Однако эта тварь действительно неуязвима. Он не обращает внимания на наши жалкие потуги его прикончить, время от времени превращая одного из повстанцев в пепел.

— Да он нас так, пожалуй, он нас в одиночку перещелкает! — кричит Доменико, который прячется за тем же покореженным вагоном, что и я.

— Не может же он быть бессмертным, — отвечаю. Сквозь потоки света, овевающие иерарха заметно, что по лицу у чистого течет кровь. Пострадал после взрыва. Значит, убить его можно.

Тем не менее, пока у него отлично получается. Я не успеваю считать количество потерь. Партизаны то и дело рассыпаются пеплом.

— Командую отход, — не выдерживает Рубио. — Отходите!

Действительно, так у нас скоро кончатся патроны. Шквал свинца немного тормозит ходячий прожектор, вот только это ненадолго. В ящиках, что мы затрофеили еще много боеприпасов, только поди их еще снаряди. Да что ж такое! Неужели мы так и сбежим? Неужели всего один иерарх может превратить победу в поражение?

Хрена с два. Я так просто не сдамся. Бросаю разряженную винтовку и бегу прочь от остатков поезда. Краем глаза замечаю, как столб света мечется в мою сторону, но не успевает — я уже скрылся в зарослях. Кто-то из повстанцев кричит от ярости, кто-то, кажется, решает последовать моему примеру. Только я не убегаю. Мне нужен динамит — та часть, что я оставил на всякий случай. Вот и пригодится. Я пока не знаю, как именно я подберусь к чистому, но не попытаться просто глупо. Рюкзак с динамитом нашелся на своем месте. Рву клапан — некогда возиться с завязками, вдавливаю в торцы шашек взрыватели. Десять фунтов. Чуть меньше пяти килограммов. Примерно столько осталось взрывчатки — я побоялся укладывать под рельсы ее всю. То ли думал, что может еще понадобиться, то ли опасался слишком сильного взрыва. Теперь не важно.

Стрельба стихает. Большая часть повстанцев либо бежит, либо уже мертва. Перед вырубкой падаю на живот, дальше ползу по-пластунски. Чистый за минуту, конечно, никуда не делся, и даже не потускнел. Не все повстанцы сбежали — кто-то продолжает отстреливаться, периодически меняя позицию. Война быстро учит. Нахожу глазами рыжее пятно. Кера, оказывается, тоже никуда не делась, более того, они с Доменико и стариком готовят один из трофейных пулеметов к стрельбе. С моей позиции их видно, а вот священник пока не замечает — они удачно спрятались с другой стороны железнодорожной насыпи. Сейчас дадут очередь. Вряд ли поможет, но, может, хоть отвлечет — а это именно то, что нужно. А, главное, решился вопрос со способом подрыва. Значит, подождем. Чистый стоит спиной и сосредоточен на том, что шарит своим монструозным столбом света по обломкам, откуда то и дело доносятся выстрелы — не сдались еще парни, продолжают сопротивляться. Это при том, что большинство уже «отступило», а попросту бежали сломя голову. Никаких претензий, кстати. Тут поневоле растеряешься. Кроме меня оружия никто не бросил, вроде бы, значит, рассчитывают еще повоевать.

Буханье картечницы раздается неожиданно. Я отвлекся на наблюдение за иерархом, и пропустил момент, когда орудие выкатили из-за укрытия. Как и ожидалось, пули не причиняют вреда, но какой-то эффект все-таки оказывают. Чистый, будто получив легкого пинка, делает пару шагов вперед, чуть не теряя равновесие.

Решиться выскочить на открытое место чертовски трудно. Очень уж ярко вспоминаются ощущения, когда мне утюжили спину своими очищающими лучами те чистые, в лагере. Шрамы будто стянуло, зуд появился. Я не медлю, но первые шаги неуверенные. Кажется, вот сейчас он обернется, и я всей шкурой почувствую, как сгорает моя плоть… И чистый действительно начинает поворачиваться. Все, хватит. Я сбрасываю лямку рюкзака с плеча, и крутнувшись, как метатель дисков, швыряю груз под ноги иерарха. Расстояние между нами шагов десять — и теперь я понимаю, что это мало, очень мало. Инерцию я погасил за счет броска, и теперь бегу обратно, почти прямо на изрыгающую пламя картечницу. Вижу удивленное и возмущенное лицо старика, вижу, как он начинает крутить ручку, смещая прицел.

