— Возможно, — сказал Эмери. — Возможно, и второй...

Он вытащил шпагу из трупа и удивился тому, что крови не было. «Должно быть, он не лгал — он действительно был мертв один раз», — подумал Эмери.

А вслух спросил:

— Зачем он убил лошадь?

— Он — негодяй, — просто ответил Кустер. — Другой причины нет.

Он провел рукой по мертвой лошадиной морде и начал снимать с нее сбрую.

И тут они услышали женский голос:

— Чем это вы тут заняты?

— Сама посмотри, — огрызнулся Кустер. Эмери удивил его тон: возница разговаривал с незнакомкой, вышедшей из тумана, так, словно давно ее знал — и даже за что-то сердился.

— Зачем вы сюда поехали? — продолжал голос. — Не понимаю... Неужели у вас имелась достаточно серьезная причина свернуть на этот проклятый проселок?

Из тумана выступила Уида и приблизилась к обоим путникам. Шнуровка ее корсажа была распущена, юбка подоткнута сбоку под пояс. Босые ноги забрызганы росой, к ним прилипли клочки мха, травинки. Эльфийка вела свою лошадь в поводу.

При виде Уиды Кустер длинно, жалобно всхлипнул.

— Разве не ты нас сюда завела? — спросил он и погладил зарезанную лошадку по мокрой гриве.

— Вот еще! — Уида с неудовольствием огляделась по сторонам. — Зачем бы я стала так поступать с вами? У меня здесь нет никаких дел... Мне нравилась та дорога. Здесь — отвратительно. Ненавижу приграничье.

— Значит, это сделал он, — задумчивым тоном проговорил Эмери.

— По-моему, он всерьез намеревался тебя убить, — сказала Уида, подходя к умершему и внимательно его рассматривая. — Интересно, почему? Тебе известна причина?

— Он же сам говорил: потому что недавно я убил его в королевских садах, — напомнил Эмери.

Уида обошла их кругом: убийцу и убитого. На ходу фамильярно пощекотала Эмери пальцем под подбородком.

— А для хромоножки ты довольно быстрый, — бросила она небрежно.

Эмери скривился. Он терпеть не мог, когда ему напоминали о его хромоте, да еще столь снисходительным тоном. К тому же он никогда не думал о себе как о калеке: с этим недостатком Эмери жил всю жизнь и давным-давно научился не уделять ему лишнего внимания.

Уида завершила обход и остановилась прямо перед Эмери. Ее лицо, дерзкое, очень красивое, с потаенным золотистым румянцем на смуглых щеках, было совсем близко: для того, чтобы поцеловать ее, не нужно было даже тянуться губами — вся она, Уида, была здесь.

— Ну что же ты? — с вызовом спросила она. Двинула плечами, распущенный корсаж окончательно разошелся, тонкая полотняная рубаха сползла с круглого плеча. — Растерялся? Не любишь женщин?

— Люблю... — Эмери бегло чмокнул ее в губы.

Уида оскорбилась:

— Неужели я действительно не кажусь тебе привлекательной?

Эмери пожал плечами. Втайне он торжествовал.

— В любом случае, — сказал он наконец, — моему человеку ты нравишься гораздо больше, чем мне. Но он лошадник — что с него взять.

Уида тихо зашипела сквозь зубы и замахнулась, чтобы ударить Эмери по лицу. Он перехватил ее руку.

— Будет тебе сердиться, — примирительно проговорил он. — Но ведь согласись: зачем-то ты морочила ему голову целый день на ярмарке.

— Это он меня морочил, — сказала она. — Пристал и не отлеплялся.

— Только не уверяй, будто на самом деле хочешь меня, — попросил Эмери, выпуская ее руку.

Она потерла запястье и вдруг засмеялась.

— Нет, — молвила она, — пожалуй, не хочу. Но тебе удалось меня озадачить.

— Не так-то это было и трудно, — буркнул он.

Уида положила руки ему на плечи и улыбнулась так, словно заискивала, — хотя Эмери превосходно понимал, что это лицемерие.

— Эмери, — сказала она, — милый, любезный, хороший господин Эмери, я ненавижу всякие тайны. Потому и держусь подальше от своей родни. Они обожают тайны, все эти мои родственники. Особенно — отец. Ты уже встречал моего отца?

— Вряд ли я забыл бы о подобной встрече, — буркнул Эмери. — Особенно если ты на него похожа.

— Лучше не напоминай! — Уида забавно наморщила нос. — Мой отец похож на женщину.

