Жандармы и инженеры с удовольствием отдали должное вкусу и аромату настойки. Закусить было нечем, но никто по этому поводу не переживал. Ну что такое двести граммов для здорового мужчины? И зачем их еще и закусывать, если и так вкусно? Потом сказали друг другу несколько теплых слов на прощание, и Корнев остался на корабле один.

Пассажиры должны были ппоявиться только завтра, так что приведение в должный вид предназначенной для них каюты Роман отложил на потом. Сейчас надо обдумать последние события и решить, что и как делать дальше.

С проникновением чужих на корабль все понятно, спасибо Клевцову. Спасибо ему же, что этот вопрос теперь решен. А вот зачем все это было затеяно?

Ежу понятно, что жандармы что-то накопали. Тому же колючему зверьку ясно, что делиться своими сведениями и соображениями с Корневым они не спешили. Что ж, у них служба такая. Но, как известно, уши даны человеку, чтобы слышать, глаза – чтобы видеть, а мозги – чтобы услышанное и увиденное анализировать. Все три названных органа у Корнева присутствовали, услышать и увидеть ему кое-что удалось, оставалось только загрузить мозги.

Роман поудобнее устроился на кровати и стал вспоминать мелкие подробности, так или иначе замеченные им во время работы жандармов и инженеров.

Самое интересное было, когда прапорщик Татаринов позвал штабс-ротмистра Сергеева и они шептались за дверью каюты. Все, что там говорилось, Корневу услышать не удалось, но один интересный обрывочек он расслышал хорошо. Как там сказал прапорщик? «Был использован биосканер». Биосканер у Татаринова был. Но ведь вряд ли прапорщик сказал бы так о своей работе? В отчете он так написать мог – «был использован биосканер», а вот устно сказал бы как-нибудь по-другому. Ну, например: «Биосканер показал, что…» или что-то в этом роде. Значит, что? Значит, он говорил не о своем биосканере. Он говорил о том, что обнаружил следы использования чужого биосканера! А вот это уже интересно…

Корнев вскочил с кровати, метнулся в рубку и уселся за компьютер. Проведя несколько минут в Руссети, удовлетворенно потер руки. Да, биосканер оставляет следы, которые при использовании соответствующего оборудования можно заметить. Вот их-то и нашел прапорщик Татаринов.

Так, а для чего используется биосканер? Правильно, для обнаружения и последующей идентификации биологических следов человека – отпечатков пальцев, пото-жировых выделений, чего-то там еще… Если учесть, что работали этим биосканером в пассажирских каютах, то интересовали взломщиков следы именно пассажиров. А каких именно пассажиров? Четверых геологов, севших на Райнланде? Хм, вряд ли. Они ведь так на Валентайне и остались, так что их биологические следы куда проще было срисовать там. Да и зачем следы, если их и самих можно было найти и незаметно сделать сколько угодно снимков? Нет, искали следы пассажиров, которых на Валентайне не было. Причем пассажиров недавних. И подходил под такое определение только один человек – Дмитрий Николаевич Лозинцев. Потому что до него Корнев совершил два рейса без пассажиров. Так что если бы разыскивали тех, кого он возил до Лозинцева, подсуетились бы раньше.

Ох, Дмитрий Николаевич, интересный ты человек! Настолько интересный, что кто-то хочет тебя идентифицировать по всем правилам…

Да мать же твою куда не надо! Корнев аж подскочил. Получается, что возня неизвестных взломщиков на «Чеглоке» и непонятные происшествия с «Мариной» и «Файр Дэнсом» – это не одно и то же! Или… Корнев не знал, что было надо злоумышленникам на тех кораблях, тем более что достичь своих целей этим придуркам так и не удалось. Может, и там пытались идентифицировать каких-либо пассажиров. В любом случае надо сообщить Сергееву, хотя он, как профессионал, наверняка уже и сам это заметил.

Коммуникатор приятным женским голосом сообщил, что вызываемый абонент (в данном случае штабс-ротмистр Сергеев) в настоящее время ответить не может, но примет сообщение голосом или почтой. Корнев решил, что сейчас не тот случай, чтобы пользоваться голосовым сообщением – свои соображения надо изложить четко, ясно и так, чтобы адресату было удобнее их обдумать. Поэтому через несколько минут штабс-ротмистру Сергееву от капитана-пилота Корнева ушло письмо по сетевой почте. Немного подумав, Роман отправил еще одно письмо – Лозинцеву.

