Тем временем, в военно-морской госпиталь осажденной Либавы все время прибывали раненые. Тяжелых привозили и приносили, а легкораненые приходили самостоятельно. К концу понедельника 23 июня их некуда стало размещать. Все палаты в госпитале переполнились. Даже в коридорах уже почти не осталось мест для лежачих пациентов. А пострадавшие в оборонительных боях краснофлотцы и красноармейцы все пребывали. Потому что на защиту базы флота бросили всех, даже курсантов.

Начальник терапевтического отделения, военврач третьего ранга, Марина Александровна Ермолова сбивалась с ног от усталости. Окончив в 1938 году Военно-медицинскую академию РККА имени Кирова в Ленинграде и прослужив в поликлинике Кронштадтской базы почти три года, она получила назначение в госпиталь Либавы с повышением. В свои двадцать восемь лет Марина была девушкой одинокой и безквартирной. Приехав в Ленинград из Вологды, долго учась на врача, она много лет мыкалась по комнатам общежитий. А тут, в Лиепае, ей выделили не только хорошую должность, но и маленькую квартирку при госпитале. Потому Марина перевелась на новое место с радостью. К тому же, сам госпиталь был новым и хорошо оснащенным. Имелись в нем и рентгеновский кабинет, и зубоврачебное отделение и, даже, своя собственная аптека. О возможной скорой войне с Германией и о вероятности попасть под первый удар Марина не подумала, веря в пропаганду и считая, что раз между странами заключен Пакт о ненападении, то никакой войны случиться не может.

Отношения с мужчинами у Марины как-то не складывались. Внешность ее была своеобразной. Выглядела она долговязой, а круглое лицо с курносым носом покрывали веснушки. Тусклые, не окрашенные темно-русые волосы, скрученные в узел на затылке, не бросались в глаза издалека. Да и косметикой она почти не пользовалась. Правда, в академии за ней ухлестывал один хирург, но он оказался женатым, и их отношения постепенно зашли в тупик. Потом клеился практикант из ординатуры, но его вскоре отправили служить на Дальний Восток. И тоже не срослось. К одиночеству она уже привыкла. Но, неожиданно, в ее жизнь вошел капитан Малевский.

Сначала он появился в ее поле зрения в качестве пациента. Дело было поздней осенью 1940-го. Малевский сильно простудился на службе у себя на корабле и обратился в поликлинику с сильным бронхитом. Простуду он перехаживал на ногах. Несмотря на высокую температуру, от госпитализации отказался, согласившись лишь на амбулаторное лечение. Потому начал посещать поликлинику регулярно. И часто заходил к ней в кабинет, как к лечащему врачу-терапевту. Там, прямо в кабинете поликлиники, в отсутствие медсестры, Малевский впервые поцеловал Марину. Сергей Платонович не был разговорчивым. Ни слова не говоря, он просто сгреб ее в объятия и долго целовал в засос, пока в коридоре не послышались шаги медсестры. И Марина не сопротивлялась, сразу же ответив на страстный поцелуй капитана. Неодолимое пламя страсти вспыхнуло в них обоих одновременно и потянуло друг к другу инстинктивно и мощно. Так они и познакомились. И отношения успешно развивались. В свободное время Сергей заходил к ней, делал дорогие подарки и приглашал в рестораны. Дошло до того, что он сделал ей предложение, и она даже согласилась выйти за него замуж. Но ее неожиданный перевод в Лиепаю помешал их свадьбе. А тут еще и война разразилась. И начало ее было страшным.

Все утро и весь день 22 июня немцы бомбили Лиепаю-Либаву почти без остановки. Причем, старались разбомбить и госпиталь. Несколько бомб упали во дворе, а взрывами выбило почти все стекла в окнах. Некоторых раненых, лежащих ближе к окнам, порезало осколками. Две медсестры и один врач пострадали, получив осколочные ранения. Легче стало только тогда, когда подошел флот, а с ним, в качестве прикрытия, прилетели и новые советские самолеты «Яки», «Миги» и Лагги», которые сразу вступили в воздушный бой вместо старых «Чаек» и «Ишачков» и отогнали немецкие бомбардировщики от города. Все это время вокруг стоял ужасный грохот. Здание госпиталя тряслось и ходило ходуном от близких разрывов. Со стороны рейда грохотали орудия линкоров. Им аккомпанировали пушки крейсера Киров, стреляющие чаще, орудия береговых батарей и бронепоездов, вовсю трещали зенитки. Медперсонал бегал и метался, не находя решений для спасения многих жизней тяжелораненых, которых с каждым часом поступало все больше.

