— Берите этих грешников! Они будут угодны богу!
Люди не сразу определяют точное направление, те, кто в центре и вовсе нас не видят — это и спасает, да еще небольшой период растерянности. Я едва успеваю спрыгнуть с подножки водительского места, как паровик рывком уходит в переулок, трогается вперед, я на ходу запрыгиваю в кузов, избегая рук какого-то на удивление быстро соображающего горожанина. Всего несколько секунд потребовалось Доменико, чтобы развернуть машину, но этого времени хватило жителям Васконы. В борта цепляются сразу несколько рук, люди пытаются на ходу подтянуться. Ребята все еще не в себе, двигаются как заторможенные, вид ошалелый. Ясно — от них помощи можно не ждать. Кера выглядит значительно лучше, но она едва держится на ногах от слабости. Несколькими ударами приклада сбиваю самых рьяных, но пока избавляюсь от одних, другие успевают присоединиться. На помощь приходит Кера — пусть и слабая, но от ее пинков нападающие буквально подлетают вверх, падая кому-то на голову. Скорость никак не наберется, несколько раз локомобиль ощутимо подскакивает — основное население города осталось на площади и сейчас спешит нас догнать, но есть еще те, кому места не на площади не хватило. Улучив секунду, выглянул наружу, убедился — да, люди активно мешают проезду. Облепили кабину, бегут навстречу локомобилю. Слышу выстрелы — Доменико отстреливает самых активных, и, похоже, некоторые еще попали под колеса.
Это становится опасно. Достаю револьвер, и держась одной рукой за борт стреляю в тех, что пытаются забраться в кабину. Мы пока едем медленнее бегущего человека, Кере приходится следить, чтобы меня самого не сдернули. Сосредоточившись, проклинаю всех, кто мешает проезду. Сил уходит уйма, ничего конкретного придумать не удается, но помощь выходит существенная. В такой толпе возможностей споткнуться, поскользнуться или случайно подставить ножку соседу более чем достаточно. Всего несколько секунд потребовалось, чтобы толпа перед локомобилем поредела, и нам удалось набрать скорость. Перед машиной уже почти никого не было, а те единичные безумцы, что еще остались, могли только бестолково броситься под колеса. Думаю, мы бы выбрались из города. Нас, собственно, уже было некому останавливать — все остались позади. Однако в дело вмешались божественные силы — куда ж без них. Позади ослепительно сверкнуло, и в машину уперся луч чистой магии. Священнику города Васкона было далеко до иерархов — это не был тот всеразрушающий луч, мгновенно обращавший в пепел с одинаковой легкостью и плоть и металл, и камни. Мазнув мне по лицу, оставив ощущение легкого ожога, луч уперся в стену кузова, а потом переместился ниже. Колеса! Эта тварь хочет спалить нам колеса! Сияющая фигурка священника виднелась далеко позади — в тысяче футов. До ближайшего перекрестка, где мы сможем повернуть, не рискуя оказаться зажатыми на узкой улочке примерно столько же. За это время от резины колес останутся клочья — кажется, я уже слышал хлопок — видимо лопнуло одно из задних колес. Слава богам они на грузовых локомобилях двойные, так что пока это не критично. Попытка снова воспользоваться собственным манном сразу провалилась — слишком далеко. Может, будь у меня время сосредоточиться… А так пришлось становиться к пулемету.
— Ну, Кера, тебе жертва, — криво ухмыльнулся я и закрутил ручку картечницы. Было бы наивно надеяться, что пострадает только чистый. Пулемет — это ведь не снайперская винтовка, он как раз и разработан против большого скопления людей. Однако первые пули летели прямо в чистого брата — я это чувствовал. Свет вильнул и погас — чистый брат сориентировался мгновенно, перенаправив заемную силу с атаки на защиту… Не поможет, точно не поможет. Я не видел — слишком далеко, но чувствовал: скоро барьер будет продавлен. Священник, конечно, чувствовал это еще лучше. И он нашел способ защититься.
На таком расстоянии, да еще и на ходу, далеко не все пули летят именно в священника. Достается и тем, кто находится возле помоста — если бы помост не возвышался над толпой, было бы намного хуже. Барьер готов был истощиться, когда чистый брат Перес шагнул с помоста, спрыгнул, и оказался скрыт телами людей. Каюсь, рука замерла. Я перестал стрелять, дико надеясь, что теперь нам хватит времени убраться. Напрасно — уже через две секунды прямо из толпы луч ударил снова. А я опять закрутил ручку.
