– Точнее выражаясь, вы имели в виду убийц моей матери? – сказал Талиессин. Ему доставляло странное удовольствие произносить эти слова. Он даже улыбнулся.

– Да, – твердо произнес герцог. – Эльфийский король, особенно в дни коронационных торжеств, должен помиловать преступников.

– Такова традиция?

– Такова традиция, – подтвердил герцог.

– Но ведь я могу убить их до моей коронации, – предложил Талиессин. – Или вообще задушить в тюрьме. Тайно. Мне Адобекк уже предлагал такой выход. А вы что скажете, дорогой кузен? Видите, я ценю вашу политическую зрелость.

– Скажу, что жест доброй воли был бы для вас сейчас весьма кстати, – отозвался Вейенто. – Впрочем, я не хочу просить за них. Я уже сказал: их судьба в ваших руках; но эльфийский король обязан быть снисходительным.

– Выражено с предельной точностью, – кивнул Талиессин. Странное выражение глубокой задумчивости появилось на его лице. Вейенто с интересом наблюдал за ним.

Уида вдруг приблизилась и обняла Талиессина за плечи. Вейенто вздрогнул: до сих пор он не замечал эльфийку. Ему казалось, что она, покинув зал, уже ушла в опочивальню; но она, оказывается, все время находилась здесь.

– Я хотел бы забрать гномку, – сказал Вейенто. – Знаю, она тоже провинилась… Но ее покушение не увенчалось успехом. И кроме того, мне необходимо поддерживать добрые отношения с ее народом, так что…

Талиессин несколько мгновений насмешливо рассматривал герцога, так что тот даже смутился, а затем, радостно взвизгнув, повис у него на шее.

– Я обожаю вас, кузен! – объявил наследный принц. – Вы дали мне кучу великолепных советов, а под конец явили такую политическую зрелость, что я, кажется, обмочился…

На сей раз Вейенто не позволил смутить себя.

– Так вы отдадите мне ее? – повторил он настойчиво.

– Разумеется… – Принц хмыкнул. – Я рад, что наши намерения совпали. – И добавил: – Сдается мне, кузен, мы с вами родственные души.

Герцогиня Ибор вынуждена была тщательно прятать свое негодование. Муж ничего ей не объяснял. Муж проводил с ней только пару часов в день – ночью, перед сном, но и в эти часы они почти не разговаривали. Что-то явно происходило, однако Вейенто не считал нужным поставить в известность свою молодую супругу.

В конце концов она взорвалась.

– Я желаю знать… – начала она запальчиво.

Вейенто положил ей на губы свою широкую, крепкую ладонь.

– Тише, любимая. Вы разбудите половину дворца.

– Ужасное место, – проговорила она в сердцах. – Никакого уединения.

– Таков закон здешней придворной жизни, – ответил ее супруг. – По счастью, завтра мы уезжаем.

Он осторожно убрал руку. Герцогиня блестела в темноте глазами.

– Мы уезжаем? – прошептала она. – Но это невозможно… Коронация, королевская свадьба… Вы хотите, чтобы я пропустила эти события?

Вейенто поморщился.

– Мне показалось, что вы в основном озабочены собственной персоной, любимая. Хотя, разумеется, это не так. Я ошибаюсь. Вы не можете быть настолько неразумны.

– Нет уж! – возмутилась дочь Ларренса. – Я именно неразумна! Я вышла за вас для того, чтобы войти в высший свет, чтобы находиться поблизости от королевского трона, чтобы…

– Да, я знаю нашу самую отдаленную и самую сокровенную цель, – перебил Вейенто. – Не будем заострять на ней внимание. Не сейчас. Тем более что Талиессин, кажется, глупее, чем я предполагал…

– Что?

Он приподнялся на локте и зашептал в самое ухо жены:

– Для того чтобы отомстить за смерть своей матери, он откажется от коронации.

– Я не понимаю, – пробормотала она, недоверчиво улыбаясь. – О чем вы говорите?

– Я напомнил ему древний обычай, согласно которому эльфийские короли, возлагая на себя корону, прощают всех преступников и отказываются от мести… Талиессин не откажется от мести. Он предпочтет не возлагать на себя корону.

