– Будешь ее допрашивать. Ты меня понял? У тебя есть клещи? Будешь ее пытать. Ты хорошо понимаешь?

Сержант кивнул.

– О чем спрашивать?

– Какие племена выступили против нас. Они нарочно выслали вперед лафар, чтобы мы не догадались. Лафар не могут воевать с нами сами по себе. Для этого они слишком слабы. Их кто-то нанял. Кто? Об этом я и хочу узнать. Тебе хорошо ясна твоя задача, сержант? Если ты что-то не вполне понял, переспроси у меня. Лучше десять раз показаться начальству тупым, чем один раз сделать не то.

– Я понял, Ларренс, – сказал сержант. – Я должен пытать ее, пока она не назовет племена.

– Ты отличишь правду от лжи?

– Я запомню все, что она говорит, а ты отличишь правду от лжи, Ларренс.

Ларренс хмыкнул, ударил его по плечу и отъехал прочь.

Аббана вернулась в расположение своей сотни. Она была на удивление задумчива. Гальен давно не видел ее такой.

– Что? – спросил он, приближаясь к ней. – Что там произошло?

– Небольшая стычка, – отозвалась Аббана. – Мы взяли пленного. Это женщина… Она ранена. Ее приказано пытать, пока она не заговорит.

Гальен пожал плечами.

– Тебя что-то удивляет? Если она воин, то и относиться к ней будут как к воину. Разве ты не захотела бы для себя того же самого?

– Я – да, но я сильная.

– Аббана, это не наше дело.

– Не знаю.

Она прикусила губу и замолчала. Какие-то идеи безостановочно бродили в ее голове. И некоторые из этих идей, безусловно, были весьма опасными.

Неожиданная мысль посетила Гальена: «Почему меня это волнует? В конце концов, не могу же я думать за нее! Не могу жить за нее, не могу решать за нее… И, кстати, она справляется лучше меня. Командует сотней. А я позорно провалил первое же задание и был понижен. Так кто же из нас двоих обычно бывает прав? Кажется, я недооцениваю ее…»

Он подумал еще о том, что, если Аббана допустит слишком много ошибок и не доживет до окончания кампании, Вейенто не возьмет к себе на службу одного Гальена. Но пока этого не случилось, так что беспокоиться не о чем.

Ларренсу необходимо было знать, с какими племенами предстоит иметь дело: во многом от этих сведений зависела стратегия, которую он изберет. И женщина наконец выплюнула вместе с кровью имена. Когда сержант явился к Ларренсу и назвал эти имена, Ларренс лично подошел к пленнице и повторил их.

В землю вбили столб, предназначенный для частокола, эти заостренные столбы армия везла с собой в специальных телегах, чтобы возводить посреди пустыни укрепленный лагерь. Женщину привязали к столбу и оставили под палящим солнцем. Время от времени ей давали воду. Ногти на руках у нее были вырваны.

Ларренс внимательно наблюдал за ее лицом, когда она слушала названия племен. Затем повернулся к сержанту:

– Дай ей пить.

Она едва не перекусила пополам флягу, когда он поднес питье к ее губам. Затем сержант отобрал у женщины воду, и Ларренс повторил имена в третий раз.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Да, – сказала она.

Ларренс хмыкнул и отъехал прочь. Он был вполне удовлетворен.

Женщина снова опустила голову. Она была ранена, унижена, голодна, ее мучила жажда, ее руки горели, но вместе с тем пленница ощущала внутри себя огромную жизненную силу. Она знала, что не умрет. Она прочитала это в глазах Ларренса.

Она слышала о Ларренсе. Все, что он совершает, имеет смысл. Если нечто не будет иметь смысла, Ларренс никогда не совершит этого. Ларренс увидел в ней жизненную силу, Ларренс понял, что она достойна жить дальше. Несмотря на то что назвала имена племен. В конце концов, рано или поздно он и сам бы узнал эти имена.

Пленницу не охраняли: она находилась среди своих врагов, и здесь не нашлось бы ни одного, кто захотел бы устроить ей побег. Она и не надеялась на побег. Просто ждала того времени, когда Ларренс прикажет отвязать ее и залечить ей раны.

