Пару раз глубоко вздохнув, я усилием воли подавил дрожь в коленях, и швырнул себя вперед, по ходу движения. Перекувырнулся через голову, неудачно приложившись спиной об украденную винтовку — и только в этот момент сообразил, что неплохо было бы перед прыжком отомкнуть штык. Должно быть, боги меня действительно любят — обошлось. Только дух выбило, но через несколько секунд я все же смог вдохнуть. Подняв голову, увидел хвост уходящего поезда. Несколько секунд вглядывался, пытаясь заметить нездоровое оживление, но все было тихо. Похоже, выстрелов не услышали. Думаю, сейчас во всех вагонах довольно шумно, так что расслышать стрельбу, да еще на ходу не так-то просто. И уже когда отворачивался, краем глаза заметил, как из предпоследнего вагона выпрыгнул еще кто-то.

Постоянное чувство разочарования в людях преследовало Мануэля Рубио на протяжении последних лет, с тех пор как патриции почти единогласно проголосовали за низложение кесаря. С каждым годом это чувство только усиливалось. Сначала, когда его любимый преторианский легион, вместо того чтобы сражаться до конца предпочел разбежаться по норам, после чего закономерно был истреблен поодиночке. Потом, когда обывателей заставляли отрекаться от богов, и большинство послушно шли в эти новые церкви, лишь бы сохранить привычную жизнь. Да и те немногие, кто вроде бы предпочитали сохранить честь в ущерб благосостоянию, затем послушно шли как овцы на заклание. Разочарование и презрение к окружающим преследовали повсюду, с каждым днем только углубляясь. И одновременно уходила надежда, таяла, по мере того как тупая покорность заполняла глаза соотечественников.

Сам Мануэль так и не сдался. Даже после того, как он понял, что борьба бесполезна, он не мог позволить себе сдаться или сбежать. Не из упрямства даже, просто он за все это время забыл, как можно жить иначе. Слишком давно он вел эту безнадежную войну, обреченную на поражение.

Когда язычников начали куда-то сгонять, он попался случайно. Возраст уже не тот, реакции не те, последние дни выдались непростыми, и когда жандармы прихватили его на выходе из старого полуподвала, в котором он обустроил временное логово, бежать уже было поздно. Он мог бы прикончить тех двоих, но поблизости было слишком много чистых. Его бы просто загнали как крысу. Мануэль сам боялся признаться себе, что он просто устал. Еще год назад такие мысли его даже не посетили бы. Обычно бывший трибун[99] сначала ввязывался в драку, а уж потом решал возникшие из-за этого проблемы. Теперь же он просто позволил отвести себя на сборный пункт, послушно продемонстрировал документы, снятые с найденного пару дней назад покойника, и позволил себя заковать. Нет, он по-прежнему не собирался сдаваться. По инерции изображал на всю жизнь напуганного старикашку, усыплял бдительность сопровождающих, улыбался заискивающе. Машинально выискивал возможные пути побега… В глубине души он был уверен, что этот раз — последний. Он захватит с собой столько чистых, сколько получится, и на этом все. Можно будет отдохнуть.

Парень, которого втолкнули в вагон уже перед самым его закрытием сразу привлек внимание старого трибуна. Некоторое время он пытался сформулировать для себя, чем так отличается мальчишка от остальной, безликой массы пленников. А потом даже замер от удивления. В глазах у юноши не было смирения. Непонимание, растерянность, подавляемое возмущение и беспокойство были, а смирения — нет. А потом и растерянность ушла. Мальчишка давно отвернулся, но спина, прежде сгорбленная напряглась, он весь будто подобрался. Мануэль вдруг почувствовал, что ему любопытно, и с радостью принялся наблюдать.

Мальчишка не подвел. Когда в вагоне началась потасовка, он и вовсе замер, даже дышать перестал от нетерпения. Старый легионер — тоже, в предвкушении. И когда ему представился шанс, парень не медлил ни секунды. Выстрел разбил звено цепи, мальчишка швырнул себя к револьверу одного из жандармов. Старик мысленно застонал. Ну вот зачем? Этой пулей не собьешь замок с двери вагона, а убить человека, в спину… Легионер повидал на своем веку достаточно новобранцев, чтобы быть уверенным — не сможет. Каково же было удивление, когда мальчишка, почти не промедлив убил обоих. Да и дальше действовал вполне уверенно, хоть и не без ошибок. Мануэль едва удержался от одобрительного возгласа. Он вдруг с удивлением понял, что к нему в одночасье вернулся забытый кураж. День, который начинался так отвратительно, преподнес неожиданно приятный сюрприз.

