Полагаю, с нашим отъездом в поместье Ортесов стало пустовато. Вместе с нами перебрались куча народу. Например, вездесущие тартарцы. Я не очень понимал, почему они до сих пор с нами. Я привык к ним, мы даже подружились, но у них ведь какое-то там задание от своего руководства. Такое ощущение, что выполнять его они не торопятся. По крайней мере, люди доминуса Флавия, которые аккуратно приглядывали за гостями, никаких контактов с кем бы то ни было не заметили.

— Это здесь ты жил в детстве? — задумчиво спросила меня Агния.

Конечно, я не мог удержаться и не побывать в своём бывшем доме в квартале неблагонадёжных. Он так и пустует с тех пор, как отсюда всех вывезли. Место пользуется дурной славой, и даже бандиты и обездоленные по большей части стараются обходить его стороной. В центре опустевших кварталов до сих пор высится храм чистого бога. Теперь он изрядно обветшал и пуст. Мы и в нём побывали, я даже спускался в подвал и осмотрел их страшную машинерию, призванную увеличивать концентрацию чистоты. Она тоже была мертва, находиться в подвале мог даже непривычный к воздействию чистоты человек, но общее тягостное ощущение никуда не уходило. Как будто отголоски страданий так и не ушли, и призраки чужой боли до сих пор бродят меж белых стен. Моя старая квартира тоже не вызвала ностальгии. Здесь всё осталось так, как было, когда я видел квартиру в последний раз. Немного разрухи и беспорядка, но немногочисленные пожитки остались на своих местах. Наверняка здесь были мародёры, но никто не польстился на старую самодельную мебель и ветхую, много раз перешитую одежду.

Посмотреть на место, где я жил, захотели все друзья. Тартарцы, Акулине и Доменико, Петра и, конечно, Кера. Последняя глубоко втянула воздух, после чего констатировала.

— Немного печали, немного страха, немного тревоги. А в остальном — покой, нежность и надежды. У тебя было хорошее детство, патрон. Тебя здесь любили.

— Я тоже их любил, — кивнул я, сглотнув комок в горле. Петра, будто пытаясь защитить меня от дурных воспоминаний, стояла прижавшись ко мне спиной. Разглядывала обстановку.

Забавно. Получилось такое прощание с прошлым — почему-то после этого визита мне стало немого легче. Дурное возбуждение и бесплодная жажда действий поутихли и я, наконец, смог сосредоточиться на деле. Зато мои родственники и друзья в очередной раз несколько дней носились со мной, как с писаной торбой, как вокруг тяжело больного. Даже Акулине притихла — толи прониклась моими переживаниями, то ли ужаснулась бедности, в которой прошло моё детство. Впрочем, не все были впечатлены. Тартарцам, например, было совершенно плевать на мои переживания — они изводили меня вопросами про воздухоплавание. Оказывается, до сих пор эта тема как-то прошла мимо них. Даже когда мы были в Тенгисе и Анфе они умудрились пропустить демонстрацию воздушных шаров. Услышав о таком изобретении, вся троица была в полном восторге, особенно Агния и Комо. Гаврила тоже был впечатлён, но в корзину войти так ни разу не решился, даже когда первый на новом месте воздушный шар был готов. Просто не смог себя заставить — оказалось, кинокефал ужасно боится высоты.

Работа неожиданно увлекла. Первый месяц я всё ещё ловил себя на мысли, что занимаюсь чем-то неважным, лишь бы не сидеть без дела. А потом мне понравилось. Понравилось разбираться в сложностях с установкой двигателей, с поиском комплектующих для воздушных шаров и поставщика водорода. Понравилось по вечерам гулять с Петрой по улочкам Сарагосы, а по выходным болтать с таким же усталым Доменико. Забавно было наблюдать, с каким восторгом смотрят тартарцы на появляющийся из ничего огромный, монументальный каркас дирижабля. Они активно участвовали в постройке — оказалось, что здоровяк и увалень Комо неплохо разбирается в механике, а наши мастера слушают его советы внимательно и с уважением. Конечно, я догадывался, что знания о том, как работает дирижабль рано или поздно дойдут до Тартарии, но что с того? Далёкую Тартарию я врагом воспринимать не мог, пусть она и называется в этом мире совсем не так, как я привык.

