– Эй, ребята! – Лука нехотя крикнул, останавливая их. – Бросьте ее! Король повелел отпустить синьорину Беатрис!

Рыцари посмотрели на него с удивлением и развязали девушку. Лука медленно подошел к ней и произнес:

– Его величество повелел отпустить вас, синьорина Беатрис… – он говорил сквозь сжатые зубы. – Приношу свои извинения за досадную ошибку…

Она растерялась, бросила мимолетный взгляд на привязанного к столбу Лучано, тяжело вздохнула и произнесла в ответ:

– Господь милостив, шевалье. Он и простит вас…

– А мне большего и не надо… – Лука резко развернулся и пошел к башне, обронив на ходу. – Его величество желает видеть вас на казни…

Беатрис стояла, как вкопанная. Последние слова рыцаря оглушили и потрясли ее до глубины души. Смотреть на мучительную смерть своего возлюбленного – такой кары она не желала и врагу.

– Будет исполнено… – Беатрис, превозмогая отвращение к нему и всем рыцарям, находившимся во дворе замка, присела в глубоком и почтительном поклоне. – Передайте его величеству, что я…

– Да куда ты денешься… – зло плюнул Лука и вошел в башню.

Она медленно поднялась и побрела к себе в комнату. Беатрис пропустила молитву, сославшись на недомогание. Все это время она приводила себя в порядок, пытаясь в последний момент жизни своего возлюбленного выглядеть красиво и неотразимо, словно это могло облегчить страдания приговоренного к страшной казни…

– Синьорина Беатрис! – Стук в дверь снова оторвал ее от печальных раздумий. – Его величество спускается вниз и желает, чтобы вы непременно сидели слева от него…

– Да-да, я уже спускаюсь! – Ответила Беатрис, с огромным трудом – на ноги навалились неподъемные тонны горечи, встала и на ватных ногах, шатающейся походкой направились к дверям. Рыцарь, стоявший возле них, посторонился, пропуская девушку вперед. Она собрала все силы в кулак и медленно направилась к лестнице. Девушка вышла во двор замка как раз в тот момент, когда герольд графа Шарля заканчивал объявлять приговор Лучано и его неудавшимся сообщникам.

«…Посему! Вышеназванного Лучано, как главаря полдых мятежников и посягателя на жизнь и члены его величества Шарля де Анжу, Божьей милостью и с соизволения папы Римского короля Обеих Сицилий, приказываю четвертовать и повесить на столбе, предварительно отрезав кожу ступней и содрав кожу со спины, которую отдать кожевникам для изготовления барабана! После повешения голову Лучано отделить от тела топором и, выколов глаза, отправить его хозяину – вероломному еретику Манфреду, некогда именуемого королем Неаполя. Троих разбойников подлежит четвертовать, после чего повесить, после чего отрубить головы топором и выставить головы на стенах замка, дабы остальным врагам неповадно было!..»

Беатрис, услышав слова приговора, онемела и оглохла, земля закружилась у нее под ногами так быстро, что она крепко вцепилась рукой в поручни и почти ползком поднялась на трибуну, где сидел Шарль де Анжу со своей свитой. Он что-то произнес, но она не расслышала его слов – в ушах стоял гул и шум, мешавший слышать, лишь только произнесла в ответ какие-то слова и села рядом с ним на предложенное почетное место, откуда было наиболее удобно наблюдать за казнью.

Публичные казни, наряду с турнирами и выступлениями жонглеров или кукольников, были одним из развлечений для местного населения, скудость и серость жизни которого раскрашивали подобные развлечения или увеселения. Вот и сегодня, весь внутренний двор замка был заполнен зеваками, прибывшими на это зрелище из близлежащих городков и деревень, притащивших с собой детей, среди которых было полным-полно грудных или малолетних.

Палач, вызванный на казнь из соседнего городка, неспешно приготавливал свои орудия, вынимая их из чехлов и демонстрируя публике под оглушительные крики восторга. Что-то животное, дикое и мрачное было в этом неистовстве толпы, пожиравшей глазами эти страшные орудия пыток и смерти, истошно вопящее и требующее немедленного начала кровавого пиршества и жуткой вакханалии средневекового правосудия.

Шарль встал и великодушно махнул рукой, разрешая палачу начать истязание приговоренных.

