Васкона — город не слишком большой. Однако когда в одном месте собирается все население даже небольшого поселка, это выглядит достаточно внушительно, что уж говорить о десятитысячном сборище. Люди не молчали. Приветствовали друг друга, спрашивали о новостях, и не слушая ответа начинали восславлять очередной день, дарованный чистым богом. Обнимались и расцеловывали друг друга знакомые, раскланивались дамы, бедно одетый горожанин почтительно поклонился юной красавице с чахоточно горящими щеками, а она в ответ смущенно захихикала… Выглядело это все приторно до отвращения.

На помосте возле церкви началось какое-то шевеление. Издалека мне невидно подробностей — я различил только фигуру в белом одеянии, что-то там жестикулирующую или танцующую. Не совсем понятно. В следующий момент храм за спиной у чистого брата будто бы засветился изнутри — даже ясным днем стало хорошо видно, как из окон и дверных проемов забили световые потоки. Это событие послужило сигналом — вся площадь замолчала, даже дети. Все глаза устремились к мелкой на таком расстоянии фигуре священника. Один я, пользуясь тем, что нахожусь на возвышении, смотрю еще и на лица прихожан. Счастливые, восторженные улыбки, веселье, а в глазах нет-нет, да проглянет страх. Странно, при таком-то религиозном рвении!

Кера была растеряна, раздражена, возмущена, расстроена и удивлена одновременно. Слишком много событий за такой ничтожный срок, и совсем непонятно, как к относиться к каждому из них по отдельности, и тем более в совокупности. Начиналось все очень многообещающе. Еще на подъезде к городу она почуяла неладное. Сквозь густой муар сладковатой, белесой силы чистого пробивались изысканно-горькие нотки отчаяния, надежды, голода, бессилия и увядания. Очень знакомое сочетание, чем-то похожее на флер, сопровождающий осажденный город, только не хватает привычной глухой ненависти к захватчикам. Нет, злости хоть отбавляй, но это злость на окружающих — близких, соседей, и даже себя. Такое характерно для любых массовых несчастий, смертным нужно обязательно кого-нибудь обвинить в своем плачевном положении, и кто как не ближний подходит на роль виновного лучше всего?

Так или иначе, богиня чувствовала беду, и, естественно рвалась к ее средоточию изо всех сил. Пришлось даже избегать окружающих смертных, чтобы не привлекать излишнего внимания — не хотелось потом выдумывать объяснения своему странному поведению. Незачем смертным знать, что у нее на уме, даже ее смертному. Впрочем, ее смертному было не до нее, он, как всегда, взвалил на себя кучу обязанностей, пытаясь успеть везде. А потом еще развлекал разговором новую персону в их компании — в другое время Кера непременно постаралась бы изучить ее получше, потому что с самками, за исключением Евы, ей до сих пор близко общаться не доводилось. В другое, не сейчас — сейчас все мысли были направлены на облако горя впереди, пронизанное силами чистого.

Едва дождавшись утра, богиня скользнула в механическую повозку и приготовилась вскоре увидеть что-то интересное. И, не ошиблась, вот только, как всегда, сила умирающего города оказалась недоступна. Хуже того, в этом городе чистого было даже слишком много. Она видела тонкие нити — тысячи нитей! — его силы, удерживающие жизнь в каждом из жителей города. Чистый, действительно спасал жителей в обмен на жертвы. Вот только способ выбрал противоестественный. Не в жертвах дело. То, что начали с детей — это дурной тон, но тоже бывает — бог жаждет силы, а детские жертвы дают ее много. Шутка в том, что он своей помощью лишил паству даже шанса выжить. Убрав потребность в пище, почти подавив чувство голода, он обрек жителей на быструю смерть, как только они лишатся его поддержки. Смертные сами не понимали, что уже, считай, мертвы.

