Макурин, идя навстречу к чаяниям народа, был вынужден приходить к толпам страждущих, перекрещивая их и читая молитвы. Тяжело же было, он один, а их вон столько и каждый со своими нуждами!

Уже после первых же верст путешествий и первых суток благословений он, при помощи умных людей, помогающих советом и делом, стал планировать свою поездку. На первые сутки светским и духовным властям был дан приказ — напутствие. Желающие, а это практически все, должны были в количестве не менее десяти тысяч днем на свежем воздухе, и сколько влезут в очередную церковь в вечернее время, самим собираться по дороге святого. Чтобы тот не искал по деревенским селениям, рыская по ужасным дорогам.

Затем при каждом ночлеге, а это на первых порах через десять — двенадцать верст, обязательно собирались обычные попы и их различные начальники. Не для инструкций — для наделения божественной эманацией. Годилось, в общем-то, все, но особенно кресты, иконы, даже разная одежда духовных деятелей. Для того же, пусть и гораздо слабее, приносилась вода в ведрах и других емкостях.

Поначалу у народа много было скепсиса. Причем Андрей Георгиевич четко видел общую тенденцию — чем больше было образованных людей, особенно с университетским образованием, тем больше было неверия. Да Макурин и сам в начале поездки, честно говоря, не очень-то верил в свои чудодейственные способности. Очень уж похоже было это на практику А. Чумака в конце ХХ века. И если к нему постепенно просто перестали ходить, то ведь его и побьют и очень даже сильно!

Но уже в первые же дни практики, он с трепетом и даже с ужасом стал видеть — его благословения срабатывают! То, что слова молитв и крещение самого святого помогают от болезней или, хотя бы, от общих страданий, он уже почти привык. Но кресты священников и иконы приходских церквей после благословления святого или даже простого прикосновения тоже стали отдавать божественную эманацию. Он-то это чувствовал своими новыми чувствами, а вот простые прихожане просто видели, как от даже присутствия иконы (кресты, библии, молитвенники и проч.) помогали от болезней и даже от плохой судьбы.

Сколько здесь было в реальности, а сколько напридумано самими людьми Андрей Георгиевич даже не пытался узнать. Все равно правды не узнаешь, да и затем?

Строго приказал уездному и губернскому начальству соблюдать добровольность и не гнать «в обязаловку» прихожан. Знал он этих чиновников и совершенно им не верил. И ничего, что прихожане валят толпой, они еще «дадут дыму». Тогда как обязательная работа чиновников — это всего лишь наведение порядка среди людей и повсеместная им помощь. Ведь не одной молитвой сыт будет человек, ему надо бы еще хлеба, хотя бы пару кусочков, да желательно с чашкой супа.

Со скрежетом, но исполняли. Ведь это обычным прихожанам он святой человек, помогающий больным и страждущим. Для всех чиновников же — от пьяницы забулдыги коллежского регистратора Митрофанова до его сиятельства московского губернатора князя Долгорукова — для всех он, прежде всего, был его высокопревосходительством министром и действительным тайным советником (первый класс по петровской лестнице). А уж каким он был обвешен грозными бумагами от самого императора и по ведомствам от его глав, то сами чиновники даже не решались сказать друг другу. Лишь вздрагивали ненароком и бдили, бдили. Не дай Бог хотя бы волосок с него упадет, никому мало не покажется.

Хотя, конечно и им приходились идти на молитвы. Кто по приказу, кто, будучи истинным прихожанином. А то и попросить мог за больную дочь или за себя, грешного, страдающего, пардон, геморроем. Всяко было, святой никому не отказывал, только строго пенял за пьянство, взяточничество и прелюбодеяние. А одному чиновнику, известному «голубыми» подвигами, исцелив от язвы, но так врезал крестом по лбу, что у него почти месяц светил шишак с голубыми расцветками. И что вы хотите, исцелил ведь и от этого сексуального извращения!