— Поскольку ты похожа на мужчину, то, думаю, вы квиты, — заметил Эмери.

Уида сверкнула глазами: зеленые искры так и рассыпались, прожигая туман.

— Ненавижу приграничье, — сказала она.

— Тяжело, видать, тебе живется, Уида: столько всего есть на свете, что ты ненавидишь, — вздохнул Эмери.

Его начала утомлять эта женщина. Ею, пожалуй, даже Ренье не прельстился бы: ни один из двоих братьев не любил сложностей. А Уида как будто нарочно все усложняла и запутывала.

Она отошла от него и принялась бродить по тропинке, выписывая вычурные петли: то приподнималась на кончики пальцев и делала несколько танцевальных па, то переступала с пятки на носок, не сдвигаясь с места.

Эмери сказал Кустеру:

— Иди собирай хворост. Бедняжку мы закопаем в землю, но эту нечисть, которая зачем-то зарезала ни в чем не повинное животное, следует сжечь. Мне совершенно не хочется, чтобы он опять выскочил откуда-нибудь и попробовал укокошить меня в третий раз.

Кустер, все еще стоявший на коленях, поднял голову.

— А как это было в первый раз?

— Неважно. — Эмери вздохнул. По приезде в столицу нужно будет хорошенько расспросить об этом Ренье. Неприятная, должно быть, вышла тогда история.

Обремененный сбруей, Кустер встал. Положил свою ношу в экипаж и отправился в лес. Скоро из тумана донесся треск ломаемых сучьев.

Уида проводила его глазами.

— Эдак он до темноты провозится, — заметила она. — По веточке отламывает.

— Предлагаешь помочь ему? — осведомился Эмери.

Уида неопределенно пожала плечами.

— Нет, если тебе охота застрять здесь ночью.

— Во мраке костер горит ярче, — сказал Эмери. — Лично я не намерен портить руки. Я музыкант.

— Ну! — делано изумилась Уида. — То-то гляжу, человек попался деликатный.

— Я тебя не удерживаю, — напомнил Эмери. — Хочешь — уходи.

— Да нет, — отмахнулась Уида. — Не хочу. Мне интересно.

— Вот и ловушка для эльфийки, — пробормотал Эмери, обращаясь к самому себе, — Нужно сделать так, чтобы она сгорала от любопытства.

На тропинку вышел Кустер, обремененный жидкой связкой хвороста. Вид у него был печальный.

— Мы останемся здесь на несколько дней, — вздохнул Эмери. — Полагаю, на полмесяца, не меньше.

— Я не знаю, как они это делают! — жалобным тоном отозвался Кустер.

— Кто?

— Старухи, которые собирают хворост. У них вязанки пухлые, плотные, а у меня...

Он свалил сучья на землю.

— Почему они топорщатся во все стороны? — вопросил возница.

— Вероятно, потому, что ты не дровосек, — утешила его Уида. — Нужно знать особенное лягушачье слово.

Кустер посмотрел на нее мрачно, увидел, что она выглядит совершенно серьезно, и усомнился в своих подозрениях: возможно, Уида и не шутила. Но затем прежнее выражение омрачило чело Кустера.

— Знаю я вашу породу с лягушачьими словами, — проворчал он. — Ты издеваешься. Лучше бы помогла.

Уида искренне удивилась:

— Я?

Кустер подошел к ней поближе и зашептал на ухо:

— Я тебе заплачу. У меня денег припрятано. Мне господин давал... на то, на се... а я покупал дешевле. И разницу припрятал. Все тебе отдам, только помоги: я один в лесу боюсь.

Уида ответила, тоже на ухо:

— А вот я про тебя все расскажу — что тебе будет?

Кустер подумал немного и проговорил вслух, громко:

— А ничего мне не будет...

— Неинтересно... — Уида надула губы. — Я люблю, чтобы какая-нибудь жуть.

— Тебя вправду хотели повесить за конокрадство? — осведомился Кустер.

— Тебя тоже возбуждают разговоры о пытках и казнях? — вопросом на вопрос ответила Уида и рассмеялась. — Иди, работай!

Кустер, невнятно причитая, скрылся в тумане и скоро явился с большим бревном на плече.

— Вот видишь, как на человека действуют самые простые методы, — обратилась Уида к Эмери. — Два-три ласковых слова — и он уже трудится как вол.

Страх застрять в «проклятом приграничье», как называла это место Уида, подгонял Кустера лучше всяких угроз и посулов, и к ночи он натаскал целую гору сучьев и упавших деревец. Втроем они принялись сооружать костер.