Первых казнили несчастных немцев-наемников, соблазнившихся легкими деньгами и покусившихся на жизнь короля. Не взирая на их мольбы, вопли ужаса и истошные крики о снисхождении, палач привязывал каждого к огромной колоде, притащенной из близлежащего леса, и медленно, словно смакуя каждый свой удар, отсекал кисти рук и ступни ног, заливая постамент дымящейся кровью жертв. Изрубленных калек он медленно, накинув на шеи веревки, подтаскивал к высокой и крепкой перекладине, перебрасывал веревку и подтягивал несчастного, медленно удушая его.

Лучано с бескровным лицом смотрел на муки несчастных, бросая им ободряющие слова поддержки, на которые зрители и зеваки отвечали ругательствами и свистом.

Палач методично казнил троих наемников и приблизился к Лучано, которого его подручные уже отвязали от столба и потащили к колоде, повалили и стали привязывать.

– Погодите! – Шарль встал и поднял руку вверх, призывая палача приостановить казнь, а зевак, толпившихся во дворе замка, умолкнуть. Когда шум приутих, король произнес. – Пусть он говорит, если хочет!..

Лучано поднял голову и, окинув толпу, крикнул:

– Всех нас не казните! Всех не перевешаете! Италия будет свободной! Да здравствует свободная от франков Италия!!..

Шарль нахмурился, он ожидал раскаяния от Лучано или хотя бы того, что тот будет молить о пощаде, а в ответ получил призыв к бунтам и восстаниям. Он нервно махнул рукой.

Палач проверил крепления веревок и, схватив ногу Лучано, отсек кожу с его ступней.

Глашатай короля громко объявил:

– Дабы никому неповадно было топтать покои и землю короля Шарля!

Палач медленно надрезал кожу на спине и, схватив ее руками, содрал кожу со спины казненного. Лучано закричал от страшной и невыносимой боли. Зрители завопили истошными криками, приветствуя действия палача и заглушая крики ужаса, и плачь особо впечатлительных зевак.

– Содрав кожу со спины предателя, изменника и врага, натянуть ее на барабан, дабы своими ударами он вселял ужас в сердца врагов короля! – Громко прокричал глашатай.

Палач деловито обошел по кругу несчастного и, плеснув ему на голову воды, привел в чувство Лучано. Тот застонал. Палач резким ударом топора отсек ему ступню и едва не поскользнулся на луже свежей крови, после чего методично отрубил вторую ступню и обе кисти. Зеваки неистовствовали, визжа и крича от захлестнувших их кровавых эмоций. Кровь брызгала на особо рьяных зрителей, вплотную прибившихся к пьедесталу казни. Палач медленно накинул веревку на шею Лучано, разрезал путы, державшие его руки и ноги, после чего поволок тело к виселице. Лучано был в сознании, он трепыхался и хрипел, оставляя за собой широкую кровавую полосу и, даже когда его вздернули, продолжал биться, словно рыба, вытащенная умелым рыбаком из воды на воздух.

Беатрис, бледная как смерть, молча во все глаза, смотрела на муки своего возлюбленного, коря себя в душе за то, что именно она толкнула его на столь опасное предприятие, сделала из чистой души и благородного рыцаря безжалостного убийцу, шпиона и… она вздохнула, самого любимого ею человека на земле. Именно чистота и невинность юного Лучано так вдохновили ее испорченное сердце и похотливую натуру, заставив забыть о былых утехах и открывших ей новые горизонты чистой и искренней любви, способной на самопожертвование и… Она заплакала, закрыв лицо руками.

Казнь тянулась медленно, слишком медленно, с каждым ударом сердца наполняя Беатрис горечью, тоской и невыносимым одиночеством. Но надо было бороться, надо довести дело до конца, покарать подлых убийц ее возлюбленного. Она вскинула голову и неотрывно посмотрела на труп Лучано, ловя и запечатлевая в своем сердце лицо несчастного.

– Вам плохо, синьорина Беатрис? – Она услышала тихий голос короля.

– Немного тошнит, сир. – Ответила Беатрис и почувствовала, как силы и уверенность вновь возвращаются к ней. – Меня тошнит от мысли, что моя глупость могла привести к более печальным последствиям. Я не послушалась мессира де Леви, который предлагал мне своих рыцарей…