Честно говоря, первая мысль была уйти подальше и побыстрее, пока прыгун не очухался. Как-то не ждал, что от товарища — беглеца можно ждать хорошего. Думал, захочет сдать меня чистым за прощение, либо просто решит ограбить. Два револьвера для беглого — это лишних десять шансов выжить. По числу оставшихся патронов. С минуту, наверное, я колебался, не зная, как поступить, а потом и решать стало поздно — человек поднялся и побрел по путям в мою сторону.

Это оказался тот самый старик, с которым мы говорили перед отправкой поезда.

— Что застыл, молодой? — поинтересовался он, когда подошел поближе.

А я в этот момент изо всех сил боролся с дурнотой. Должно быть, адреналин сошел — сразу перед глазами возникла картинка с убитыми жандармами — моей рукой убитыми. Ни в той, ни в этой жизни мне еще не доводилось убивать. Полезли непрошеные мысли о том, что жандармы мне ничем не угрожали. Они просто выполняли свой долг, и даже не сильно лютовали.

— Что, первые у тебя? — старик, кажется, все понял по лицу. — Терпи. Это только перетерпеть можно. Теперь привыкнешь.

Старик был прав. Время и место было неподходящее для рефлексий. Сделанного не воротишь. И далеко не факт, что это последние убитые мной люди. В конце концов, ни я, ни родители им тоже ничего не сделали, чтобы сначала выгонять из дома, а потом и вовсе заковывать в цепи и везти неизвестно куда.

Собеседник мой, сообразив, что ответа от меня пока можно не ждать, распутал завязки на штанах и с отчетливым наслаждением принялся орошать рельсы. От возмущения я даже как-то пришел в себя и собрался.

— А вы что-то слишком спокойны в этой ситуации, — все-таки высказал я свои сомнения.

— Так не в первый раз бегу, — повернулся ко мне старик. — Опыт есть.

— Судя по результатам, предыдущие попытки не удавались.

— Смотря что считать удачей. Ты, парень, раз в себя пришел, начинай шевелить ножками. Синемундирники ведь могут и заметить неладное. Особенно, если остальное стадо в вагоне последует твоему совету. Мануэль Рубио к твоим услугам. С кем имею честь?

— Диего, — буркнул я, поспешив последовать совету собеседника. Действительно, на месте стоять было глупо.

— Скажи мне, Диего, ты кретин?

Меня уже начала раздражать манера общения доминуса Рубио, но я ответил, хоть и сквозь зубы:

— Вы интересуетесь с каким-то практическим прицелом, или просто любопытствуете?

— Ха, молодец! — Восхитился старик. — Быстро в себя приходишь. И все-таки уважь старого человека, поясни. Ты сейчас идешь в направлении, противоположном тому, куда идет наш поезд. То есть возвращаешься назад, в Сарагосу. Вот мне интересно, то ли ты забыл, в какую сторону мы ехали и даже наличие железной дороги не помогло тебе определиться с направлением бегства, и тогда у тебя географический кретинизм, что, конечно, неприятно, но вполне терпимо. Или же ты прекрасно знаешь, куда идешь, и тогда ты просто тупой, что гораздо хуже. Потому что если ты надеешься, что сможешь вернуться домой и зажить как прежде, у меня для тебя плохие новости. Не выйдет.

— Дела у меня в Сарагосе, — огрызнулся я. — Важные. А вам-то какое дело, доминус Рубио?

— Можешь звать меня просто Мануэль и без доминусов, я не из тех, кто кичится возрастом и не патриций. Ты, в общем, прав — это не мое дело. По большей части мне это вовсе неинтересно. Просто именно благодаря тебе я сейчас на свободе, и хотел бы отплатить добром за добро. Мой план был смыться на конечной станции, благо отмычками я пользоваться умею. Это был не очень хороший план, потому что неизвестно, что будет ждать в конце пути, однако ничего лучшего придумать не получалось. Я ведь не додумался прихватить с собой оружие, когда меня схватили. Как-то даже в голову не пришло, что пленных не будут обыскивать. Честно говоря, надо было быть полным идиотом или сказочным везунчиком, чтобы протащить в поезд пистолет. Так что мое удивление простительно — твой план побега был просто феерически туп. Печально будет, когда везение все же закончится, и мой спаситель по глупости сложит голову.