И взлетел сам.

Невидимкой я парил над садоводством, поднимаясь все выше и выше. Далеко внизу осталось убогое, некрасивое в своей бедности Зеленкино, его кривобокие домишки, полностью отражающие внутренний мир обитателей, квадраты крыш, прямые линии улиц… Казалось, желание оказаться подальше от земли и влекло меня в небо.

Вдруг из-за окоема ударил золотой свет. На востоке разливалось сияние. Оно влекло меня и устрашало. Я видел, что за горизонтом раскинулась чудесная страна. Там царило вечное лето. Розовеющее утреннее море, яркие зеленые пятна островов, золотые крыши храмов! Какие чистые краски, сколько света! Ветер доносил оттуда далекое многоголосое пение: нежные женские хоры, непривычное уху басовитое бормотание — будто кто-то читал мантры. Я не мог разобрать ни слова, и язык мне был неизвестен.

Я подлетел уже так близко, что мог видеть среди сказочных зданий и садов их обитателей. Разглядеть их толком было невозможно — начинали жутко чесаться и слезиться глаза. Но и того, что я смог увидеть, хватило. Это были не люди и не духи… Они казались бесплотными, но вполне живыми, грозными и нечеловечески прекрасными. Может, это были ангелы?

«Это рай! — понял я. — Я умер и лечу в рай!»

Тут же дал знать о себе инстинкт самосохранения. А как же моя жизнь? Как же мой родной огород, как же мое тело?!

Но золотое царство манило к себе.

Оно было таким прекрасным, а я без тела — таким легким и свободным, что я от души пожелал:

— Да и хрен с ними!

И без сомнений и колебаний полетел в золотое сияние.

Я проснулся, смеясь от радости, с ощущением, что жизнь не такая уж плохая и напрасная штука, если где-то там, даже за ее пределами, есть золотое царство. Несколько минут я пребывал в сладостной полудреме, пытаясь удержать в памяти зеленые острова и золотые крыши. Потом резко выпрямился.

Вокруг снова было светло. Солнце издевательски подмигивало из-за деревьев.

Опять заснул и вдобавок проспал рассвет! Ну елки-палки!

Я воровато оглянулся, ожидая увидеть в воздухе Грега, который грозно тычет в меня указующим перстом и говорит: «Ты не прошел испытание!»

И еще мне было страшно обидно, что золотое царство — всего лишь сон.

Но никто не появился, и обличительных СМСок мне не прислал. Я расслабился. Откуда им узнать, что я заснул? Может, просто задумался. И вообще, рассвело совсем недавно. Может, я всю ночь не спал и с полным правом задремал, когда солнце уже взошло. Пусть докажут, ха!

Весь оставшийся день я ходил тихий и благостный, с доброй улыбкой, и строил планы правильной жизни на пользу обществу. После такого сна даже серая реальность казалась вполне терпимой. Постепенно я снова погрузился в рутину, но память о чем-то светлом осталась.

Должно быть, этот сон был послан мне в утешение.

Третья ночь выдалась адски холодной. В Зеленкино временно вернулась зима. На этот раз мне было не до философских диспутов или духовных опытов. Я дрожал на своей фанере, чувствуя, как от закаменевшей земли разливается мертвящий холод, и всеми мыслями и чувствами был «здесь и сейчас». Единственное, что пришло мне на ум духовного, — анекдот про йогов и комаров. Некоему учителю задали вопрос:

— Может ли настоящий йогин отбиваться от комаров во время медитации?

— Если йогин настоящий — комары ему по фиг, — ответил мудрый учитель. — А если пока просто так сидит — да пусть отбивается на здоровье!

Зато на этот раз мороз помог мне в борьбе со сном. Я отследил момент, когда сон подкрался ко мне, и начал изо всех сил ему сопротивляться. Вначале холод был моим союзником. Я так стучал зубами, что разбудил бы сам себя. В таких условиях смог бы заснуть только белый медведь. Но часам к трем я понял, что уже не чувствую холода и засыпаю, проваливаясь в забытье, как в глубокую теплую перину.

«Не спи, замерзнешь!» — взывал я к себе, воскрешая в памяти наиболее душераздирающие моменты из северных рассказов Джека Лондона.

