Ах, ей нельзя было отказать — такой прелестный, такой прочувственной и изысканно-сексуальной — даже на большой живот и портящую ее беременность. Все-таки уже целый шестой месяц. Еще раз нагнулся и уже по-настоящему крепко поцеловал, по мужски, и не как девственную капризную девушку, а как настоящую женщину, познавшую и желающую физический секс.

И все милая, мне действительно некогда! Муж подбадривающее посмотрел на нее — всем тяжело, не тебе одной — и быстро сбежал, аж подковы зимних сапог простучали по лестнице дома. А ей вот здесь скучать, считать зевки. Понимал — наступал период поздней беременности, каких-то два-три месяца, когда живот уже не пускал практически никуда и приходилось коротать с Аленкой и еще тремя — четверьмя слугами. Это было действительно мало и потом, в кутерьме с маленьким ребенком, недавно родившимся, большим ребенком — мужем, родившимся давно и не ею, но все равно утягивающаяся много времени, она будет жалеть эти дни.

Но сейчас-то, пока они неспешно идут, хоть посуду бей на обеденном столе. Или вон болтушке Аленке сделай что-то больно. Как-то уж охотно и быстро дражайшей супруг подобрал ей мужа, смазливого, надо сказать, парня, на которого она тоже посматривала, чисто платонически, конечно, куда ей при беременности-то и при здоровом муже.

И Алена ведь тоже, даже почти не посмотрела — красив ли, здоров ли, молод ли, хотя бы? Ай, как подозрительно все. Хотя еще небольшой кусочек головы трезво указывал, что делается все ради нее же и кровь в новобрачной постели подтверждает, что невеста пришла к своему мужу честной…

Ну да пусть, не хочется ей думать! И беременная Настя лениво махнула к служанке Алене — пусть расскажет нечто зряшное, но интересное, барыня что б не скучала до обеденной поры, а потом до ужина.

А Андрей Георгиевич меж тем быстренько добежал по морозцу до санки. Хоть и шинель у него было теплая, на меху, а на шее лежала целая бобровая шкура — все по высокому чину его высокопревосходительства — а по утренней поре как-то мерз.

Шлепнулся в сени, укрылся суконной полостью, утепленной волчьими шкурами и только тогда с трудом угрелся, напоследок позавидовав жене Насте. Хотя чего уж там завидовать беременной женщине, грех один, прости Господи.

Вспомнил про Бога и сразу припомнили дела. Нынешнего дня многие из них лягут в этой плоскости, нацеленные на войну, а если и не напрямую, то косвенно. И заседания Государственного Совета, и нежданный визит европейских послов в его министерство и даже нежданная зимняя поездка в поместье тоже связывалась с войной. Точнее, с подготовкой съестных припасов к войне. А еще точнее, подготовкой его (и, конечно, императора) на войну. А потом посмотрим, что и как будет. А после войны все будут думать о Господе Нашем Милостивом.

Макурин усмехнулся и удивленно проморгнулся. Так задумался, что и не понял, как оказался у подъезда Зимнего дворца. Во как!

Пришлось пойти, да не просто незамечено, а величественно, с визгом, писком, ревом (это в пересказе самого Макурина). Что же делать, не было у бабы заботы, так она порося завела.

С недавних пор император Николай I своим монаршим рескриптом повелел его святейшее преподобие встречать только у парадного подъезда, с гвардейским караулом, как любого из семьи Романовых.

В подлиннике сначала было написано аж как действующего императора. Макурин едва было уговорил Николая, что исконно в России находился один монарх, а два наличествующих вызовут в народе разброд, а в государство смятение.

Кое-как уговорил. Но когда попаданец попытался еще и убрать себя из семейства Романовых, то не сумел это сделать. Его просто не поняли и император Николай, и цесаревич Александр, и, скорее всего, императрица Александра Федоровна и прочие взрослые члены семьи, если бы были в это время при разговоре.

Ведь в чем, собственно, была ирония. Макурин-то поскромничал, да и просто поленился, не желая ставить свою фамилию с императорской, а члены этой семьи вдруг решили, что он, святой, ставит выше себя российского монарха и его родных. Чуть не разругались (они с ним, а не он с ними) и Андрей Георгиевич вынужден был уступить. А теперь вот мучиться на морозе сам и мучить гвардейцев.

