И Виктор рассказал ему всё, абсолютно всё.

– Возможно, сын мой, мои слова прозвучат, как ересь, – начал свою речь священник. – В детстве я обожал смотреть, как мать печёт хлеб. Как она делает закваску, как ждёт, когда поднимется тесто, как ловко месит его, как перекладывает в формы, как потом этот тесто печётся в печи, превращаясь в душистый вкусный хлеб. Нигде я больше не ел такого вкусного хлеба, как тот, что пекла мать.

Позже эти воспоминания детства помогли мне понять, что господь точно также поступает и с нами. Господь не закончил творение людей, создав Адама и Еву. Нет, он творит каждого из нас. Точно так же он даёт нам сначала вырасти из закваски, затем он нас месит, перекладывает в формы и выпекает в печи. Наша жизнь и есть акт творения, и все наши радости и невзгоды, все испытания и дары судьбы, всё это нужно для нас, для того, чтобы из нас получились люди, настоящие люди, такие, какими мы и должны быть по замыслу божьему. Богу не нужны наши испытания. Зачем они ему? Он итак знает, выдержим мы их или нет, достойны мы или нет, и даже более, – испытывая нас, он делает это так, чтобы мы наилучшим образом прошли сквозь эти испытания, каждое из которых приближает нас к тому состоянию, которое избрал для нас господь. Всё это нужно нам, и то, что господь испытывает нас, говорит о том, что он не потерял ещё в нас веру, что мы ещё чего-то достойны, что после того, как он вынет нас, наши души из форм-тел, мы окажемся достойными того, чтобы господь оказался доволен результатом своих трудов.

То же самое и с тобой. Господь отметил тебя, возложив на тебя эту трудную миссию. Но, избрав тебя, он не оставляет тебя ни на миг. Это он привёл тебя ко мне в церковь, чтобы оказать тебе помощь моими руками. Это он хочет, чтобы ты продолжал идти начертанным для тебя путём. А раз так, он дал тебе всё, чтобы ты справился с возложенной на тебя задачей. Помни это, и не разочаровывай бога.

– А как же злодеи, увечные и уроды? Как они вписываются в нарисованную вами картину творения?

– Как знать, возможно, господь желает их видеть именно такими. Разве кому-то из нас дано лицезреть его замысел? А теперь пойдём к столу. Завтрак уже остыл.

Виктор вновь шёл за псом. На этот раз они шли по улице одного из богатых районов города. Виктору эта улица была незнакома, но пёс чувствовал себя на ней, как дома. Когда они подошли к нужному дому, пёс лихо перемахнул через высокий кирпичный забор, и Виктору ничего не оставалось, как последовать за ним. Причём Виктор оказался значительно менее ловким. Когда он справился с забором, пёс побежал к дому, где остановился возле двери для прислуги. Дверь оказалась незапертой, и Виктор с собакой вошли в дом. Затем пёс привёл Виктора в комнату, где на кровати лежало женское платье, а в воздухе витал аромат духов. Там пёс улегся возле кровати, давая тем самым понять, что его миссия выполнена. Духи и платье были подсказками, Виктор прекрасно это понимал. К тому же он когда-то их видел, но когда, где и на ком? От ответа на эти вопросы зависело нечто очень важное, но, несмотря на все старания, вспомнить хозяйку платья ему не удавалось.

Только проснувшись, Виктор вспомнил ту, кто пользуется этими духами, а заодно и вспомнил, где он видел символ Ложи. Вместе с воспоминанием пришло и понимание того, что ему пора – он итак уже загостился у священника. С тех пор, как он очнулся у того в доме, прошло около двух недель – вполне достаточный срок, чтобы прийти в себя после ранений.

– Сегодня я должен буду вас покинуть, – сказал Виктор за завтраком.

– Иди, если должен, – ответил священник.

– Не знаю даже, как вас благодарить за всё, что вы для меня сделали.

