«Значит, – подумал Сугерий, рассматривая лицо Людовика, – ерунду говорят о том, что наш король в конец разжирел и обленился после Бремюля. Вон он как расчувствовался, узнав о тайных переговорах графа Анжу и Генриха…»

– Новости, сир! И, скажу я вам, просто прекрасные! – Бодрым голосом произнес Сугерий.

Людовик поднял брови, изобразив удивление:

– Опять?..

– Нет! Что вы, сир! На этот раз, слава Богу!.. – перекрестился Сугерий. – Сын-бастард отравился весенними грибами и преставился…

– Не понял… – Людовик стал внимательнее слушать слова министра.

– Робер де Глостер умер. – Невозмутимо ответил министр. – Докладывают, что королевский бастард изволил откушать весенних грибков и… преставился. Вот как!

Людовик закрыл лицо руками, потом, отнял их и произнес:

– Боже мой! В какую адскую бездну ты снова впутал меня…

– Полно вам, сир! Не стоит так убиваться! Все мы под Богом ходим, – изобразил недопонимание Сугерий, – значит, такова судьба была у покойного графа и сына-бастарда Генриха…

– Слушай! – Король вскинул голову. – Хватит молоть чушь! Ты, ей Богу, совсем страх потерял! Приравнял себя и твоих убийц к руке судьбы! Имей же, в конце концов, стыд и совесть! Не гневи Господа…

– Среди «моих убийц», как вы изволили выражаться, есть и ваши, сир… – тихо ответил Сугерий. Он мельком взглянул на короля.

Людовик густо покраснел и хотел, было, что-то резко возразить, но сдержался:

– Да. Ты прав. Я позволил втянуть себя и своего лучшего и верного слугу. Проклинаю себя за это…

– Полно, сир, не стоит так убиваться. – Сугерий подошел к нему и положил перед ним лист пергамента. – Вот, приблизительные сметы на строительство двух крепостей в Перше и Монтрейль-сюр-Мер. Изволите просмотреть?..

Сугерий решил немного отвлечь Людовика от мрачных мыслей. Король нехотя взял пергамент и пробежал его глазами.

– Ого! – Присвистнул он, поворачивая голову к Сугерию. – Они совсем обнаглели! Требуют увеличение расходов на каменные работы и подводы!..

– Я улажу все вопросы, сир… – поклонился Сугерий, понимая, что король отвлекся от мыслей, связанных с английской акцией.

Годфруа де Леви был приглашен на большую королевскую охоту, которая проводилась в честь наступавшего в скорости Иванова Дня. Это была старинная традиция, еще со времен старых английских королей, которую норманны не решились отменить. Они и сами были заядлыми охотниками. Король Генрих, пытаясь скрыть горечь в связи со странной и внезапной смертью своего сына-бастарда, старался никому не показывать своих переживаний, был бодр и оживлен, даже излишне, что сильно бросалось в глаза придворным и не ускользнуло от взгляда де Леви.

Полевой лагерь был пышен, король словно подчеркивал богатства, силу и мощь, приказав выставить самые лучшие шатры и посуду. Сотни поваров трудились на кухне, жаря и готовя множество блюд. Из королевских запасов привезли самое лучшее вино, одним словом, Генрих, поминал своего любимого сына.

Годфруа прибыл вместе с графом Андре де Йорком, у которого он гостил. Иначе было просто нельзя. Он должен был повидаться с королем Англии и попытаться разузнать дату и место отплытия в Нормандию.

Перед началом охоты, после утренней мессы, Годфруа де Леви вместе с графом подошел к королю Англии для приветствия.

Король Генрих был одет в роскошный охотничий костюм, богато украшенный золотым шитьем и шелком. На голове короля красовалась небольшая корона, тускло светящаяся рубинами и изумрудами.

Герольд короля представил его Генриху:

– Сенешаль графства Дрё, мессир Годфруа де Леви, шевалье! Прибыл с частным визитом в Англию, сир!..

Годфруа склонил голову. Генрих тепло приветствовал его, обращаясь к своим рыцарям, стоявшим чуть поодаль от королевского трона:

– Здравствуйте, сенешаль де Леви! Рад видеть вас здоровым и бодрым! Вы, как мы поняли, продолжаете гостить в наших землях? Неужели, мессир сенешаль, вам у нас так понравилось, что вы оставили свой долг и решили обосноваться в моих владениях?

