— Думаю, ничего не скажут, — пожал я плечами. — Если людям нравится это развлечение, отказываться от него только потому что оно расходится с требованиями морали никто не станет.

— А вы, доминус Диего, не слишком снисходительны к людям, — заметила Петра.

— Скорее не люблю их. Впрочем, моя нелюбовь в полной мере относится и к самому себе, так что все честно. Как говорил один давно исчезнувший бог — возлюби ближнего как самого себя.

— Никогда не слышала такого выражения, — пожала плечами Петра. — Но, думаю, там имелось ввиду совсем другое. Вы, доминус Диего, просто объясняете его себе так, как вам удобно.

— Петра, ты так и не сказала, что тебя печалит, — вспомнила Акулине. Надо сказать, очень вовремя, потому что собеседница опять пристально уставилась мне в глаза, а я все не мог отвести взгляд.

— Да ничего нового, — махнула рукой девушка. — Ты же помнишь, за кого отец хотел меня выдать? Ну так он до сих пор не отказался от своей идеи. Так что хочу пригласить вас на празднование моей помолвки, которое состоится через три декады. Приглашение семье Ортесов в любом случае будет отправлено, но раз уж мне представилась возможность сделать это лично, я ей воспользуюсь.

— Этот ужасный Криус? Глава Кэмпилусов? — печально уточнила сестра.

— Именно он, — кивнула Петра.

— Как же ты согласилась? — ужаснулась Акулине. — Ты же говорила, что лучше сбежишь из дома!

— Я и сбежала, — криво ухмыльнулась девушка. — Только после этого произошло слишком многое. После… — Петра снова посмотрела мне в глаза, — После того, как я вернулась, мне было все равно.

— Диего, это ведь ты его убил? — Кто бы сомневался, каким будет первый вопрос от Акулине, как только мы останемся одни. — Ты в самом деле собираешься извести всех Брутусов?

— Да. Я ведь уже говорил. И пока размышляю насчет семей твоего жениха и его друзей. — То, что Феликс Брутус умер бы даже если бы не угрожал семье, я объяснять не стал.

— Понимаю теперь, почему проклинателей так ненавидели. Ты думаешь это необходимо? — Встревоженно посмотрела на меня девушка. — Он ведь мог и не знать, что кто-то из членов его семьи злоумышлял против меня.

— Смеешься? — хмыкнул я. — Младший брат главы семьи — и не знал? А даже если и так… Скажи, дядя ведет записи о своих делах?

— Конечно, — кивнула сестра. — Целый архив. Охраняется он как зеница ока!

— В таком случае, как только умрет глава семьи, наследник непременно узнает о планах, которые строились против тебя. И может захотеть их воплотить. Нужно сделать так, чтобы некому было эти планы воплощать.

— Это довольно жестоко, — задумчиво протянула сестра.

— Не хочу, чтобы у меня увеличилось количество поводов для мести. И тех, кому нужно отомстить. Так что лучше буду действовать превентивно. Не беспокойся, Брутусы не исчезнут полностью. Думаю, тем, кто останется будет не до воплощения идиотских планов — им бы избежать окончательного исчезновения. Детей я трогать не буду, как и побочные ветви.

Акулине глубоко задумалась. Интересно, она начнет меня бояться? Даже если так — переживу. Не хочу ей врать. Дядя слишком заботится о дочери, из-за чего она несколько идеализирует свое окружение. С одной стороны правильно — ей в этой грязи пачкаться в любом случае не придется. На то есть глава и его приближенные. Только слишком доверчивых и добрых могут в любом случае сожрать. Просто так, походя, потому что это несложно. Так что пусть лучше видит в окружающей аристократии пауков и скорпионов, которыми они и являются.

— Лучше скажи, что это за Криус Кэмпилус, за которого выдают домину Петру? Что, неужто такой плохой человек?

— Ага! Так я и знала! Она тебе понравилась! — Акулине от восторга подскочила с кресла, и мгновенно забыла о своих мрачных размышлениях. — Можешь даже не говорить, я видела, как ты на нее смотришь! Самое удивительное, что и она на тебя как-то странно смотрела. Не думала, что такая серьезная девушка может в кого-то влюбиться с первого взгляда! Она всегда очень скептически относилась к мужчинам, и говорила, что вряд ли сможет кого-то вообще полюбить. Она считает, что у нас махровый патриархат, и что у женщин должны быть полностью равные права с мужчинами. Слууушай! А может, ты и ее жениху того… несчастный случай устроишь? Уж поверь мне, этот Криус того заслуживает! — Нда, зря я опасался, что она будет меня бояться. Очень у моей сестренки пластичная психика, ничего не скажешь.