«Ну и что? Смерть от замерзания — самая легкая!» — сонно возражал мне внутренний голос, такой же начитанный.

Одно радовало — змей, как исчез после вчерашних угроз, так и не появлялся.

Наконец забрезжила надежда на окончание этой пытки. Часа в четыре начало понемногу светать. «Ну еще часик, и можно идти греться, — подбадривал я себя, поглядывая на часы в мобильнике. — Вот сейчас явится змей меня искушать… Не зря же я здесь сижу! Змей, ау! Тебе дается последний шанс!»

И тут появилось нечто гораздо худшее.

— Эй, там, в огороде! — раздался голос с улицы.

Я замер, пытаясь стать невидимым, и быстро надвинул повязку на змеиный глаз. Возле забора маячил, смутно различимый в сумерках силуэт в фуражке… Вспыхнул фонарик, луч пробежал по участку и уперся мне в лицо. Впрочем, я уже по интонации догадался, кто передо мной.

Мент!

Лучше бы змей, ей-богу!

Не на этих ли «гостей» он намекал, уползая?

Но откуда тут, в пустом поселке, среди ночи, взялся мент? Неужели это еще один невидимый летун из команды Грега? Если это окажется правдой — немедленно еду домой! В такой компании я превращаться не желаю! Если меня, конечно, выпустят отсюда…

— Вы что там делаете? — спросила фуражка строгим голосом.

Я прищурился, загораживаясь ладонью от света. На ум сразу пришла куча ответов, один другого хуже: «Копаю червей/пропалываю клубнику/медитирую», — после любого из них, особенно последнего, меня сразу заберут.

Причем, минуя отделение, прямо в дурдом.

Луч фонаря все так же слепил меня. Мент оказался настырным.

— Эй, мужик, я тебя спрашиваю! Чего молчишь? Ты там живой?

Я преодолел искушение прикинуться пугалом и брякнул:

— Здрасте!

— Живой, значит. Уже неплохо.

Увидев, что я трезв и вменяем, мент небрежно козырнул.

— Старший лейтенант Съеден.

— Чего?!

С раздражением — видимо, такая же реакция бывала у каждого — он объяснил:

— Через «и»! Съедин!

— А! — Я выдохнул с облегчением и жалобно попросил: — Слушайте, уберите фонарик! И так уже светло!

Как ни странно, он послушался. Луч соскользнул на землю и погас. Я, наконец, смог разглядеть, с кем говорю. Мент стоял, облокотившись на мой забор, и всматривался в предрассветные сумерки.

— Ну и че ты там сидишь? — спросил он. — Ишь ты, и фанерку подстелил… Совсем чокнулся — в парнике ночевать? Так и замерзнуть недолго!

Похоже, он принял меня за бомжа. Но вместо того, чтобы поддержать его в этом безобидном заблуждении, я поспешно возразил:

— Нет, я здесь живу. В смысле, не в парнике. Это моя дача!

Мент мне явно не поверил.

— А в огороде ты ночью что забыл?

— Я тут это… клад ищу!

— Что-о?!

Я мысленно треснул себя по лбу. Неудачнее ответить было просто невозможно. Теперь он точно не уйдет.

Придется выкручиваться.

— Ну, клад. Знаете, разбойники иногда закапывают добычу…

— Какие разбойники? — оживился мент.

— Ну это я так, к слову. Просто я объясняю. То есть мой клад закопали не бандиты, а совсем наоборот…

— А лопата твоя где, кладоискатель? — проницательно спросил страж закона.

— В сарае, где же ей еще быть?

Мучительно пытаясь выкрутиться, я загонял себя все дальше в пучины вранья.

— Понимаете, я ведь сначала должен точно вспомнить место.

— Какое еще место? Ты мне лапшу на уши не вешай!

Я отпустил поводья и пустился в безоглядное фантазирование. Вскоре на свет явилась драматическая история о прабабке-графине, которая после революции спрятала свои бриллианты в стул, а стул закопала в огороде.

— Какой именно стул? — деловито уточнил мент.

Я ляпнул:

— Венский.

И осекся, вспомнив, как выглядит венский стул. Оставалось только надеяться, что эрудиция мента меньше, чем у меня. Но он, кажется, не только не разбирался в мебели, но и классику не читал. Слушал он недоверчиво, но во все уши.