Аббана издали разглядела эпическую фигуру Ларренса: он сидел на своей крепкой лошади, одетый во все красное, с красной тряпкой на голове. Военачальник медленно ехал вдоль строя своих солдат и что-то надсадно кричал им. Что – Аббана не слышала; да это было и не нужно. Они видели главное: Ларренс уверен в победе, он готов вести их в атаку, он готов умереть первым, потому что не собирается жить вечно.

Присказка, которую как-то раз повторил Элизахар. В той, другой жизни, в Академии Коммарши, где Ларренс казался совершенно нереальным. Как теперь нереальной вспоминается сама Академия с ее прохладными пышными садами и тихими комнатами библиотеки. С изящной беседкой, где Аббана столько часов проводила вместе с незабвенной погибшей подругой, Софеной.

Ларренс задрал руку с мечом и помчался вперед. Армия хлынула за ним.

Сперва Аббана не поняла, что происходит: воздух наполнился жужжанием пчел. «Здесь не может быть никаких пчел, – подумала она, чувствуя себя исключительно глупо, – здесь нет кустов, где им жить…» Потом рядом с девушкой ахнул и повалился на гриву лошади солдат, и Аббана увидела стрелу, торчащую у него из горла.

Она инстинктивно наклонилась к шее своей лошади. Покосилась по сторонам: многие сделали то же самое. Еще один свалился на землю на всем скаку, потом упала и забилась лошадь. Но прочие продолжали мчаться.

«Нужно вытащить меч, – подумала Аббана. – Пора. Меня учили фехтованию».

Она машинально выдернула из ножен меч и подняла его над головой, готовясь рубить на всем скаку. И тотчас небо рядом с ней сделалось темно-синим и затрепетало, как шелк на ветру; а в следующий миг этот шелк расступился, и Аббана увидела чужие злые глаза. Она домчалась до врагов и столкнулась с первым из них.

Закричав, Аббана нанесла удар, целя прямо в чужое лицо, между глаз. Она удивилась, увидев, как лицо медленно распадается на две половины, а затем исчезает.

Она попала! С первого же удара! Она убила неприятеля.

Она решила судьбу другого человека. Она имеет на это право. Имеет! А Гай ошибался, когда отказывал ей в этом праве.

Аббана поднялась в стременах и огляделась по сторонам – нет ли поблизости этого Гая. Сейчас ей страстно хотелось, чтобы он увидел, как хорошо она справилась.

Но Гая нигде не было видно. Наверное, он на другом фланге. Не важно. В горячке боя они наверняка еще встретятся.

Яростно крича, она помчалась дальше. Второй кочевник отбил несколько ее ударов, однако она вспомнила еще один трюк, о котором говорил им Ларренс, и, сделав обманный выпад, перерубила шею вражеской лошади. Ее конь перепрыгнул через упавшие тела и понесся дальше.

В отличие от большинства капитанов Гай понимал, что именно делает Ларренс.

Против солдат королевства под Саканьясом сражалось сейчас несколько кочевых племен, и одно из них, анат, было лидирующим. Именно анат затеяли эту битву. Они желали победить и получить для себя льготы в торговле, которых были лишены много лет назад, когда в их шатрах погибло несколько королевских купцов.

Кроме того, сказала пленница, анат претендовали на полоску плодородной земли вместе с работающими там крестьянами. Очень давно это были их земли. Очень давно.

Прочие племена согласились быть союзниками анат в их битве. Они: также рассчитывали кое на какие блага – и в частности, на тот самый колодец, который вчера вечером вычерпали солдаты Ларренса.

Основные силы Ларренс бросил на анат. Он истреблял их без пощады, гнал по всему полю битвы, к горизонту, обстреливал их горящими стрелами. Анат носили черное; но даже и в чужой одежде Ларренс легко распознавал их по особой татуировке: многие пустынные племена прибегали к этому способу.

Гай вместе с его маленьким отрядом находился неподалеку от Ларренса и видел, как тот сражается. Ларренс, наверное, тоже поглядывал на Гая; по крайней мере, один раз их взгляды скрестились, и Ларренс широко ухмыльнулся, показывая в улыбке выбитый зуб.

