Беатрис снова приникла к его губам обжигающим поцелуем – Конрадин несколько успокоился, снова смежил глаза и часто задышал от наслаждения.

– Я уже переговорила с кем надо. Семейство Франджипани спит и видит возвращение утраченных привилегий, титулов, земель и власти. А это, поверь, самое главное, на чем можно сыграть… – Думаю, что к началу осени, когда вся Франция будет думать только о крестовом походе, Италия восстанет и папе придется заботиться лишь о собственной шкуре, а не о Неаполе! А пока Людовик играет в крестоносца – мы быстренько заберем все, что принадлежит тебе по праву. – Конрадин раскрыл глаза, улыбнулся. В его глазах промелькнула искорка шаловливости и игривости, а его рука полезла к ней под юбки. – Ой! Что ты делаешь, проказник! Вдруг, кто-нибудь войдет сюда?..

– Плевать… – Он погладил ее по внутренней поверхности бедра и провел рукой выше.

Беатрис ойкнула и прошептала, закрывая глаза:

– Шалун и проказник…

Конрадин поднялся вместе с ней с кресла и, неся на руках, словно легкую пушинку, направился к спальне, ногой распахнул двери и, пройдя еще с десяток шагов, упал вместе с ней на мягкую перину. Юбки немного задрались, обнажая прекрасные стройные белые ноги Беатрис. Он поцеловал ее в губы, шею и стал развязывать шнуровку на ее платье, но тесемки не поддавались.

– Не спеши… – прошептала она, нежно подрагивая своими пушистыми и длинными ресницами. Конрадин медленно спускался ниже, покрывая ее плечи и руки поцелуями. Он распахнул и задрал ее пышные юбки и стал целовать колени, бедра и ноги, приближаясь губами к лону, покрытому нежными курчавыми волосиками. – Ой,… – прошептала она, прижимая его голову к ее зовущему лону своими руками…

Они лежали, утомленные любовью. Конрадин открыл глаза и молча смотрел в потолок, разглядывая его резные перекрытия. Он стал умелым, чутким и грамотным любовником, а это придавало любому мужчине еще большую уверенность в себе и своих силах. Беатрис раскрыла его, любовь окрылила принца, превратив в мужчину и воина, ведь только настоящие и пылкие, полные страсти, взаимоотношения способны творить чудеса.

– Что бы я без тебя делал… – произнес он вслух. Беатрис открыла глаза и нежно улыбнулась, мурлыча себе что-то под нос. Она прижалась к нему своим разгоряченным ласками телом и положила свою ногу на него, словно львица на схваченную добычу. Он поцеловал ее нежную шейку, наслаждаясь пульсирующей жилкой, бившейся под ее бархатистой кожей. – Что бы я делал без твоих денег…

– Без наших денег, милый… – она широко раскрыла глаза и пристально посмотрела на него. Было видно, как он злится и тревожится. – Успокойся, родной мой, я с тобой и мне никто не нужен, кроме тебя…

– Так тяжело и унизительно чувствовать себя… – начал, было, он свою длинную тираду, но она зажала его рот поцелуем и, когда он умолк, посмотрела в его глаза и прошептала:

– Мне ничего не нужно в этой жизни, кроме тебя. А деньги, – она изобразила презрительный жест рукой, – это… – Беатрис поморщилась. – Нам надо их потратить на армию, иначе придут другие, кто вожделеет их…

– Ты о Шарле?.. – Конрадин поежился.

– Именно. Он разослал по всей Италии соглядатаев, рыщущих, словно гончие псы…

– Но они далеко, в Италии.

Она улыбнулась и крепко обняла за шею:

– Шарль даже не представляет, что они у него буквально под носом лежат. Я уже отправила надежных людей. Они вербуют воинов и к осени, я полагаю, все будет готово…

– Что бы я без тебя делал… – Конрадин снова поцеловал ее.

