Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Да, обучение началось с техники безопасности, и мне ни тогда, ни впоследствии не приходило в голову относится к словам родителей легкомысленно. Должно быть, они так старались вбить мне в голову эти правила потому, что боялись, что мне захочется похвастаться. Может быть, тринадцатилетний ребенок и не удержался бы, но мое взрослое сознание в этом отношении очень помогло. Я был полностью согласен, что такую способность стоит держать секрете, хотя бы потому, что в противном случае она просто теряет половину своей эффективности.

Что касается практики — мама, пожалуй, преуменьшила свои знания. У нее не было четких методик для перехода с одного ранга на другой, как для других видов манн. Для проклинателей ничего подобного вообще не создавалось. Официально никто даже не определил, к какой градации нас относить — военной или гражданской, хотя традиционно почему-то относили именно к гражданской. В легендах сильных проклинателей называли мастерами или даже повелителями проклятий, как обладателей гражданских манн, но никогда — гоплитами или полемархами, как тех, у кого манны военной направленности.

По крайней мере того, что она мне рассказала, оказалось достаточно. Упражнения мы придумывали вместе, а потом я занимался самостоятельно. Тогда, в нашем старом домусе, я действовал больше на инстинктах, и оттого потратил очень много сил. Фактически, там сработала чистая ненависть и желание остановить тварь в форме, все остальное сделал мой дар. И на это потребовалось очень много сил. Я еще очень долго не смог бы повторить ничего подобного — в момент пробуждения дар бывает очень силен, но чтобы вновь использовать его на таком уровне нужно долго тренироваться. Я упражнялся каждую свободную минуту, пытаясь восстановить то состояние, в которое погрузился, наблюдая за копающимся в наших вещах жандармом. Каждую ночь я изо всех сил концентрировался, по нескольку часов пытаясь войти в это подобие транса, и первые успехи появились только спустя полгода бесплодных попыток.

Однако тренировками дара дело не ограничивалось. Внимательность и фантазия тоже играли важную роль. Прежде всего, я должен был научиться видеть окружающее. Чем больше возможностей я вижу, тем легче оказывать влияние. А еще я должен четко представлять себе то, что должно случиться. Я учился видеть, что происходит вокруг. Видеть предметы и замечать в них слабые места, видеть людей и представлять, что и по какой причине может случиться. Я шел по улице на работу, и представлял, как на голову вон тому чистому падает кусок черепицы. Почему он решил упасть только сейчас? Почему именно этот кусок черепицы? Он лежит чуть криво, значит, держится чуть слабее. Я переводил взгляд на конный экипаж, и пытался понять, почему он может внезапно остановиться? Лопнет ось? Или, может, слетит подкова у лошади? Или оса внезапно укусит кучера, и тот, дернувшись, потянет за поводья?

Благодаря этим заботам освоиться на новом месте стало немного проще, хотя жизнь в «месте компактного проживания неблагонадежных жителей», как называлась наша резервация, оказалась очень непростой, но за эти годы присутствия духа я не потерял — возможно, потому что это было отчасти мое решение. И до поры я о нем не жалел. Вот только в последний год стало совсем тяжело, особенно после того, как «неблагонадежным» запретили работать за серебро — только ассигнации, которые в остальной части страны хождения не имели. Да и работу найти стало гораздо сложнее.

Глава 4

Тот вечер, когда я вернулся с добычей, получился по-настоящему праздничным. Я никогда не забуду, как радостно и весело нам было, когда мы сидели все трое на одном топчане, прижавшись друг к другу для тепла — дрова для камина кончились месяц назад, а на новые денег не было. Но мы истратили последний запас, хранимый на случай сильного холода. Знали, что завтра можно будет купить все, чего не хватает, и что денег теперь хватит до следующей зарплаты и до выздоровления отца. А пока лакомились удивительно вкусными пирогами, подаренными заботливым доминусом Понсе, болтали обо всем и ни о чем, вспоминали старые времена — без грусти, хоть и с ностальгией, строили планы на дальнейшую жизнь. В общем, проводили время так, как это бывает в любящей семье.