Я чувствую, как проваливаюсь в транс. В голове возникает картинка с траекториями каждой выпущенной из картечницы пули. Все они бьют в сверкающую фигуру. Старик понял мой замысел, но для того, чтобы сместить прицел нужно время — на Гатлингах это не такой уж быстрый процесс. Еще пара шагов. Желтые линии в моем воображении все ближе к неопрятному мешку в, который упал в двух шагах от иерарха — очень удачно. Чуть дальше, и динамит мог рассыпаться так же, как и все, что попадает в сияющий кокон вокруг священника. Чистый уже сообразил, какую опасность несет рюкзак, и шагает к нему, только не быстро. Идет будто против сильного ветра. Еще шаг и я падаю. Очередная пуля попадет прямо в камень насыпи. Нужно приложить совсем небольшое усилие, чтобы она срикошетила в нужную сторону. Взрыв! Земля, в который раз за сегодня подбрасывает меня вверх, а затем ощущение тела пропадает, и сознание начинает медленно уплывать.

Провалиться в блаженное небытие мне не позволили. Чернота почти заполнила область зрения, когда кто-то начал немилосердно трясти мое избитое тело.

— Поднимайся, брат! Не время умирать! Там Еве плохо!

Какой Еве? Не знаю никакую Еву. Голова соображает туго, мысли ворочаются вяло и неохотно. Ровно до тех пор, пока я не понимаю, что под этим именем знают Керу. После такой новости ясность сознания почти вернулась. Чтобы полностью прийти в себя, я выдернул нож с пояса Доменико и с силой провел лезвием по ладони. Идиотское решение, однако, на удивление, помогло. Резкая боль немного прочистила мозги, я, наконец, вспомнил, как говорить:

— Помоги встать. Что случилось?

— Сам посмотри, — предложил кузен, помогая сесть. Зрелище было действительно экзотическое. Ева — а это, похоже, была именно она, с плачем и хохотом колола штыком тело чистого. От человека там, собственно, ничего уже не осталось — так, кровавое месиво. Сама девушка тоже с ног до головы была покрыта красным. Рядом стоял Мануэль, растерянно глядя на вакханалию.

— Мы пытались ее оттащить, сначала, — пояснил Доменико. — Только не получилось. Отшвырнула.

— Давно она так?

— Да пару минут уже.

Странно, мне казалось, между взрывом и моментом, когда меня усадили прошло всего несколько секунд. Что ж, пора прекращать. Кажется, я догадываюсь, откуда такая реакция. На ноги поднялся с помощью эквита, дальше доковылял самостоятельно. Ничего не болело, кроме порезанной собственноручно ладони, но голова кружилась довольно сильно.

— Ева, хватит. Он ведь не один был, вспомни. Там еще минимум пятеро было.

Девушка замерла с занесенным над трупом штыком, повернула свое безумное, покрытое брызгами крови лицо, и воткнула в меня пронзительный взгляд своих зеленых глаз.

— Десять. Их было десять.

— Да хоть сколько, — пожал я плечами. — Давай уже заканчивай, дел еще полно.

— Я, патриция[124] Ева Августа, даю настоящую клятву в том, что буду решительна и беспощадным к врагам Диего Ортеса, не выпущу из рук оружия, пока каждый присягнувший чистому богу не будет уничтожен. Я клянусь мстить врагам жестоко, беспощадно, неустанно. Кровь за кровь, смерть за смерть!!! Я клянусь, что скорее умру, чем предам себя и Диего Ортеса перед лицом чистых и их пособников.

— Клятва легиона! — пораженно прошептали рядом.

— Что?

— Это сакральная клятва легиона, — пояснил свои слова Рубио. — Только она клянется не стране и императору, а Диего. Вы теперь связаны, парень, навсегда. Даже если… — старик резко замолчал, но я понял, о чем он чуть не проговорился. Даже если Кера исчезнет. Что ж, я, в общем, не против. 

В самом центре вечного города, на площади, которая в самом скором времени будет названа в честь святого подвижника Ноны стоит храм. Он построен всего несколько лет назад, и очень отличается архитектурой от окружающих зданий. В народе его уже прозвали «Торжество чистоты». Это название неплохо отражает суть здания. Ослепительно сияющий куб из стекла и металла полностью прозрачен — любой может наблюдать происходящее в храме. Священнослужителям нечего скрывать от окружающих — их поступки так же чисты, как их помыслы. Этой ночью в храме не проводится служб. Прохожие, если бы таковые осмелились слоняться в столь позднее время в непосредственной близости от храма, могли бы полюбоваться редким зрелищем: все девять иерархов собрались в средоточии и ведут неспешную беседу. А вот содержание ее услышать не мог никто — иерархи позаботились о том, чтобы некоторые тайны оставались недоступны для любого, кто не входит в их круг.