Талиессин вошел в комнату, остановился за спиной у мастерицы. Она даже не обратила на него внимания — привыкла. Затем принц медленно обвел комнату взглядом: ни украшений, ни места для отдыха здесь не имелось. Под окном, спиной к яркому свету, сидела еще одна мастерица: ее фигура представала темным силуэтом, и разглядеть лицо девушки было невозможно. Талиессин не столько узнал ее, сколько ощутил ее присутствие.

Стремительным движением он переместился к окну, нагнулся к ней:

— Эйле!

Она тихо вскрикнула и метнулась к нему, уронив с колен корзину и потеряв на полу иглу. Эйле вскинула руки, чтобы обхватить Талиессина за шею. Цепочка звякнула и потянула левую руку назад. Эйле отступила к стене. Она вдруг ощутила жгучий стыд, которого прежде не испытывала. Еще минуту назад ей представлялось делом вполне обычным то обстоятельство, что старшая мастерица, недовольная поведением подчиненной, посадила ее на цепь. Но все изменилось, едва об этом узнал Талиессин.

Принц тоже отступил от своей возлюбленной. Провел кончиками пальцев по ее лицу, груди, поясу, как бы оценивая нелепый мужской наряд, в который она была облачена. Затем спросил:

— Ну, и кто это сделал с тобой?

Она виновато отвела глаза в сторону.

— Эмери.

— Для чего?

— Ему было нужно, чтобы я передала письмо.

— Теперь ты — паж?

— Кукла меняет пол вместе с одеждой.

— Теперь я понимаю, почему ты ушел от меня с этой женщиной, милый паж, — кивнул принц, бросив мимолетный взгляд на старшую мастерицу. — Насколько я понимаю, это она посадила тебя на цепь.

В этот миг старшая все-таки обернулась, заранее хмурясь: ей не понравилось, что любопытствующий придворный кавалер отвлекает от дел наказанную работницу. Увидев немолодое, дряблое лицо старшей, Талиессин фыркнул:

— Ну, я понимаю, почему она это сделала! Боится, что ты сбежишь, не так ли? У нее есть все основания для беспокойства. Ни один паж долго такого не выдержит.

Старшая не понимала, о чем идет разговор. Она попросту была недовольна, вот и все. Затем выражение ее лица изменилось — она узнала Талиессина. Быстро спустившись с табурета, старшая присела в почтительном поклоне.

— Простите, что не сразу узнала вас, ваше высочество. Вы — редкий гость во дворце вашей матери.

— Снимите цепочку с этой девицы, — приказал принц, не отвечая на приветствие.

— Ваше высочество, эта девушка...

— У меня такое странное чувство, будто меня ослушались, — заметил принц, созерцая потолок. — Этот хорошенький искусственный мальчик — моя возлюбленная. Нечего таскать чужие игрушки! Ясно вам? — Он чуть присел и на пружинящих ногах перебежал комнату наискось. Это выглядело жутковато — на мгновение принц превратился в странного зверька, косящего дикими зелеными глазами и вытягивающего губы в трубочку. Затем Талиессин выпрямился и принял небрежную, изысканную позу — истинный придворный.

— Я развратник, — сообщил он мастерице. — Отдай мне мальчишку, старая карга! Он — мой.

— Какого мальчишку, ваше высочество? Это — девушка!

— Что? Он ввел вас в заблуждение? — Талиессин обернулся к Эйле. — Как ты мог?

— Простите, — пролепетала Эйле. — Меня переодели, вот и все.

Талиессин увидел, что губы у старшей мастерицы дрожат, в глазах проступают слезы, и остановился.

— Я не хотел огорчить вас, — сказал он совершенно другим тоном. — Все время забываю, что не всякий привычен к моим выходкам. Эта девушка, переодетая неряшливым, но милым мальчиком, — моя любовница, и я хочу, чтобы она ушла со мной.

— Она — собственность дворца, — пробормотала старшая, протирая лицо платком.

— Полагаю, моя мать не станет возражать, — отозвался принц. Он подошел к столу и пошарил среди корзинок и подушек с иголками. — Где у вас ключ?

Старшая молча сняла с пояса ключ и протянула Талиессину. Он отомкнул замок, бросил цепочку на пол и схватил Эйле за талию.

— Ага! — закричал он торжествующе. — Теперь-то ты от меня не уйдешь!

