Кинжал мерно поднимается и опускается… Ческа вся в крови, даже волосы уже не золотые, а почти бурые…

Наконец силы ее оставляют, и женщина опускается на колени.

Ведьма подходит, накидывает на нее плащ, мимолетно сожалея о хорошей вещи: выкинуть же потом придется, столько крови не отстираешь… ну да ладно! Заплатит эданна и за плащ, и за заботу, и за свою глупость, за последнюю – особенно.

В себя эданна пришла только в доме, в кресле, с кубком горячего вина с пряностями в руке.

– П‑получилось?

Ведьма ухмыльнулась про себя. Да, и такое бывает, когда человек впадает в нечто вроде экстаза… потом не вспомнит даже, что с ним такое было…

Ну и не надо вспоминать! Свидетелей хватит! С лихвой!

– Все у тебя получилось, эданна. Вернется он к тебе, никуда не денется.

Чего б и не пообещать? Конечно, вернется.

Эданна Франческа тряхнула головой. Поморщилась: кровь с нее никто не смывал, и та, засохнув грязно-бурой коркой, неприятно стягивала кожу. Да и плащ кое-где прилип, и волосы спутались…

– Это х‑хорошо…

– Пока ему отец чего другого не прикажет, – «катнула камушек» старая ведьма.

Эданна Франческа сверкнула глазами.

О да!

Отец!

Эта Адриенна за последнее время как-то… не то чтобы привязалась к Филиппо Третьему, но хоть понимать его начала. А вот эданна Франческа…

Смогла бы – сама б убила! И рука не дрогнет, натренировалась уже! С лихвой!

– Прикажет! Кто бы сомневался! Но тут ничего не сделаешь!

– Разве? – невинно уточнила ведьма. И была вознаграждена сверканием черных глаз.

– Ты… можешь?

– Я не смогу. А вот ты, эданна… это должен делать тот, кто ненавидит. И жертва большая нужна…

Франческа поежилась.

– Очень большая?

– Да. Не меньше десяти человек… это будет дорого. И сложно…

Такие мелочи эданну уже не останавливали.

– Но он точно умрет?

– Человек, имя которого ты назовешь? Точно.

Если говорить про Филиппо Третьего, он и без таких усилий умрет. Но если уж эданне хочется чувствовать себя всемогущей… да, вот оно! Именно это!

Эданну Франческу, которая всю жизнь подчинялась, подлащивалась, подстраивалась под чьи-то интересы, привлекала именно возможность управлять. Властвовать, пусть и тайно, в чьей-то жизни и смерти.

Вот у Адриенны такого желания не было, ее этим не возьмешь. Ей – зачем? Она себя никогда не ломала ни под кого, она осознавала необходимость действия – и его выполняла. Она не через себя переступала, а понимала, что бывают желания, но ведь есть и обстоятельства! И это нормально, это правильно, никто не всесилен… даже если говорить о Сатане – летел же он с неба вперед рогами? Бывает, и Бог не всесилен, он не может обойти свои законы.

У эданны Франчески такого не было. И ей хотелось власти… Нет хозяина хуже бывшего раба.

– Ты… сделаешь?

Ведьма кивнула.

– Сделаю. Но нужны будут деньги.

Франческа кивнула.

Деньги… да, с деньгами сложно. Филиппо приезжает, и деньги ей дарит, и украшения, но… не всегда хватает! Она ведь привыкла к определенному уровню жизни, она не может опустить планку…

– Я принесу.

Украшений у нее тоже хватит. Филиппо все и не помнит. Проще отдать старухе побрякушку, чем закладывать ее ювелиру. Если что, Ческа всегда скажет, что или украли, или…

Она найдет что сказать!

Это другие попадаются. Глупые, бестолковые… а она умная, она справится. Она вывернется!

– Когда?

– В новолуние.

– Но это же почти месяц ждать!

– Эданна, такое быстро и не сделаешь, другие и вовсе такого не смогут.

С этим спорить было сложно. Ческа вздохнула.

– Хорошо. Делай. И чтобы без обмана!

Ведьма закивала.

– Не беспокойся. Пока ж все делаю, что ты хочешь?

– Да.

– Не обманываю?

– Не обманываешь.