Тяжелая пуля.30 калибра не слишком теряет в скорости, прошивая человека. Если люди стоят плотно, она останавливается только в третьей, или даже четвертой жертве. Чистый брат Перес поневоле облегчает мне работу — он бьет своей магией прямо из центра толпы, и люди расходятся в стороны, почувствовав ожог. Недалеко, потому что луч не расширяется. А вот у пулемета разлет на таком расстоянии уже вполне внушительный. «Любопытно, скольких гражданских я сегодня прикончу», — отстраненно думаю я, вращая ручку. Стараюсь бить как можно ровнее, но это самоуспокоение — я все равно уже запятнал себя убийством невинных гражданских. Световой штырь погас, когда я уже и не надеялся, что нам удастся убраться. К этому времени до спасительного перекрестка оставалось какие-то десятки футов, задний борт локомобиля был изъеден так, будто пролежал в морской воде несколько лет, только металл и дерево в местах среза были не ржавыми и гнилыми, сверкали чистотой. Нас чуть перекосило — одно из задних колес все-таки полностью разрушилось. Саму картечницу спас только густой пороховой дым — иначе, боюсь, нас заткнули бы гораздо раньше.
Устало усевшись на пол грузовика, я принялся подсчитывать время, в течение которого работал пулемет. Сам не понимаю, зачем — это было что-то сродни ковырянию в ране. Итак, пока я стрелял, локомобиль проехал около тысячи футов. При скорости тридцать миль в час, это примерно двадцать — двадцать пять секунд… с ума сойти, мне показалось гораздо дольше. И дальше все просто. Темп стрельбы пулемета — девятьсот выстрелов в минуту. Три сотни пуль, и каждая взяла свою жертву. Да не одну. Ради одной сволочи я прикончил минимум полтысячи человек. Они защищали своего мессию, никто не разбегался — наоборот, старались прикрыть своими телами. Это знание не отозвалось в голове никакими чувствами. Я просто отметил для себя этот факт — вот, получается, я готов и на такое. Любопытно только, я уже худшее зло, чем чистые, или пока нет?
Доменико не додумался повернуть на том перекрестке — так и продолжал ехать прямо, стремясь поскорее убраться из города. Да оно и к лучшему — как только священник оказался убит, горожане, бежавшие за грузовиком, потеряли интерес к преследованию — наоборот, они поспешили на площадь. Нас от нее отделяло где-то две тысячи футов. Слишком много, чтобы можно было различить подробности, но слышать тысячеголосый вой, поднявшийся позади, это не помешало.
Медленно оглянулся назад, готовясь увидеть ненавидящие взгляды подчиненных, но первой увидел Керу. Лицо богини горело хищным предвкушением и восторгом. Резко развернувшись, она застучала в окошко, отделяющее кузов от кабины.
— Останови! Быстро!
Локомобиль резко затормозил, и только потом послышался вопрошающий голос Доменико.
— Поворачивай назад, — ничего не объясняя велела девушка.
— Объясни, зачем? — потребовал я. — Сейчас они очухаются и разорвут нас.
— Не очухаются, — мотнула головой девушка. — Быстрее… господин… пожалуйста. Я объясню потом.
Впервые за все время знакомства Кера назвала меня господином — это отрезвило похлеще пощечины. Одурь и равнодушие, накатившие после массового убийства, отступили. Я подошел к окошку и попросил: — Доменико, пожалуйста, разверни машину, и поехали на площадь.
— Да сanis matrem tuam subagiget! — выругался кузен. — Гекатонхейры с тобой, только если нас прикончат — это будет на твоей совести.
Высекая искры задним, лишившимся покрышки колесом из брусчатки, локомобиль двигался обратно к площади. Остальные члены отряда все еще не пришли в себя — медленно ворочались на досках кузова, держась за головы. Кажется, последние события они пропустили, иначе нас явно попытались бы остановить — мы ведь едем прямо смерти в пасть. И мне, в целом, по барабану. Не то чтобы я вдруг решил покончить жизнь самоубийством — просто какая-то апатия накатила после содеянного.