Корнев считал, что в некоторой степени мог быть собой доволен. На вопрос о том, что и зачем делали взломщики на его корабле, ответ он нашел. Хуже было с тем, что и как делать дальше. Здесь Роман, как ни старался, ничего толкового придумать не смог. Оставалось только следовать указаниям штабс-ротмистра Сергеева и исправно сообщать русским представителям на Фронтире о своем местонахождении. Ну и, конечно, надеяться, что жандармы размотают этот клубок.

Все-таки, что ни говори, а получается что-то совершенно непонятное. Нет, на Фронтире русскими были довольны отнюдь не все. И недовольство это временами очень даже отчетливо проявлялось. Но в последние годы, ну, по крайней мере за те два года, что сам Корнев мотался по Фронтиру, оно, это недовольство, никогда не выходило за рамки мелких пакостей. Проволынят с погрузкой-разгрузкой, с той же заправкой, например. В кабаке привяжутся с целью дать или получить в зубы. Тут Корневу везло – его кулаки встречались с неприятельскими зубами чаще, чем это случалось с обратным знаком. Иногда даже устраивали затяжки с оплатой, но совсем редко. В общем, ничего страшного. А тут… Непонятно это. Потому и неприятно. А если уж совсем по-честному, то даже страшновато как-то.

Ну да, как говорится, волков бояться – в лес не ходить. Против неприятного чувства какого-то неясного страха Корнев применил испытанное народное средство – работу. Пассажирскую каюту Роман привел в такой идеальный порядок, что даже жалко было пускать в нее тех, для кого она, собственно, и предназначалась. В своей каюте тоже прибрался на совесть. Немного отдохнув, прибрался еще и в рубке. Была еще мысль хотя бы частично прибраться в трюме, но там оставался кое-какой груз, так что эту идею Корнев отверг как явно нежизнеспособную.

А дальше было уже проще. Обилие работы поспособствовало крепкому здоровому сну, утро Роман встретил хорошим завтраком (не на корабле, а в приличном заведении рядом с космопортом), а там явились и пассажиры. Они, кстати, оказались нормальными молодыми ребятами – итальянцами, завербовавшимися на рудники Миллисенты. Правда, поначалу эти парни очень уж сильно галдели, пока устраивались на корабле. Зато потом углубились в виртуальную реальность какой-то игры – и до самого пункта назначения Роман их даже не видел.

Там же, на Миллисенте, Корнев почти сразу нашел себе и новый фрахт. Пару контейнеров с биоматериалами надо было доставить на Томб. Далековато, конечно, да и не так просто найти на Томбе что-то, что можно с хорошей выгодой отвезти в другие миры, но предложенная оплата этот рейс вполне оправдывала.

Контейнеры сопровождал невысокий лысоватый мужичок лет сорока. Заняв одноместную каюту, ту же, в которой не так давно обитал Лозинцев, он сидел там тихо, совершенно не докучая Корневу. Романа это более чем устраивало, еще оставались несколько фильмов, которые он не видел. Раз уж приходится торчать в гиперпространстве, надо проводить время с толком.

– Капитан, – пассажир неловко переминался в дверях рубки, держа в руке попискивающий коммуникатор, – у меня проблемы с грузом. Один контейнер перегревается… Ничего опасного, но я бы просил вас открыть мне трюм.

Корнев вздохнул. По правилам, во время полета допуск в трюм предоставлялся пассажирам в присутствии капитана или лица, им назначенного. А поскольку назначить Корневу было некого, пришлось поставить фильм на паузу и идти самому.

Для пилотов, засидевшихся в кабинах своих истребителей, долгожданный сигнал готовности к старту прозвучал небесной музыкой. То есть музыкой он прозвучал для тех, кому предстояло лететь сейчас, а у пилотов тринадцатого и двадцать первого истребительных полков сигнал вызвал острый приступ зависти к своим товарищам из восьмого и двенадцатого.