Вместе они бросились бежать, нарочно грохоча обувью и опрокидывая на бегу всю мебель, какая только подворачивалась: тонконогие столики, изящные напольные подсвечники, подставки для статуэток и ваз (вместе со статуэтками и вазами), туалетные и письменные шкафчики, — словом, все, что только можно было уронить. Они наступали на ноги и на шлейфы, сорвали одну или две портьеры, украли пузатый кувшин с вином прямо из-под носа у гвардейцев — и, задыхаясь, выскочили в сад, под защиту раскрашенных колонн портика.

— До чего у них унылый вид! — сказал Талиессин, выхватывая кувшин из рук Эйле и опрокидывая его над своим раскрытым ртом.

Широкая струя вина хлынула и испачкала лицо принца, его волосы и одежду. Эйле отобрала у него кувшин и проделала то же самое. В рот попало совсем немного, но этого оказалось довольно, чтобы оба опьянели окончательно. Отшвырнув кувшин в кусты, они скатились по ступенькам и ринулись в сторону ограды «малого двора».

Талиессин забрался на дерево и помог Эйле вскарабкаться — теперь они сидели рядом на ветке и болтали ногами.

— Ну так что же случилось? — весело спросил Талиессин. — Почему ты так вырядилась? Что хотел от тебя Эмери?

— Он написал записку своему дяде, — сказала Эйле. Она помрачнела, вспомнив о том, кем является этот самый дядя.

Талиессин даже не заметил мимолетного облачка, мелькнувшего в глазах его возлюбленной. Он схватил ее за ворот и дернул:

— Ну, давай сюда эту записку! Давай!

— Нельзя. — Эйле сделала слабую попытку отбиться.

Талиессин дернул сильнее и оторвал ворот, а затем и застежку на груди. Он сунул руку за пазуху девушки и сразу же нашел маленький сосок.

— Ой, — сказала Эйле.

— Мне нравится, как ты говоришь «ой», — объявил Талиессин. — Я всю ночь об этом размышлял и пришел к выводу, что это пикантно. Ни одна из знатных дам, я уверен, так не умеет. Давай еще раз.

— Ой, — повторила Эйле.

— Теперь без души, — огорчился Талиессин и ущипнул ее за другую грудь.

— Ой! — вскрикнула Эйле и чуть не упала с ветки.

— Держу, — сообщил Талиессин.

Затем он вытащил руку и обнаружил, что между пальцами у него зажато письмо.

— Давай вскроем? — предложил он девушке.

— А вдруг это что-то важное? — запротестовала она, но в последний раз.

— Тем более! Я должен быть в курсе всех сплетен, интриг и злодеяний.

Он быстро развернул листок, пробежал его глазами и помрачнел.

— Странно, — пробормотал он.

Эйле тихонько сидела рядом. Талиессин чувствовал прикосновение кругленького плеча, и от этого ему делалось уютно и на удивление покойно. И даже зловещий смысл записки почему-то не вызывал должного волнения.

— Слушай, что он пишет, — начал Талиессин. И чуть подтолкнул ее: — Мальчики вроде тебя должны быть любопытны, порочны и бесстыдны.

— Я ведь не мальчик, — сказала Эйле и покосилась на Талиессина.

Он остался невозмутим.

— Я в этом не уверен... Итак, слушай: «Дорогой дядя, эта девочка, переодетая мальчиком, — моя хорошая подруга. Ее нужно накормить, она голодная...» Ты и вправду голодна?

Девушка кивнула.

— Ну ладно, потерпишь еще немного, — решил Талиессин. — Если после долгой голодовки сразу что-нибудь съесть, то можно умереть от болезни внутренностей — это мне рассказывал мой учитель фехтования... «Возьмите паланкин и НЕМЕДЛЕННО отправляйтесь во дворец! В саду, напротив беседки Роз — это возле ограды, за которой начинается "малый двор", — лежит труп. Он в кустах, накрыт моим плащом. НЕ ВЫТАСКИВАЙТЕ ИЗ ТЕЛА МОЮ ШПАГУ! Заберите тело и тайно увезите. Подробности лично. Навеки преданный Р.».

Эйле тихонько ахнула.

— Что? — сказал Талиессин. — Тебе об этом что-нибудь известно?

— Он все-таки убил его!

— Кто — кого?

— Господин Эмери — господина Тандернака.

Талиессин подумал немного.

— А ты доверяешь господину Эмери?

Эйле кивнула.

— Ну да, — протянул Талиессин. — Я, пожалуй, тоже... отношусь к нему лучше, чем к прочим. Ради меня он побил одного дурака в трактире — добрая душа. Будем исходить из того, что Эмери — хороший человек.