Таким и запомнился мне этот вечер. С тех пор, когда мне случалось воображать семейное счастье, мне вспоминалась именно эта картина — плотно занавешенные шторами окна, комната, освещенная только пламенем из камина, теплые пироги и бесконечная болтовня, вроде бы бессмысленная, но очень важная.

Утром я в прекрасном настроении отправился в мастерскую доминуса Лонги. Рабочий день мой начинался с семи утра, но я все равно успел сбегать на рынок и купить самого необходимого, чтобы родителям не пришлось ждать еще целый день моего возвращения. Вчерашний дождь уже закончился, мокрые улицы радовали глаз своим чистым, умытым видом. Предстоящая профилактическая выволочка от доминуса Лонги меня ничуть не пугала. В конце концов, не такой уж он и дурной человек. Старый брюзга и скряга, конечно, но ведь мастер при этом отличный, и то, что он позволяет работать у него в мастерской — большая удача и большой риск для самого доминуса Лонги. Если жандармы узнают, что неблагонадежный работает в оружейной мастерской, одним штрафом старик не отделается.

Я уже предвкушал, как окажусь в мастерской (и, грешным делом, надеялся, что доминус Лонги и сегодня скажется больным), замечтался, представляя, что сегодня мне тоже может повезти, и не сразу обратил внимания на резкую трель свистка. Только окрик, который последовал за ней, заставил меня остановиться и вернуться к реальности.

— А ну стой! Имя и адрес! Документы!

— Диего Ортес, улица Кожевников, семнадцать, комната 6, личный номер 32566, манн отсутствует — привычно продемонстрировав пустые руки, ответил я, после чего поспешно достал из кармана замызганную бумагу с печатью — паспорт неблагонадежного гражданина. Заминка была чревата — могли и дубинкой по почкам пройтись, для ускорения. Спрашивать, почему меня остановили, тоже не стал. Жандармы не любят отвечать на вопросы.

— Почему не находишься в месте постоянного проживания? — поинтересовался жандарм, разглядывая бумагу. Фотографии в ней не было, слишком дорогое удовольствие, чтобы тратить дорогостоящие пока реагенты на неблагонадежного, но словесное описание было достаточно подробным.

— Направляюсь в аптеку, чтобы приобрести заживляющую мазь, квирит[98] сержант, — четко отрапортовал я, и, не дожидаясь наводящего вопроса, пояснил: — Отец недавно сломал руку, лечится. — Сообщать о том, что подрабатываю в оружейной мастерской, по понятным причинам, не стал. Мало того, что работа там запрещена, так мне еще и восемнадцать исполняется только через месяц. Пока я вообще не имею права работать, как не достигший совершеннолетия. Детский труд в нашем замечательном государстве запрещен. Помирать от голода — сколько угодно, а вот работать — ни-ни.

— Следуй за нами, — скомандовал сержант, отвлекшись на секунду, чтобы пометить что-то в блокноте. — Родители находятся в месте постоянного проживания? — после чего все трое повернулись и, не глядя, следую ли я за ними, направились куда-то в сторону восточной окраины.

— Да, квирит сержант, — ответил я. Удержаться от вопроса было сложно, потому что ситуация была совсем нетипична. Проверка документов — дело довольно обыденное, но как правило после нее жандармы теряют интерес к проверяемому. Куда же меня ведут? И зачем он спрашивал, где родители?

Пока гадал над этими вопросами, первый из них разрешился сам собой. Мы двигались в сторону грузового вокзала. Более того — как впереди, так и позади нас шли еще такие же как я неблагонадежные, по одному и группами, в сопровождении отрядов жандармов. Я тоже, впрочем, недолго оставался один — встреченных по дороге прохожих сержант присоединял к нашей небольшой процессии. Разговоров не было, мы только переглядывались тревожно с другими конвоируемыми. Даже между собой говорить вслух не рекомендовалось — годы жизни в резервации приучили к осторожности.

вернуться

98

Обращение к равному в древнем Риме. Дословно — гражданин

698
{"b":"863941","o":1}