Беатрис ответила на поцелуй, подавшись к нему телом. Страсть, казалось, дремавшая в них, снова проснулась, их тела переплелись в причудливой композиции любви…

Получив спешное письмо от своего брата-короля Неаполя, Людовик, не откладывая дел в долгий ящик, созвал Малый королевский Совет. На нем, кроме самого короля, присутствовали лишь трое: старший сын и наследник престола Филипп, которому уже исполнилось двадцать два года, главный маршал королевства Ланселот де Сен-Мар и Жан де Бриенн, он же сеньор де Акр в Палестине – бутелье Франции и главный управитель Шампани. Брат короля Альфонс де Пуатье, как назло, только вчера уехал в свои владения для организации крестового похода, сбора средств и создания запасов продовольствия, что немного огорчило Людовика, ведь тот был, пожалуй, его наилучшим советчиком, трезвомыслящим политиком и одним из немногих, кому он мог бы доверить свои самые сокровенные мысли.

Людовик только что закончил обычный для его распорядка молебен и, вяло шаркая ногами по каменным плитам длинного коридора, направлялся в комнату Совета.

Рыцари королевской стражи, увидев сутулую и исхудавшую фигуру монарха, походившего больше на монаха-аскета, нежели на сюзерена грозного и могущественного в Европе королевства, застывали в грозных и неподвижных позах, бряцая оружием и высекая искры из камней, едва Людовик проходил мимо них. Тот бросал быстрые и пронзительные взгляды на рыцарей, буквально продирая их до печенок, шептал что-то себе под нос и теребил простые деревянные четки, вырезанные, как уверяли короля монахи, из части старого креста Святого Дионисия.

Стража с шумом распахнула двери в помещение Совета, герольд трижды ударил посохом и прокричал приветствие королю, сын и придворные повскакивали со стульев, создав небольшую суматоху и шум, после чего король, окинув всех отрывистыми взглядами, молча сел на свое кресло, стоявшее во главе стола и махнул рукой, повелевая всем садиться.

Жан де Бриенн что-то тихо шепнул на ухо Ланселоту де Сен-Мару, тот шмыгнул своим перебитым в схватке под Дамиеттой носом и ухмыльнулся. Людовик молча оглядел всех собравшихся, прокашлялся в кулак и, засунув руку в рукав своей полу-монашеской сутаны, извлек на свет свернутый в рулон пергамент, скрепленный огромной кроваво-красной сургучной печатью, висевшей на темно-синей ленте.

– Мессиры… – он снова кашлянул, вытер рот рукавом сутаны и продолжил. – Мы получили спешное послание от нашего царственного брата Шарля, Божьей милостью короля Обеих Сицилий. – Людовик заметил, как едко усмехнулся Жан де Бриенн, недолюбливающий его брата, но ничего не сказал тому. – Наш брат Шарль предлагает нам удобные порты и свой флот, к которому он готов присоединить флотилию Генуи и Пизы. Коли мы выразим свое согласие, он готов приступить к формированию запасов провизии для крестоносцев-паломников и фуража для лошадей…

Он умолк и оглядел своих советников, ожидая их мнений. Принц Филипп, которого за высокий рост, крепкое телосложение и превосходные рыцарские навыки в сражениях прозвали Смелым или Отважным, улыбался, радуясь возможности наконец-то принять участие в стоящем деле. Людовик немного нахмурился. Сын его своим характером все больше и больше становился похожим на его покойного брата Робера де Артуа, погибшего по глупости и из-за великой гордыни под стенами Мансуры в дельте Нила. Тот, помнится, тоже обожал сражения, стычки и мало заботился разного рода мелочами, тонкостями и нюансами, презирал политику и, если уж быть честными до конца, был глуповат и уперт по натуре.

Вот и сейчас его сын сидел и светился от счастья, а ведь отец-король неоднократно говорил ему о том, что настоящий монарх должен быть, прежде всего, сдержан на эмоции, немногословен и скор в решениях, но принимать он их должен только после тщательного анализа, взвесив все за и против. Сейчас же на лице Филиппа было написано все и не надо было родиться предсказателем, чтобы догадаться о мыслях, настроениях и характере молодого принца, желавшего лишь битв и воинской славы.

– Сир, отец мой! – Филипп вскочил со своего стула и поклонился. – Нечего и думать! Надо принимать любезное приглашение моего дядюшки и назначать местом сбора порты Неаполя, Бари и Бриндизи! Кстати, мы так и на провианте сэкономим… – вставил он, как ему показалось, разумную мысль.