– Вот и тут не обману. Жди гостя и готовься…

Эданна Франческа кивнула и поднялась из кресла. Ну, если ждать гостя… да, ей надо домой и срочно-срочно собой заняться! Для начала как следует выспаться, чтобы кожа была хорошего цвета. Это в юности можно себе позволить не спать по ночам, а ей-то уже почти тридцать… пусть она выглядит моложе, но не вдвое. Нет, не вдвое…

Эданна не понимала, что выдает ее не кожа, не улыбка, не морщинки на лице.

Выдает ее взгляд. Холодный, тяжелый, рассудочный… В юности глаза светятся. А вот когда потухнут, тогда и старость приходит. А сколько там седины и морщин… это не важно. Пока внутри горит огонь, тебе всегда пятнадцать.

Но если бы кто-то заглянул внутрь Франчески…

Огня там не было. В душе эданны тяжело переваливалась, воняла разложением, плескалась густая, липкая грязь. Но упакована она была в столь привлекательную оболочку, что еще долго будет обманывать окружающих. Особенно невнимательных, тех, кто судит о людях по внешнему виду… Посмотрели б они на блистательную красотку сейчас! Неделю б не проблевались!

Ведьма честь честью проводила эданну и задумалась.

Она понимала, что не просто так господин затеял всю эту игру. Но отлично понимала, что и ее выживание не предусмотрено.

А вот чего не понимал господин…

Ведьме не нужно было выжить. Ей хотелось получить другое, совсем другое. И шансы у нее были очень хорошие. Надо только все тщательно продумать, второй попытки, увы, не будет.

Ничего, она справится.

Это было больно.

Словно кто-то вонзил ему кинжал в живот и принялся там поворачивать.

Словно ледяной холод растекся по всему телу, сковал, заморозил – и не собирался выпускать из своих объятий…

Словно…

Лоренцо даже не понял сначала, что с ним происходит. И только потом, когда обожгло шею…

– Адриенна!

Подвеска раскалилась так, что даже кожу обжигала. Но Лоренцо рад был этой боли.

И – не рад.

Ей плохо!

Она где-то там, далеко, ей больно, ей страшно и тоскливо, а он… он ничего не может сделать для любимой! Вообще ничего! Он здесь, словно колода, лежит и даже встать пока не может – раны откроются… даже до нужника сам дойти не может…

– Адриенна!

Имя?

Нет, едва слышный даже самому Лоренцо шепот.

До сих пор слабость была такая… хоть падай, хоть лежи. Раны болели, воспалялись, иногда даже головой шевельнуть было сложно. Лоренцо понимал, что выздоравливать будет долго, и принимал это стоически, но сейчас…

– Адриенна…

Где-то там, далеко, его любимой причинили настоящую боль. А он… он ничего не может сделать.

Вообще ничего.

Только… Лоренцо вспомнил, как барахтался в ледяной темной воде. Вспомнил теплые руки, словно протянувшиеся к нему из дальней дали, тихий шепот…

И попробовал сделать то же самое.

Я не знаю, как мы связаны, любимая. Я не знаю, что с тобой происходит. Но… пожалуйста, услышь меня. Не надо, не надо впадать в отчаяние. Оно холодное, черное, склизкое, оно, словно та вода, оплетает своими щупальцами – и не выбраться, не шелохнуться, – оно сжимает в своих кольцах, проникает внутрь, отнимает последние силы.

Не надо…

Не думай ни о чем плохом.

Ты жива, и я жив, а все остальное мы сможем исправить. Ведь главное-то что? Что рано или поздно мы встретимся, и мы будем вместе, я приду и возьму тебя за руку. И погляжу в твои глаза, такие синие, глубокие, счастливые… твои глаза для меня – как две путеводных звезды.

Ты ждешь, и я счастлив. Я иду к тебе через все горести, преграды, невзгоды… ты спасала меня от боли и смерти, так не закрывайся теперь от меня. Позволь мне тоже спасти тебя!

От холода, равнодушия, безразличия, боли…

Я не знаю, кто именно тебя ранил. Это сейчас не так важно. Я приду и убью это существо, вот и все. И оно никогда больше не посмеет тебя огорчить.

Я не знаю, почему тебе так больно.

Но не надо закрываться от меня.

Я готов делить с тобой не только счастье – это ведь не по-настоящему, когда в счастье мы вместе, а когда боль, каждый должен переживать ее сам. Это неправильно, нечестно, подло, наконец! Ты не дала мне сорваться в пропасть, так позволь же и мне помочь. И все будет хорошо.