— Ничего она не влюбилась, — кисло улыбнулся я. — Просто мы были знакомы. Там, в Ишпане. И я боюсь, что она меня узнала.

— Братик, ты идиот! — после короткого молчания подытожила Акулине. — Конечно она тебя узнала! Ты что, думаешь физиономию изменил, и все, человек-невидимка? Если вы хотя бы немного с ней общались, она узнает тебя по манере разговора, по движениям, да мало ли как еще! Эта маскировка работает только против тех, кто видел твой портрет! Тебе же все говорили, что ты не должен встречаться с теми, кто тебя знает! Ну ка немедленно рассказывай мне, как вы познакомились. И как расстались. И почему ты не говорил раньше?

Рассказ занял неожиданно много времени. Я сам не заметил, как увлекся описанием своего знакомства с Петрой, и кажется этим еще сильнее утвердил сестру в подозрениях насчет романтических чувств к ее подруге.

— Точно, влюбился, — вынесла вердикт кузина. — И она, похоже, тоже. И это хорошо — есть шанс, что она не захочет тебя выдавать. Вот только что с вашей любовью делать? Она ведь все-таки из патрициев, а мы простые эквиты. Это, знаешь ли, такая разница!

— Забудь, — отрезал я. — Влюбился или нет — совершенно не важно. Мне в любом случае семейное счастье не светит. И она не могла меня узнать, потому что видела, как я умер. И давай больше не будем об этом, прошу.

Акулине со мной, конечно, не согласилась, и была твердо намерена продолжить разговор, но я наотрез отказался. У меня и так после встречи с Петрой настроение было пакостное, портить его пустопорожними разговорами еще сильнее я не собирался. Никак не получалось выкинуть из головы образ девушки. Тогда, после расстрела, я был уверен, что нам больше не доведется встретиться. Вычеркнул Петру из памяти, заставил себя не думать, не вспоминать. И вот эта неожиданная встреча. В цирке мне было не до того, и потом, в кафе, слишком боялся, что она меня узнает, а теперь вдруг накрыло тоской. Дерзкая, вздорная — за то недолгое время, что мы путешествовали вместе я успел неплохо ее узнать. Дурным характером Петра маскирует независимость, смелость и некоторую наивность. Как она бросилась меня защищать тогда, в тюрьме… никаких чистых не побоялась. Теперь она, значит, выходит замуж. Ну что ж, надеюсь, брак будет удачным. А мне нужно все-таки отбросить воспоминания и хоть немного выспаться — ночью предстоит нанести визит в район Тестаччо. Не терпится получить плату за убийство. Не ту часть, что деньгами, а нематериальную. Урок от Конрута и записи обладателей манна, похожего на мой.

Следующая декада прошла под знаком непрерывного обучения. Я, наверное, в этой жизни еще не учился так ожесточенно и старательно. По ночам заучивал наизусть дневники и бумаги, переданные мне убийцей, а днями выполнял уже его задания. Конрут подошел к обучению со всей ответственностью, надо отдать ему должное. Я почему-то ждал, что мне будут показывать, как можно убить человека сотней способов, и жестоко ошибся. Занятия скорее напоминали уроки актерского мастерства. Убийца учил меня оставаться незаметным в любом месте и в любой компании, и надо признать, в дальнейшем эти знания действительно оказались для меня бесценны. Он учил одеваться, ходить, разговаривать с людьми. Однажды он показал мне класс — несколько часов просидел на площади, изображая нищего и просил милостыню. При этом мимо не раз проходили жандармы и чистые — и на него не обращали внимания! Люди подавали ему деньги, но стоило появиться синемундирникам, и бродяга превращался в просто усталого рабочего, присевшего на паперть. При этом он и не переодевался даже. Менялась осанка, взгляд, и вот — это уже совсем другой человек. Я был действительно впечатлен. Удивительное мастерство, и мне до него еще очень далеко, но я старался изо всех сил, и понемногу даже начало что-то получаться. Я, правда, был у него не единственным учеником. У Ремуса как раз начались каникулы, и мальчишка с удовольствием «обалдевал» новыми знаниями, которые считал значительно более полезными, чем те, что дают в школе.