Хотя последних уже можно было и не жалеть. Макурин гвардейцев за свою нелегкую военную службу жалел, каждый раз караульных благословлял, из-за чего те не только улучшали здоровье и повышали общий настрой. Им и по жизни (кто по службе, а кто и по личной судьбе своей) поднялось, а поручик Зазвеняйло, получив три благословения, вдруг обнаружил четвертую звездочку, о чем сообщил в рапорте полковому командиру полковнику Шамбранду.

Полковник сей был опытен и даже циничен. Звездочки эту можно купить за сущие копейки, а потом незаметно прикрепить. Плавали — знаем, нахал, однако! Но, когда поручик представил на полковом офицерском собрании погоны, звездочки оказались гораздо крупнее, чем стандартные и из чистого золота!

При этом ни сам поручик, ни нижние чины, ни добровольцы из присутствующих офицеров их снять не смогли. И дело не в том, что они оказались крепко прикреплены к погонам. Такое чувство, что это была только кажимость (фантом в будущем). Ножи, клещи, даже голые пальцы рук проходили сквозь звездочки, не принося видимый вред ни первым, ни вторым.

Пришлось донести императору Николаю, хотя знали негативную реакцию к подобного рода «чудесам». Самодержец, тем не менее, только поскреб погоны, убедился, что это правда и что их никак нельзя снять по причине отсутствия, хотя они вроде бы есть. Похмыкивал и приказал привести эксперта — самого святого.

Макурин, надо сказать, сам был откровенно удивлен. Три месяца лишь пришло с появления указа и самих гвардейцев у подъезда дворца, а уже первое чудо. Для проверки на всякий случай перекрестился. От этого незатейливого жеста звезды вдруг на какой-то миг вспыхнули, а потом остались прежними. Однако, большего и не требовались. Макурин в полголоса произнес «Божья воля», а император Николай самолично пожав руку Зазвеняйло, объявил о внеочередном присвоения чина и выдал погоны с четырьмя звездочками. Прежние же погоны с «Божьим даром» было указано оставить в полковом офицерском собрании и в назидании всем будущим офицером.

Но этим еще все не кончилось. На общем сборе гвардии, где были командиры гвардейских дивизий и гвардейских полков, император четко объявил, что отныне этот караул становится почетной обязанностью, и что под ответственностью командиров полков лично, каждый рядовой и офицер будет находится на караул не более, чем один раз в полгода.

Сам Макурин последнее узнал только месяц назад, но отнюдь не удивился.

На все воля Божья!

Так вот и живем. Не только простой народ, но и дворяне постепенно поняли благо от божьего благословения, переданного через святого. Ибо священники как-то до Бога не дотягивают. И стараются вроде, молитвы с амвона чуть ли не каждый день читают. И моральный облик у них высокий, как у строителей будущего райского коммунизма, а вот не снисходит от них Божья благодать. От святого же идет, прямо-таки волнами, народ аж прямо млеет и восхищается.

И главное, сам святой, хоть и внешне не показывает, находится в полной прострации. Нет, почему он, понятно. Не зря Бог его благословил в святые. Но механизм Божьей благодати ему до сих пор был самому не понятен. Казалось бы, если он что-то передает (благословляет), то у него этого что-то должно быть меньше, и он должен слабеть. Так ведь нет же! В поездке в Сибирь на день тысячи людей благословлял и передавал Божью благодать. И ничего, даже самому становилось легче и комфортнее.

Или Господь самолично передает свою благодать? М-гм, не кощунственно ли? Где Бог и где он?

В общем, не знает господин Макурин. Хорошо еще, XIX век не XXI, и к религии не подходят с научной точки зрения. Бога ведь не надо понимать, это не таблица умножения, в Бога надо искренне верить и этого достаточно.

Поднялся по внутренней лестнице, открыл парадную дверь, протопленный теплый воздух обнял его, лелея и лаская. Хм, а ведь ему как-то и до этого было не холодно! Или, благословляя гвардейский караул, он одновременно благословлял и себя? Тьфу на тебя, окаянный! Все по традиции XXIвека пытаешься знать и понимать. А ведь не надо это!