Наконец, Саша добрался до места и с ужасом увидел, откуда идет дым. От той части их дома, стоящего на углу с улицей Ленина, где находилась родительская квартира, остались одни развалины из которых торчал хвост немецкого бомбардировщика с черным крестом свастики на стабилизаторе. От удара упавшей немецкой машины обрушились сразу три подъезда. И вся эта бесформенная груда развалившихся кирпичей и штукатурки, остатков перекрытий и лестничных пролетов, перемешанная с кусками немецкого самолета и останками жильцов и их мебели сильно дымилась, хотя пламени видно не было. Дым выходил из-под обломков. В той их части, куда врезался самолет, наружу даже вырывались языки пламени.
С содроганием Лебедев заметил среди развалин торчащий из завала край холодильника ХТЗ-120 и рядом с ним седую мертвую голову их домработницы Екатерины Ивановны. Александр кинулся к останкам, но его остановили какие-то рослые парни, приговаривая, что сюда нельзя. По форме Лебедев сразу узнал сотрудников НКВД. Они были при оружии и быстро оцепляли квартал, занимаясь поиском немецких парашютистов. После предъявления удостоверения сотрудника разведотдела штаба флота сержанту и объяснения, что это его собственный дом пострадал, Александра неохотно допустили к развалинам. Но, кроме угла холодильника и головы несчастной Екатерины Ивановны, ничего своего больше найти не удавалось. Он только приметил чью-то ногу, обутую в сапог, торчащую из-под обломков. Нужно было раскапывать завал. И, если Наташа осталась там, в глубине, под обломками дома, то ей уже вряд ли можно чем-то помочь.
Вдруг, когда надежда найти жену живой угасла, и сердце сковало страшным холодом потери, Александра, стоящего посреди развалин, окликнул знакомый голос:
— Сашенька! Как хорошо, что ты здесь!
Он обернулся и увидел Наташу. Она стояла за оцеплением целая и невредимая, держа в руках две сумки-авоськи, полные продуктов. Александр бросился к жене, обнял ее и поцеловал. Потом, желая помочь, выхватил тяжелые сумки из ее рук и проговорил:
— Я так рад, что с тобой ничего не случилось, милая! Подумал уже, что завалило тебя вместе с домом.
— Я на рынок ходила, — сообщила Наташа.
В связи с началом войны, многие горожане сразу же кинулись за покупками. Не была исключением и Наташа. После ночного дежурства она поспала совсем немного и пошла на рынок, который и в воскресенье, пока что, работал, несмотря на объявление войны. Это ее и спасло.
— Ты, вот что, возьми деньги и иди пока к Добрыниным. Расскажешь, что произошло и пересидишь у них сколько потребуется. А потом отец какое-нибудь жилье нам организует, — проговорил Саша, вынимая из карманов все свои деньги и вручая их жене.
Наташа вдруг заплакала. Только сейчас она заметила мертвую голову Екатерины Ивановны, торчащую из развалин на фоне белого куска холодильника. Александр вновь крепко обнял жену и сказал:
— Это война, дорогая. Теперь нужно быть готовыми ко всякому. Все на войне может случиться.
— Но, ты же говорил, что поначалу ничего с городом не произойдет, а тут такой ужас! Бедная Екатерина Ивановна, — всхлипывала Наталья.
— Просто, что-то уже изменилось. Вполне возможно, что я стал причиной этого, — прошептал Александр на ухо любимой.
— При чем же тут ты? Это все эти немцы проклятые. Это же вот этот их самолет взял, да и упал на наш дом. Быть нам теперь погорельцами, — причитала Наташа, не понимая того, что хотел объяснить ей муж. А Лебедев думал о том, что его информация из будущего уже вовсю начала менять историю.
— Неважно, что погорельцы, важно, что мы живы! — пытался он подбодрить Наташу. И, вроде бы, она успокаивалась. Оставив развалины догорать, они пошли вместе в сторону дома Добрыниных. Когда уже отходили, увидели, обернувшись, как к руинам подъехала красная пожарная машина.
Сдав жену на попечение тете Нине, которая, к счастью, оказалась дома, и рассказав о постигшем семью несчастье, Александр вернулся в штаб флота и сообщил о произошедшем дяде Игорю. Отец был недоступен, потому что находился на совещании высшего руководства. Евгений Лебедев только вчера вечером прилетел из Москвы, где он общался не только с Жуковым, но и с самим товарищем Сталиным, который очень заинтересовался данными разведки Балтийского флота об атомном и ракетном проектах, о новых видах вооружения, разрабатываемых немцами, а также о планах Японии. А еще, оказывается, перед самой войной произошли существенные кадровые перестановки не только в войсках и на флотах, но и в верхах.