Гай тряхнул головой и погнал коня дальше. Он орудовал пикой так умело, словно это было не тяжелое орудие, а легонькая придворная шпага. Силы переполняли его. Несмотря на жару, Гай оставался в плотной кожаной куртке, а голову обмотал платком так, чтобы болтающиеся «хвосты» по возможности скрывали его лицо. Он знал, что в горячке боя на его темной коже могут выступить узоры. Теперь с ним это случалось все чаще и чаще. Кровь Эльсион Лакар, даже разбавленная многократно, все еще была сильна.

Он не следил за своими людьми, однако знал о них все: знал, кто ранен, кто убит, сколько еще осталось в седле и продолжает сражаться. Он чувствовал их всех, но лучше других – Хейту.

Громадина в летучем черном плаще внезапно надвинулась на Гая; он видел занесенный в небо огромный палаш и понимал, что ему уже не уклониться. Истинный Эльсион Лакар, наверное, сумел бы замедлить ход времени и отбил бы удар; но Гай сделать этого не смог. Он лишь успел отвести назад руку с пикой, когда сверкание обрушилось на него сверху.

И остановилось, наткнувшись на неожиданную преграду. Кочевник в черном злобно зарычал, оборачиваясь в седле. Ларренс, отбивший смертельный удар, рыкнул в ответ, снова замахнулся мечом и, сделав стремительный выпад, вонзил лезвие в живот кочевника. Затем освободил свой меч и, ни разу не взглянув на Гая, умчался прочь.

Гай развернулся, отражая атаку нового противника – невысокого, верткого, с оскаленными зубами; его щеки были черны от татуировок, и Гай вдруг догадался, что эти узоры, испятнавшие лицо кочевника, зло пародируют эльфийские розы. Тотчас в ответ вспыхнули темно-красные контуры цветков на лице самого Гая.

Губы врага шевельнулись; он выкрикнул что-то – Гай не расслышал ни звука, оглушенный собственным гневом. Пика, словно живая, двинулась в его руке, и глаза кочевника вдруг погасли. Он схватился руками за древко, обвис и замер.

Гай высвободил пику, низко, утробно вскрикнул и поскакал дальше. С поднятого острия стекала кровь, заливая руки всадника.

– Погоди!

Этот голос он расслышал даже сквозь грохот копыт и вопли сражающихся. Гай придержал коня, не глядя, опустил левую руку, и в тот же миг цепкие шершавые пальцы впились в нее. Хейта бежала рядом с конем Гая, держась за его руку. Он на скаку наклонился и поднял ее в седло.

Девочка благодарно приникла к нему всем телом.

– Где твоя лошадь? – спросил Гай, погладив ее по волосам.

– Убили. – Хейта шмыгнула носом.

– А праща?

– Потеряла. Дай меч.

– Меча не дам. Просто сиди в седле и не мешай, хорошо?

– Я буду прикрывать тебе спину.

Он засмеялся и отдал ей меч.

Племя анат бежало. Ларренс сломил их; вслед за анат бежали и их союзники. Солдаты преследовали бегущих по пустыне. Кочевники рассыпались; рассыпались и солдаты. Несколько раз Гаю казалось, что он видит Аббану: женщина-сотник, широко раскрыв рот с пересохшими, лопнувшими губами, скакала точно обезумевшая, и меч дергался в ее руке, как будто ожил и рвался в битву сам по себе.

Гнусавый рев трубы заставил солдат прекратить преследование. Ларренс был доволен победой и созывал всех вернуться в лагерь. Любой солдат в принципе знал, что слишком долго преследовать кочевников по пустыне опасно; те же анат, хоть и разбиты, могут в любое мгновение обратиться против своих врагов и нанести им новый удар. Пусть уж лучше убегают зализывать раны.

Гай сразу внял призыву трубы. Битва не пьянила его, он воспринимал сражение как исключительно тяжелую работу. Должно быть, распахать поле было бы не в пример легче.

Он слышал, как его настигает чья-то лошадь, и поначалу решил, будто это кто-то из его солдат, но, обернувшись, увидел развевающееся черное покрывало.

Гай наклонил пику, готовясь к последней за сегодняшний день схватке, но кочевник поднял лук, пустил стрелу, гикнул, взмахнул луком и, широко разбросав ноги в стременах, помчался прочь – догонять своих.