Я немного переживал, что Кера скоро заскучает, однако богиня, оказывается, была просто не знакома с этим чувством. Она, вот неожиданно, стала иногда выступать в местном театре. Каждый раз, оказываясь на представлении, я едва сдерживал хохот. Не потому, что она плохо играла — наоборот, у богини получалось на удивление живо и правдоподобно. Мне было смешно смотреть на зрителей, которые даже не подозревали, кто выступает перед ними на подмостках и благосклонно принимает цветы после представления. Похоже, ей очень нравилось это поклонение. Да и своеобразную иронию Кера тоже видела и наслаждалась ей. Как я понял, очень часто она стала уступать место Еве — девушка после смерти чистого и иерархов немного оттаяла и перестала так сильно бояться возвращать себе контроль над телом. Как они делили бедного Доменико, и как к этому относился он сам, я понятия не имею. Однако, кажется, их всё устраивало.

Спокойная, размеренная жизнь неожиданно понравилась всем. Даже когда дядя предложил развеяться и сплавать проверить, как идут дела в фактории по добыче алмазов, я отказался. Не потому что не хотел — боялся нарушить своё спокойствие. Испугался, что потом придётся снова к нему привыкать с трудом и муками.

Так бы, наверное, и продолжалась моя жизнь, если бы однажды, спустя почти год после того, как мы обосновались в Сарагосе, я не встретил одного старого знакомого. Привычный обед в кафешке неподалёку от мастерской был прерван.

— Не возражаешь, если я присяду? — стоило поднять глаза на прервавшего моё уединение человека, и сразу стало очевидно — спокойная жизнь кончилась.

— Конрут, — обречённо констатировал я. — Не скажу, что рад тебя видеть. Ничего против тебя лично не имею, но, сдаётся мне, ты принёс дерьмовые новости.

— Я просто подумал, что тебе пора развеяться, — ответил убийца.

— Да я, как бы, и так не сильно скучаю.

— И тем не менее. Я тут поспрашивал народ. Ты живёшь скучной жизнью обывателя. Ни за что не поверю, что тебе она нравится.

— И ошибёшься, — я пожал плечами. — Мне действительно нравится.

— То есть ты отказываешься? — огорошил меня старый учитель. — Давай так. Если тебя действительно всё устраивает, я сейчас посижу с тобой, поболтаю обо всякой ерунде, расскажу, как живут те наши знакомые, кто остался в Риме, выслушаю новости о тех, кто перебрался сюда, и мы с тобой попрощаемся. Я не стану настаивать, не стану тебя уговаривать, и вот это вот всё. Вижу же, что ты напрягся и придумываешь причины, чтобы мне отказать. Так я тебе скажу — в этом нет необходимости. Мне достаточно твоего «нет».

Я открыл рот, чтобы сказать это самое «нет»… и не смог. Старая сволочь меня подловила. И дело даже не в любопытстве. Ещё целую минуту я боролся с собой, а потом сдался.

— Рассказывай, что тебе от меня нужно. Но если я посчитаю, что это ерунда и бред, всё равно откажусь, — я всё-таки попытался оставить себе путь для отступления.

— Не посчитаешь, — без улыбки сказал Конрут. — И уж поверь, я не стал бы тебя беспокоить, если бы мог справиться сам. Там действительно нужна твоя помощь.

— Давай всё-таки конкретнее, — попросил я.

— Конкретнее тебе… нужно убить одного человека.

— Сразу нет, — я даже облегчение почувствовал. Всё слишком очевидно. Не имею ничего против ремесла Конрута — было бы глупо изображать из себя невинный цветочек, который не желает пачкать руки в крови, но убивать какого-то бедолагу, который мне лично ничего не сделал, я не собирался.

— Ты дослушай, парень. Неужто думаешь, что я принял тебя за наёмника, который не прочь прибить кого-нибудь, чтобы срубить несколько серебряных кругляшков? Выслушай, кого нужно убить и зачем, а уж потом решай!

Тратить время на бессмысленные разговоры не хотелось, но я кивнул. Интересно было, как он собирается меня уговаривать.

— Ты ведь, полагаю, не следишь за событиями, происходящими в Риме, — Конрут начал издалека. — Я навёл справки — ты занимаешься заводом, готовишься к свадьбе, и вообще тебе совершенно нет дела до того, что происходит в столице. Я не в упрёк говорю. Даже завидую, что ты смог всё же перестроиться. Мне это, в своё время, не удалось. Но чтобы понять, какого гекатонхейра я к тебе припёрся, новости выслушать всё же придётся.