Именно это наблюдение и помешало богине забить тревогу, как только почувствовала ищущий взгляд чистого. Диего добился, что чистый обратил на него внимание, и теперь, когда бог почувствовал близкое присутствие раздражавшего смертного… бог очень хотел его найти. Кере едва удавалось размыть внимание врага, сделать так, чтобы он не локализовал их сразу и точно. Первым порывом богини было немедленно рассказать мальчишке, что происходит, потребовать убраться из этого гиблого места побыстрее. А потом она увидела, что именно подпитывает жителей. Точнее, кто. Чистый не направлял свою поддержку лично, он транслировал ее через своего раба. А ведь это шанс. Если этот раб умрет, жители лишатся поддержки. И, кроме того, чистый потеряет над ними власть — совсем ненадолго, но этого хватит. Ей хватит. Кера решила держаться, пока сможет, а там будь что будет. Но в то, что Диего просто так уедет из города она откровенно не верила, а значит, она в любом случае останется в плюсе. Даже если ничего не получится, будет, по крайней мере весело.

Священник начал проповедь. Бог его явно не оставил без помощи чистого брата — вкрадчивый его голос слышен так, будто он находится прямо за спиной. Судя по тому, как принялись оглядываться ребята, у них создалось точно такое же впечатление. Я даже подумал о каких-нибудь скрытых динамиках… нет, ничего подобного даже близко не наблюдается.

Проповедь, сама по себе, начиналась вполне стандартно — несмотря на свою принадлежность к «неблагонадежным», слышать подобное мне доводилось не раз. Сначала священник напоминал людям, что все мы рождены из грязи, и ею, по сути, и являемся, причем рождены усилиями таких же грязных, самозародившихся из хаоса демонов, что как бы усиливает нашу грешность. Однако на наше счастье в мир явился чистый бог, так что шансы очиститься теперь есть у всех, и надо этими шансами активно пользоваться, а то накажут. Ничего необычного, даже скучно. Но вот завершение проповеди отличалось от стандартного сценария, и сильно.

— Город наш терпит бедствие. Окружен он врагами, безбожниками, отринувшими чистоту, окружен он бандитами и грешниками всех мастей. Рим забыл о нас, и не слышит мольбы о помощи нашей, но не забыл о нас бог наш и спаситель. Денно и нощно хранит он наш город и жителей, делится с нами силой своей, дает возможность не думать о бренной пище, лишь одной питаясь силою, дарованной творцом! Но принятый дар без ответного — оскорбление дарящему. Никогда мы не оскорбим благодетеля нашего. Мы ведь не желаем, чтобы гнев и обида господа нашего пали на наши головы. Каждое утро с радостью и восторгом мы ждем, на кого падет выбор, чья жизнь восполнит потраченные на город силы нашего божества, кто смертью своей облагодетельствует каждого из горожан. Склоните же головы, стремящиеся к чистоте, и примите ЕГО выбор с благодарностью и приличествующим восторгом, не противьтесь ему, ибо это великое счастье — воссоединиться со своим господином.

Неприятное, душное давление, которое я неосознанно чувствовал с того момента, как приехал в город, усилилось многократно. На колени пали не только горожане — ребят рядом тоже будто бы пригнуло, да мне и самому стало сложно держать голову прямо. Именно в этот момент Кера вдруг открыла глаза, встряхнула головой, разбрызгивая кровь из носа, и будничным тоном сообщила:

— Все, больше я нас не прикрываю. Он видит нас. Тебя. — Кера смотрит мне в глаза. — И он хочет твою душу. Даже сильнее, чем меня.

— И что мне с этим делать? — я слегка торможу, видимо от мерзких ощущений.

— Гекатонхейры тебя дери, смертный! Убей чистого или он убьет тебя! — Кера резким взмахом бьет мне по щеке. Сил она не рассчитала, так что в голове на несколько секунд появился противный звон, однако нужный эффект это оказало. Я, наконец, могу здраво соображать, и, главное — действовать. Я выскакиваю из машины, и в два прыжка оказываюсь возле кабины. Священник далеко, до него не доберешься. Раздавят. Решившись, вскакиваю на подножку:

— Доменико! Едем отсюда, быстро, — Тоже отвешиваю другу оплеуху, с облегчением наблюдая, как из глаз уходит пьяная муть. Краем глаза вижу, как на нас начинают оглядываться. Кузен, глянув вперед, выругался и принялся судорожно поднимать пары — в центре площади священник, стоя на помосте указывал перстом прямо на нас.