Вообще, в штабе ощущалась суета. От дяди Саша узнал, что оборона Либавы идет очень тяжело, с большими потерями. И, если бы не артиллерия флота, эту базу уже могли бы потерять. К счастью, благодаря подошедшим вовремя кораблям, база пока уверенно держалась и не собиралась в ближайшие дни сдаваться. Хотя, конечно, по окончании эффективной обороны, ее предполагалось взорвать и оставить, предварительно эвакуировав на кораблях защитников. По замыслу командования, немцы должны потратить на захват Либавы слишком много сил и времени, что должно было дать возможность укрепить другие участки обороны в Прибалтике. Еще Лебедев узнал, что не только немцы бомбили Ленинград, но и наша дальняя авиация собиралась бомбить Берлин этой ночью с аэродрома на Моонзунде. Но, самой главной и непосредственно касающейся его самого новостью оказался приказ о выходе эскадры эсминцев ПВО к Либаве уже через час. Потому что линкорам, находящимся на траверзе базы и ведущим огонь по противнику, срочно требовались дополнительные силы противовоздушной обороны. Там же, для эффективного поражения наступающих вражеских войск артиллерийским огнем, могут понадобиться и все диверсанты-корректировщики. И эсминцы выходили туда не одни, а вместе с конвоем транспортов с вооружением и боеприпасами. Выгрузив которые, транспорты должны будут забрать раненых и эвакуированных и уйти обратно тоже совсем не пустыми.
Поздравить экипажи эсминцев с боевым крещением, с уничтожением немецких бомбардировщиков, отправился сам Трибуц. Для него это было важно, ведь и он сам с 1934-го по 1936-й годы служил командиром эсминца «Яков Свердлов». И не зря он устроил смотр эсминцев ПВО. Чувствовал, что так и надо. Это, можно сказать, был первый триумф вице-адмирала в начавшейся войне. И, конечно, нужно было этим воспользоваться, чтобы показать себя всем военморам заботливым и знающим командиром. Владимир Филиппович поднялся на борт «Якова Свердлова», произнес небольшую речь о доблести и мужестве краснофлотцев и эскадры ПВО, проявившей героизм, сбив немецкие самолеты и предотвратив, тем самым, бомбардировку центра города. Но напомнил, что самые трудные бои еще впереди, и надо быть готовыми к ним. Потом адмирал проехался вдоль эскадры на катере, поднимаясь и на другие эсминцы. Так что командующий вдохновил экипажи, как мог, отправляя эскадру к Либаве. Как только церемония смотра закончилась, а адмирал с адъютантами отбыли, эсминцы запустили машины и начали поднимать якоря. А городские мосты, по приказу командующего Балтийским флотом, развели для прохода эскадры. Прохожие, которые после налета уже снова высыпали на городские просторы, с интересом наблюдали за происходящим с набережных. И было на что посмотреть. Все эсминцы сверкали новой серо-голубой шаровой окраской, а над ними развивались яркие разноцветные флаги и вымпелы.
Эскадра эсминцев вышла из устья Невы. Корабли встали на курс и, набирая ход, прошли посередине южного фарватера мимо Кронштадта. Нужно было догонять эскортируемые транспорты, которые уже загрузились и отправились в путь из Морского порта Ленинграда на час раньше эсминцев. Скорость пароходов была небольшой, потому далеко уйти они не могли. В прозрачном вечернем воздухе их дымящие силуэты четко просматривались прямо по курсу.
Предчувствие войны, несмотря на все увещевания политуправлений, упорно называющих все слухи о предстоящей войне провокацией, витало в воздухе. И Малевский хорошо чувствовал это. Провокационные действия немецкой авиации с частыми нарушениями воздушного пространства СССР давно вызывали у него беспокойство. Еще в начале июня уже ходили слухи о накоплении немецких войск непосредственно возле государственной границы. Краснофлотцы на кораблях с тревогой обсуждали возможность скорого начала военных действий. Между тем, многие флотские командиры понимали, что, в случае войны, из-за своей близости к границе, база в Либаве может быть взята неприятелем сходу. Здравый смысл частично возобладал, начальство взялось за ум, и за пару недель до начала военных действий из Либавы в Ригу, на Моонзунд, в Кронштадт и Таллин началось перебазирование легких сил. Ушли из передовой базы многие подводные лодки и тральщики. Вывели даже эсминец «Ленин», быстро закончив его ремонт и, заодно, перевооружив в корабль ПВО.