В Москве, при ее масштабе, Макурин планировал побыть не менее недели. А пробыл более двух недель, да и то в последние дни уже твердо сказал, как приговорил: — до четверга следующей недели и все! И никто не уговорил — ни губернатор, ни влиятельная дворянская делегация. Ибо впереди еще Урал и Сибирь, а него жена, бедная, скоро будет рожать!

И то, заметил он, что некоторые хитрецы вздумали по второму и третьему разу приходить под его благословение. В этом ничего плохого для них-то нет, зато многие и по первому разу не приходили.

«Товарищи» эти прятались в толпе, даже парики зачем-то надевали. Глупые, он же по аурам их видит. Благословил пару раз… крестом. А дни-то идут. То есть, не то, что он совсем торопится, но не всю же жизнь он будет в поездке?

Еще одной некоторой проблемой стали жертвоприношения, так называемые милостыни. С этим он привык еще в Санкт-Петербурге. По его указанию в Священном Синоде была выделена статья доходов и расходов святоо, а при нем довольно большой штат чиновников. Но он не ожидал такого масштаба и разнообразия милостыни! Несли все — дворяне, чиновники, купцы, крестьяне, даже нищие. Короче все, кто побывал на проповедях и молитвах и что-то с этого получил. А ведь это миллионы людей! И православная церковь уже который век учила — обратился к Богу — отдай милостыню, хоть деньгами, хоть имуществом, даже крепостными людьми, а пожертвуй, ибо надо!

Святой сначала откровенно опешил, а потом решил, что он не революционер и нечего тут, хм прелестями крутить. Объявил, что милости им принимаются за одним исключением — сам святой для себя не берет. Церквям же и различным богоугодным учреждениям можно. Синод также принимает по статье 17 бюджета.

Купечество на этом не успокоилось, отрядило большую делегацию, как водится, с богатыми дарами. Что же делать? Купечество он, разумеется, благословил, дары — золотой сервис на сто с чем-то тарелок — принял. Но потом объявил, что пойдет это как именной дар московского купечества в церковный бюджета святого.

— Поймите, почтенные, и на Земле и на Небе я уже богат и знатен и мне уже ничего больше не надо, а вот простому люду надо, особенно детям и нищим, — разъяснил он купцам, — дарите им, и я буду вам расценивать, как подарки себе!

На эту встречу он специально пришел в служебном мундире со знаками действительного тайного советниками и регалиями министра. Купечество и оробело. Одно дело подносить хотя бы простому человеку, пусть и святому, а совсем другое — высшему сановнику страны! Попробуй ему откажи! Он ведь духовно очень высоко по сравнению их, что они заранее согласилось, но и в светской сфере!

Но наиболее проблемным и затратным по времени оказалось для него старообрядство. С XVII веке эту ветвь христианства, в о числе и в Москве, как только пытались согнуть. И лаской, путем дарования им возможности хорошо заработать, административно, кнутом и ружьем подавляя их и даже духовно, натравливая на них официальную церковь и не давая отвечать.

Все тщетно. Старообрядчество выживало и даже крепло. И государство ничего не могло сделать. Сгибая и, может быть, покупая отдельных их представителей, оно вынуждено было терпеть течение в целом.

Появление святого, как они обозначали поездку Макурину, они тоже поняли, как очередной шаг государства, которому они прямо никак ответить не могли, но пассивно, разумеется, собирались.

Что же, он был не против. На православные собрания, сборища, как отмечали их старообрядцы они, естественно, не показывались. Тогда он пришел сам и не на моления старообрядцев, туда бы его они не пустили ни в коем случае. Попросил приказном порядке к старообрядческим старикам (так он прозвал их про себя). Прошение в категорической форме было написано самим Макуриным, все равно лучшего не было, и на форме губернатора.

Конечно, они согласились, правда, только через два дня и, как он понял позже, яростных дискуссий. Впрочем, ему было уже все равно. Понимал ведь, как можно мирно согласиться с феодальным государством? Да беспркословно встав на колени!

На встречу с министром религий России — Макурин назвал себя официально и прямо. Дискуссий не будет, это станет встреча имперским администратора с поданными и те обязаны согласиться или отправиться в Сибирь на каторгу или в ссылку, в зависимости от уровня вины.