Марина, хоть и служила врачом, но кровь не любила. Конечно, вид и запах крови не заставлял ее падать в обморок, иначе она не смогла бы учиться на медика, но потому она и выбрала специализацию терапевта, а не хирурга, что наблюдать лишний раз кровь ей совсем не хотелось. А тут пришлось. Везде в госпитале она теперь натыкалась на окровавленных людей со страшными ранами, полученными от вражеского артиллерийского огня и авиабомб. Еще хуже было то, что начальник госпиталя, военврач 2-го ранга Иван Иосифович Чинченко приказал ей ассистировать хирургу Борису Васильевичу Соболеву. Были задействованы две резервные операционные, но хирургов катастрофически не хватало. К тому же, старший ординатор хирургического отделения военврач 3-го ранга Александра Николаевна Шишковская, тридцатисемилетняя опытная врач-хирург с большим стажем, участвовавшая в «Зимней войне» с финнами в составе госпиталя, в ночь на 23 июня была отправлена санитарной машиной ближе к передовой для создания там оперативного пункта медпомощи. Так что Марине пришлось встать к операционному столу. Весь день она так и провела, ассистируя в операциях. Для нее это была работа на грани ада. Вся забрызганная кровью, ампутируя раненым руки и ноги, раздробленные и почти оторванные попаданиями осколков, она думала о Малевском, беспокоилась о нем. Как он там на своем эсминце? Жив ли?

А «Яков Свердлов», тем временем, вел конвой мимо архипелага Моонзунд. В 23:30 поступил радиосигнал с подводной лодки «С-3». Лодку атаковали немецкие торпедные катера, и подводники срочно просили помощи. «Яков Свердлов» находился ближе всех. Потому Малевский принял решение немедленно идти на выручку. Оставив конвой под прикрытием шести эсминцев, «Свердлов» развил максимальный ход, на который старый корабль еще был способен, выжав из машин целых 33 узла.

Дело заключалось в том, что подводная лодка «С-3», выведенная из Либавы с судоремонтного завода за неделю перед войной так и не была отремонтирована. Она сохраняла мореходность, но не имела возможности погружаться, трубопроводы вентиляции балластных цистерн разобрали на судоремонтном заводе «Тосмаре», готовясь заменить их. Тут и пришел приказ немедленно покинуть субмарине Либаву и перейти в район Моонзунда. Мощности всех судоремонтных заводов были перегружены, там срочно перевооружали старые эсминцы. Потому на подлодку новые трубы установить до начала военных действий не успели. А пока «С-3» дожидалась своей очереди на ремонт, командование решило использовать ее для патрулирования возле Моонзунда в надводном положении.

Субмарина не была старой. В 1933-м году предприятие «Союзверфь» и немецкий концерн «Дешимаг» заключили договор о совместной разработке подлодок. Тогда между Германией и СССР отношения были хорошими. Сначала подлодки даже хотели назвать «Н», что значило «немецкая», но потом переименовали в тип «С», что означало «Сталинец». В рамках этого советско-немецкого сотрудничества построили три субмарины «С-1», «С-2» и «С-3». Подлодку спустили на воду в конце 1936-го года. Она участвовала в «Зимней войне» с Финляндией, а ее экипаж считался довольно опытным. Командовал субмариной капитан-лейтенант Николай Александрович Костромичев. Из вооружения, помимо торпед, подлодка «С-3» имела 4-х дюймовую пушку главного калибра, установленную перед рубкой и 45-ти миллиметровое орудие позади рубки. Командование сочло вооружение подлодки достаточным для патрулирования водного района. К тому же, в арсенале подлодки имелись и ручные пулеметы, которые, в случае опасности, устанавливались на рубке. Казалось бы, этого вооружения должно было хватить для противостояния двум деревянным торпедным катерам немцев, которые внезапно появились на горизонте. Но, 4-х дюймовая пушка, сделав пару выстрелов, перестала стрелять, потому что переклинило ржавый спусковой механизм. Катера продолжили атаку, подошли ближе и выпустили торпеды. Впрочем, не попали. Подлодка маневрировала и отстреливалась. Во время боя выяснилось, что комендоры на подлодке стреляли очень неточно. Они никак не могли попасть в катера даже с близкого расстояния из оставшегося исправным орудия и из ручных пулеметов.