удачи, — с самым серьезным видом сообщил Ренье. — Вы умеете проникать туда, куда вход запрещен, и бродите там с удивленным лицом, покуда неприятности сами вас не находят. Очень проблематичное везение. Может оказаться полезным, — добавил он.

Эйле повздыхала тихонечко, а потом проговорила:

— Вы, наверное, думаете, что я глупая, но это не так. Просто я здесь еще ничего не понимаю.

— А здесь никто ничего не понимает, — утешил ее Ренье. — Хотите — пойдем гулять по столице?

— Мне нельзя.

— Почему?

— Потому что я должна находиться при королеве.

— Вы — ее придворная дама? Впервые слышу о том, что придворным дамам запрещено отлучаться, если только они не исполняют свои обязанности или не получили от королевы особенные распоряжения.

— Я не дама... Я швея. — Она показала свои исколотые пальцы. — Меня привезли совсем недавно. Может быть, — она задумалась, пытаясь осознать новое для себя течение времени, — позавчера. Или чуть раньше. Или позже. Здесь как-то все происходит иначе...

— Вероятно, вы правы.

— Я жила в деревне, — девушка оживилась, — и там вообще не было времени. Все измерялось по урожаю или по дождям. От дождя до дождя. От урожая до урожая. Понимаете?

Ренье кивнул.

— А потом отец меня продал, — заключила она.

— И дорого взял? — осведомился Ренье, презрительно кривя губы.

Она растерянно посмотрела на своего собеседника.

— Я не знаю...

— По-вашему, королева рассердится, если мы пойдем добродим? — Ренье вновь вернулся к первой теме.

Она сказала убежденно:

— Там, в деревне, у меня был хороший друг. Я хотела жить с ним. Чтобы нам никогда не разлучаться. Мы даже хотели убежать вместе, но нас догнали. Не знаю, что с ним сделали, а меня отправили сюда. Я не хочу повторения.

Ренье несколько раз поднял и опустил брови. Эта девушка ставила его в тупик. Он вдруг понял, что никогда прежде не имел дел с крестьянками. Бывали служанки, которым требовалось вернуться домой к определенному сроку. Случались неверные жены — эти также просили соблюдать некоторую осторожность. Но логика, которой руководствовалась крестьянка, оставалась для Ренье пока за гранью понимания.

— Вы боитесь, что вас накажут? — спросил он наконец.

Она покачала головой.

— Может быть, и нет, — призналась она наконец. — Я просто не знаю, что придет в голову господам. Господа устроены как-то иначе, чем мы.

— Ну так я и сам — господин хоть куда, — заявил Ренье и приосанился. — Если нас застукают, я заступлюсь за вас перед ее величеством. Кстати, я и сам умею рисовать иглой.

— Вы? — Она не верила собственным ушам.

— Именно. У нас в семье многие мужчины этим занимаются. Наша бабушка считает, что вышивка развивает терпение, глазомер и учит хитростям. По-вашему, воину не нужны подобные качества?

— Я не воин, — сказала Эйле, чем опять сбила своего собеседника с толку.

Ренье решил не столько слушать, что она говорит — по собственному опыту он знал, что женщины зачастую произносят совершенно ничего не значащие слова, — а просто наблюдать за нею. У нее были смешные золотистые веснушки, глаза — небольшие, но красивые, светлые. Хорошенькая, утвердился он в своем прежнем мнении. И даже не слишком неотесанная.

Ренье взял ее за подбородок и поцеловал.

Девушка испуганно расширила глаза и быстро задышала. Тонкие розоватые ноздри задрожали. «Можно подумать, она испугалась!» — с досадой подумал Ренье. Он положил ладони на ее талию, привлек к себе, потом повертел ею из стороны в сторону, точно она была куклой. И девушка — как будто действительно превратившись в куклу — послушно повернулась вправо-влево, вправо-влево.