Она закрывала глаза и видела пылающее солнце. Она открывала глаза и видела, как солдаты устанавливают частокол, заводят внутрь лошадей, разгружают телеги. Неподалеку имелся колодец. Ларренс, разумеется, знал о нем. Мало есть вещей, о которых Ларренсу неизвестно.

Женщина опять опустила веки, а когда подняла их, было уже темно: она потеряла сознание на несколько часов. Прохлада коснулась ее тела, и она приободрилась: теперь уже скоро. Скоро Ларренс позволит ей жить.

Из полутьмы выскользнула тень, невесомая, такая же неопределенная, как этот сумеречный час. Тихий женский голос проговорил:

– Я освобожу тебя от страданий.

И тотчас ледяное лезвие вошло в горло пленницы, пресекая ее дыхание. Она хотела возразить, попросить отсрочки, напомнить о Ларренсе, о его взгляде, но не смогла ничего. Она только содрогнулась в чьих-то незримых ласковых объятиях и затихла.

Аббана отскочила в сторону, чтобы кровь, хлынувшая из горла убитой, не запачкала ее и тем самым не выдала убийцу. Она еще увидела последнее легкое движение агонии, а затем скользнула прочь.

– Зря, – проговорил чей-то голос.

Аббана подскочила. Она могла бы поклясться, что поблизости никого не было, но из полумрака выступил какой-то человек, и он был вполне реален. Он даже взял ее за локоть.

– Зачем ты убила ее? – спросил он.

– Кто ты? – Аббана сердито высвободилась. – Почему ты задаешь мне вопросы?

– Тише, тише… Не кричи. Уйдем отсюда. Поговорим в моем лагере, хорошо?

Она сама не знала, почему подчинилась. Наверное, была слишком ошеломлена случившимся.

– Кто ты такой? – снова спросила она.

– Мое имя Гай, я капитан небольшого отряда наемников… Объясни, зачем ты сделала это?

– Я освободила ее, – сказала Аббана. Она повернулась к своему спутнику, уставилась на него, изо всех сил стараясь рассмотреть его лицо, но ей это не удавалось.

– Освободила? – В тоне Гая прозвучало искреннее удивление.

– Да. Она умирала. Ларренс все равно убил бы ее, только сперва заставил бы страдать. У него есть способы предавать людей мучительной смерти.

– Это правда, способы у него имеются, – согласился Гай. – Но откуда у тебя такая уверенность в том, что он непременно запытал бы ту женщину до смерти?

– Это очевидно, – сказала Аббана.

– Нет, – возразил Гай, – совершенно не очевидно. Ларренс ничего не делает без смысла.

– Любимая присказка наемников.

– Разве ты не из нашего брата?

– Да, но… – строптиво начала Аббана.

Гай мягко положил ладонь ей на губы.

– Выслушай меня, а после возразишь, если захочешь. Ты совершила бессмысленный поступок. Понимаешь? Ты решила судьбу другого человека, не имея на то никакого права. Она могла бы еще жить. Ее раны не были смертельны. И Ларренс не собирался убивать ее. Ты слишком поторопилась.

Он отнял руку от ее лица и улыбнулся: его улыбку Аббана не столько увидела, сколько ощутила.

– Теперь возражай, если хочешь.

– Она страдала, – упрямо повторила Аббана. – Я должна была так поступить.

– Никогда не решай чужую судьбу, не имея на это права, – повторил Гай. – Ты не властна в жизни и смерти других людей.

– Обойдусь без твоих советов! – фыркнула Аббана и убежала.

Рассвет пришел вместе с боем барабанов; приближение огромной армии противника сделало несущественной странную смерть пленницы. Вся пустыня перед лагерем покрылась ордами кочевников. Везде видны были синие, белые, черные покрывала, от сверкания поднятых мечей рябило в глазах, а огромные барабаны гремели непрестанно, наполняя воздух тревожной, сводящей с ума вибрацией.

Лагерь представлял собой не замкнутый прямоугольник, а тупой угол, раскрытый в сторону Саканьяса. За частоколом могли укрываться лучники, но ни о какой осаде и речи не шло. Колодец, имевшийся поблизости, быстро иссякал; Ларренс рассчитывал на него только ради первых суток в пустыне.