– Благодари не меня, но господа. Это он привёл тебя сюда, а мне наказал о тебе позаботиться. Так что я делал лишь то, ради чего и принял сан.

– Всё равно… Спасибо вам огромное. И… Я бы хотел пожертвовать на церковь… Я с радостью отдал бы все свои деньги, но…

– Благодарю вас за щедрость, но вам эти деньги ещё пригодятся, – ответил священник. – Когда-нибудь в другой раз, если у вас будет желание, я с удовольствием приму от вас деньги. Но не сейчас.

– С моим образом жизни другого раза может и не быть.

– На всё воля божья, и кто мы такие, чтобы противиться ей?

Виктор приехал в Париж холодным ноябрьским утром. Шёл мелкий, противный дождь, а пронизывающий ветер пробирал до костей. Но был и другой, более неприятный холод: город встречал Виктора как чужака, Виктор почувствовал это уже буквально на перроне. Даже в те времена, когда он бродил по парижским улицам без гроша в кармане, город не был с ним столь холоден. Поэтому его приезд никак нельзя было назвать возвращением. У Виктора неприятно засосало под ложечкой. Стало холодно не столько снаружи, сколько изнутри. Подняв воротник куртки и перехватив поудобней ручку чемодана, он направился к ближайшему извозчику, поджидающему пассажиров возле вокзала.

С тех пор, как он покинул дом священника в Булони, прошло больше года. Всё это время он тщетно пытался встретиться с той, на чьей шее он увидел медальон с символом Ложи. Он метался за ней по всей Европе, а она… Она словно смеялась над ним, то уезжая буквально за несколько часов до его появления, то изменяя уже по дороге свой маршрут… И тогда он, мысленно проклиная её, начинал вновь наводить справки, подкупать слуг и служащих гостиниц и почтовых отделений, нанимать частных сыщиков… И всё это лишь для того, чтобы в очередной раз услышать: «Графиня только что уехала. Нет, она не сказала, куда», или «Графиня изменила свои планы и отменила бронь». И вот теперь она в Париже.

За этот год Виктор похудел, осунулся, а его глаза приобрели какое-то отчаянно-загнанное выражение. Больше всего на свете он хотел бы всё бросить, но гибель возлюбленной и друзей… Отказаться от поисков этого чёртового Зеркала теперь было бы по отношению к ним предательством. Предателем же Виктор не был никогда.

Облик Виктора тоже разительно изменился. Теперь он был похож на мелкого коммивояжёра, вынужденного вести кочевой образ жизни ради своего куска хлеба: поношенная одежда, видавший виды чемодан, да и в вагонах третьего класса он давно уже чувствовал себя, как рыба в воде, так как путешествовал либо третьим классом, либо вообще на перекладных. Так он был менее заметным, да и деньги стоило экономить.

– Знаешь приличную гостиницу? – спросил Виктор у извозчика прежде, чем сесть в фиакр.

– Конечно, месье, – ответил тот, окидывая Виктора оценивающим взглядом. – Клянусь душой дьявола, вы будете довольны.

Виктору понравилась клятва, и он сел в карету.

Извозчик не соврал, гостиница действительно была что надо. Недорогая, без шика, но с относительно приличной публикой, чистой постелью и милым ресторанчиком, где можно было недорого наесться до отвала, что Виктор и сделал, едва сняв номер. После еды захотелось спать, но промедление было непозволительной роскошью, и, возвращаясь в номер, Виктор попросил принести ему письменные принадлежности. Ничего подходящего в голову не шло, поэтому, выругавшись как русский сапожник, он написал следующее:

Перечитав письмо, Виктор запечатал конверт и, подумав от силы минуту, сунул его во внутренний карман куртки. Затем вышел из гостиницы. Париж щедро одарил его холодным дождём и ветром, заставив Виктора согнуться и поднять воротник куртки. К счастью, неподалёку скучал извозчик. Подозвав его взмахом руки, Виктор сел в фиакр и даже не стал торговаться.