Рутина? Да, рутина. Скучная, нудная и тягостная рутина. Но от восторженного полудетского представления о службе в летном флоте как о постоянных огненных каруселях боев с лихими прорывами, крутыми виражами и перечеркивании вражеских машин алыми трассами огня лазерных пушек поручик избавился еще в училище. И все же, пока посадочный луч антиграва вел его истребитель на летную палубу «Пластуна», Воронин никак не мог для себя решить — лучше ли ему в сто первом авиаполку или нет. Положа руку на сердце, тех самых огненных каруселей ему не хватало. На новом месте он еще ни разу не побывал в бою, и это поручика никак не радовало. Хотя чего уж, самого себя не обманешь, и Воронин целиком и полностью отдавал себе отчет в том, что случись завтра бой, он даже на уродском «семьсот первом» сейчас отлетает куда лучше, чем раньше мог на родном «филиппке». А рутины и в восьмом истребительном хватало. Куда ж без нее-то?

Изворачиваясь ужом, чтобы вытащить уставшее тело из неудобной кабины, Воронин обратил внимание на какую-то непривычную суету на летной палубе. Ох ты ж, ни хренашеньки себе! Первый раз за свою службу в сто первом поручик увидел поврежденный истребитель. Рядом с подъемником, подававшим на палубу машины из второго ангара, стояла, покосившись, «файка» с оторванным левым крылом, как будто изжеванным гигантскими челюстями хвостом и свернутым на правый бок носом. Кабина с левого борта была разрезана и листы обшивки вывернуты наружу. Похоже, что заклинило замок фонаря и пилота извлекали таким способом. Маркировка истребителя была Воронину незнакома, но на нерусских машинах ее и так почти перед каждым вылетом меняли, так что запоминать все эти иероглифы и цифры не имело смысла.

— Что случилось? — притормозил Воронин смутно штабс-ротмистра из первой эскадрильи. Никак не мог вспомнить его фамилию, помнил только, что она греческая.

— Наткнулся на чужой беспилотник. Попытался облететь его, чтобы рассмотреть получше, а тот рванул.

Да уж, самоликвидация — стандартная судьба обнаруженных роботов-разведчиков. Раз уж беспилотнику не повезло засветиться и нет возможности спастись бегством, последнее, что он должен сделать — не оставить врагу никакой информации. А если при самоликвидации еще и тому же шибко глазастому противнику достанется, то это неплохой довесок, хоть как-то облегчающий электронную душу робота-самоубийцы.

— Кто?

— Зайнетдинов.

Воронин бесхитростно, но от души выругался. Равиль Зайнетдинов, значит. Невысокий крепыш, непрошибаемо спокойный в любой ситуации. Из родной первой эскадрильи, опять же.

— Живой?!

— Живой. И вроде бы даже ранен не сильно…

Ну хоть так… Однако ж, как оно все завертелось, мать-перемать!

Оказывается, Ленни Грант умел петь, и, надо сказать, очень даже неплохо. Вообще, вечерние посиделки в большом салоне на этот раз были самыми, пожалуй, удачными за все те шесть дней, что Корневы уже провели на «Звезде счастья», что и понятно — с тревожными настроениями пассажиров надо было справляться, пусть пока эта самая тревога и несколько отступила. Ладно, Роман с Хайди знали, что кроме них двоих по-настоящему с опаской глядят в будущее только Дюбуа и Вителли, а капитан Ферри, не имея об этом представления, поставил перед Грантом задачу отвлекать от ненужных мыслей не четверых, и не шестерых даже пассажиров, а всю дюжину. Стоило признать, к решению задачи Грант подошел ответственно, и они с Джиной Корби умело и талантливо превращали вечер в какое-то невероятное представление, атмосферу которого пронизывали почти все положительные эмоции, свойственные людям. Музыка, песни, танцы, огромный объемный проектор, показывавший самые смешные сцены из популярных на Западе комедий, роскошные концертные номера и захватывающие спортивные зрелища — все это обрушилось на пассажиров каким-то неудержимым потоком, вымывающим из сознания страх и беспокойство. И пусть Недвицки, по своему обыкновению, рано ушли, пусть количество выпитого остальными дамами и господами алкоголя оказалось куда больше, чем в прошлые вечера, пусть все это было похоже на пир во время чумы, да и черт бы с ним!

— А где Саммер? — вдруг спросила Хайди.