– Этого просто не может быть, – шепнула она.

– Однако это так, – заявил Вейенто. – Я более чем уверен. В знак своего расположения он подарил мне жизнь и свободу магистра Даланн – это та гномка, которая так безуспешно пыталась избавиться от ненужной свидетельницы, от этой гробовщицы Генувейфы… Завтра я заберу ее из клетки и увезу с собой в горы. Это поможет мне поднять престиж среди ее народа.

– Гномы отвратительны, – фыркнула Ибор.

– Я не советую тебе так говорить, – остановил ее герцог.

– Почему?

– Потому что они наши союзники.

– Что не мешает им быть отвратительными.

– Они своеобразны, но не отвратительны, – сказал Вейенто. – И остановимся на этом, хорошо?

– Как вам угодно, мой господин, – язвительно отозвалась дочь Ларренса.

Вейенто предпочел не заметить иронии.

– Рад твоему благоразумию, дитя.

Ибор вернулась к прежней теме:

– Но если коронации не будет, то кому он намерен передать трон?

– Своему ребенку.

Ибор медленно покачала головой. Ее волосы, разбросанные по подушке, поблескивали в полумраке.

– Ребенок Талиессина? Тот несчастный ублюдок, чья мать была, кажется, служанкой в каком-то трактире?

– Она не была служанкой, но… да, он ублюдок, – сказал Вейенто. – Однако речь идет не об этом бесполезном сокровище, а о том, которое еще не родилось. О ребенке Уиды.

– Уида беременна?

– Полагаю, это так. Талиессин берет ее в жены и объявляет королем или королевой, здесь уж как повезет, – не родившееся еще эльфийское дитя. Себя он, надо полагать, назначает регентом. Ситуация опасная, очень опасная для династии… Впрочем, кто я такой, чтобы отговаривать дорогого кузена от столь неразумного решения?

Ибор вздохнула и тесно прижалась к мужу.

– Я люблю вас, – сказала она.

– Меня? – удивился он.

– Ну, ваш ум, вашу власть, вашу предусмотрительность… хитрость… называйте как хотите. Нечто присущее только вам. Вас это устраивает?

– Для счастливого брака вполне достаточно, – сказал Вейенто.

Радихена, заледенев от страха, смотрел, как отворяется дверь камеры…

Пленник потерял счет времени с тех пор, как Адобекк перестал приходить к нему, а светлячок, которого подарил узнику вельможа, утратил всякую надежду приманить к себе самочку и погас.

В какой-то из дней к Радихене явился новый стражник; при нем имелась горящая лампа. Этот новый стражник, ни слова не говоря, схватил пленника за руку и, всунув его запястье в железное кольцо, приковал к стене на очень короткую цепь. Затем он поставил корзину с припасами и кувшин с водой – так, чтобы пленник легко мог дотянуться, – и ушел вместе с лампой.

Радихена попробовал лечь на свое кусачее шерстяное одеяло. Теперь ему придется спать с задранной рукой. Неудобно, но можно привыкнуть.

Он не знал, чем были вызваны эти перемены. Стул, оставленный Адобекком, по-прежнему находился посреди камеры. Радихена боялся даже притрагиваться к нему. Этот предмет виделся ему чем-то вроде амулета, залога будущего освобождения.

Книга, давно прочитанная, лежала на стуле: Радихена не решался положить ее рядом с собой. Теперь она была недоступна – он не смог бы дотянуться до нее, даже если бы и захотел.

Адобекк больше не приходил. Время остановилось. Но внутри этого остановившегося времени существовал и медленно изменялся человек по имени Радихена. И главное, что претерпело в нем перемену, было зародившееся желание жить дальше.

Поэтому он так испугался, когда дверь камеры отворилась и на пороге появился странный силуэт. Тонкий, со стремительными движениями хищного зверька – ласки, к примеру.

Не стражник, что очевидно. Не господин Адобекк. Некто незнакомый.

Он скользнул в камеру и закрыл за собой дверь. Он не принес с собой света – потому что хорошо видел в темноте. Гораздо лучше, чем Радихена. Пленник услышал, как тот смеется сквозь зубы.