Король весело посмотрел на придворных, пытаясь немного разогнать тягостное напряжение, витавшее в воздухе из-за недавней смерти его сына, которое не позволяло всем собравшимся, как следует, повеселиться на природе во время охоты. Рыцари натянуто улыбнулись. Годфруа снова поклонился и ответил:

– Спасибо, ваше величество! Берега Англии, действительно, добры ко мне. Гостеприимство ваших подданных, – де Леви обвел глазами придворных и гостей, – может служить примером для многих других земель Европы.

Генрих кивнул головой:

– Однако, мессир де Леви, что-то вы сильно изменились за последнее время! Вас, право, очень трудно узнать! Где ваша веселость, искры в глазах и задор? Сегодня у нас праздничный день, всем надо веселиться, шутить и радоваться жизни! – Король сделал упор на последние слова своей фразы.

– Спасибо, сир! – Ответил Годфруа. – Мне, правда, пришлось немного измениться за последнее время. К тому же, земли Франции, в последнее время, как бы сказать, навевают на меня грусть и тоску. Вот, я и решил немного развеяться, посмотреть мир и погостить у благородных английских рыцарей, в чьей храбрости и чести никто не сможет усомниться…

– Искренне! Мне нравятся ваши слова, мессир де Леви! – Улыбнулся король Генрих, но его глаза по-прежнему оставались, полны грусти и тоски. – Спасибо, что хотя бы вы, остаетесь искренним и честным. Да! Простите, если мой вопрос вас смутит. Это не вы, случаем, пробились сквозь ряды моей армии на помощь окруженному отряду мессира де Шомон при Бремюле? Если этот вопрос деликатен для вас, можете не отвечать…

Годфруа гордо вскинул голову, тряхнул своими практически седыми волосами и ответил:

– Да, сир, это был я и мои молодые рыцари, совсем еще юнцы…

Генрих кивнул головой, повернулся к своим придворным и сказал:

– Вот! Смотрите! Перед вами, сеньоры, один из последних паладинов, которому нечего стыдиться! Что? Отворачиваете головы… – Король окинул орлиным взглядом своих придворных, толпившихся возле палатки. Они мялись, некоторые из них стыдливо отводили глаза. Генрих повернулся к де Леви. – Простите, мессир де Леви, что я не успел раньше прекратить этот бой! Смерть храброго де Шомона потрясла меня до глубины души. Да, не скрою, мессир де Шомон порядком навредил мне в Нормандии, даже, прошу прощения, стал раздражать меня своими, как мне тогда казалось, наглыми выходками. Но, поверьте мне, мессир сенешаль, для меня было огромной честью гордиться, если бы такие храбрые и верные сеньоры служили под моими знаменами…

Годфруа де Леви приблизился к Генриху и встал на одно колено перед ним:

– Сир! Ваши слова – это слова истинного короля Англии! Вы, сир, достойный сын вашего великого отца! Позвольте поцеловать вашу монаршую длань…

Генрих смутился, он отдернул руку и встал. Он поднял де Леви и поцеловал его трижды. Годфруа заметил, как небольшие слезинки стекли по его щекам.

– Мессир де Леви! Ваши слова идут от сердца. Спасибо…

Король снял с пальца правой руки большой перстень с алмазом величиной с грецкий орех и протянул его Годфруа:

– Примите этот перстень от всей души. Пусть он будет вам наградой за ваши честные, сердечные и искренние слова… – Король повернулся к придворным и крикнул. – Пора начинать охоту! Кони уже заждались всадников!

Горнисты протрубили, подавая сигнал к началу охоты. Придворные стали расходиться, когда Генрих снова повернулся к де Леви и сказал:

– Ответь мне только одно – это ты?.. – он посмотрел на Годфруа, стараясь прочесть в его глазах ответ на свой прямой вопрос. – Я, право, вздрагиваю, когда вижу вас, сенешаль…

– Нет, сир, лично я не прикладывал своей руки к смерти вашего сына…

– Спасибо за честность, рыцарь. Через месяц мы будет отплывать из Дувра в Нормандию на ежегодный праздник, посвященный высадке моего отца в Англию. Вы, я надеюсь, поедете со мной и моим сыном?..