Роман огляделся. Черт, а и правда, Саммера в салоне не было. И, похоже, ушел он не прямо сейчас, потому что Нэнси Стоун лихо вертела хвостом перед Бейкером. Нет, ну понятно, шлюха и оторва, пусть и не по профессии, но по жизни, однако ж… Однако ж если бывший спортсмен вышел в сортир, вряд ли она бы переключилась на новый объект. Мать его в разгон, кажется, они с Хайди всерьез поддались этой атмосфере общего веселья и что-то пропустили! Хорошо хоть, жена очнулась.

Корнев прикрыл глаза и попытался вспомнить, когда он видел Саммера в последний раз. Так, это было, когда Грант пел что-то там про солнечный мир. Да, точно, Саммер тогда как раз внимательно изучал свой пустой бокал, видимо, думал, чем его наполнить. А потом… Потом что-то без слов играла Джина Корби, а потом показывали дурацкую, но смешную сценку из какой-то комедии. То есть Саммера в салоне не было никак не меньше пятнадцати минут. Скорее даже, минут двадцать. И, похоже, Стоун знает, что вернется он нескоро.

А остальные? Все ли оставались в салоне? Так, Недвицки к тому времени уже ушли, итальянскую и французскую пары он видел, Хаксли… Да, этого он тоже видел. А Стоун и Бейкер?

Показав обеспокоившейся было жене, чтобы не отвлекала его от размышлений, Корнев снова напряг память. Так, Стоун он видеть и не мог — они с Саммером сидели так, что Роману был виден только Саммер. А Бейкер? Сидел с Хаксли, Саммер еще был в салоне. А дальше? Точно, Бейкер уходил в коридор. Скорее всего, в сортир, благо, туда вход тоже из коридора. Почему в сортир? Вернулся быстро. А потом? Черт, потом он подсел к Стоун! То есть он первым начал этот флирт, которым они со Стоун сейчас так увлечены! Значит, что, тоже знал, что Саммер ушел надолго?

Стоп. А почему сейчас Корнев видит Стоун, если не видел ее, когда она была с Саммером? Да, точно, она пересела. На место бывшего спортсмена. А Бейкера он сейчас видит, потому что тот пододвинул кресло, в котором до этого сидела Стоун.

Память Романа напряженно работала, словно отдуваясь за так не вовремя отдохнувшую наблюдательность. Стоун, Стоун… Ну да, как же он сразу-то не вспомнил, она стояла чуть дальше столика, где сидели Дюбуа, и говорила со стюардессой. Потом вернулась к столику и села на место Саммера. Значит, к этому моменту его в салоне уже не было. Потом вышел Бейкер, вернулся и придвинув кресло, сел рядом со Стоун. Стало быть, и Бейкер выходил, когда Саммер уже ушел. То есть сначала ушел Саммер, потом Стоун пошла поговорить со стюардессой, примерно в это же время вышел Бейкер, затем Стоун возвратилась к столику, а уже после всего этого возле нее уселся Бейкер. Да, точно, последовательность именно такая. Что все это могло означать и имело ли вообще какой-то смысл, Корневу было все равно. Просто раз уж он пропустил уход Саммера, стоило максимально точно восстановить события. Может, потом и пригодится. А может, и нет. В любом случае, сегодняшний вечер Роман самокритично записал себе в минус.

А вечер тем временем плавно перешел в ночь, и веселье мало-помалу заканчивалось. Уже ушли Дюбуа, за ними Хаксли. Грант с Джиной Корби напоследок спели что-то красивое, Грант толкнул речь во славу самых стойких пассажиров, то есть их с Хайди, Вителли и тех же Бейкера и Стоун, и надо было бы быть полным идиотом, чтобы не понимать: это сигнал закругляться. Таковых идиотов в салоне не оказалось — еще остававшиеся пассажиры как-то все одновременно поднялись и потянулись на выход.

Уже у себя в каюте Роман расспросил Хайди о том, что помнит она, и убедился, что его версия последовательности событий с неожиданным уходом Саммера правильна. Во всяком случае, то, что видела Хайди, его умозаключения подтверждало. Только вот ни сам он, ни любимая жена так и не смогли придумать сколько-нибудь убедительную причину, побудившую бывшего спортсмена покинуть вечеринку. То есть причин таких могло быть много, но вот какая из них имела место на самом деле…