Похлопал ему по плечу, показывая, что доволен. А про себя подумал, что уже пошли товары в массовом порядке, а у него еще товарная стриктура не доделана. Караул! Так ведь он и ничего не заработает! Не стыдно тебе, господин Макурин, и даже не Андрей Георгиевич XIX века, а Андрей Игоревич XXI столетия. Продажа, это был когда-то его конек!

Поэтому взял еще полмешка белой пшеничной муки и торопливо уехал. Надо быстрее ехать торговать и между делом везде дарить, чтобы потом тоже торговать. Маркетинг — дело тонкое!

Но в поместье к Вязьмитиновым все же приехал. И не только по делам с недорослем, их бестолковым сыном. То есть, сначала с сыном, а потом с хозяйством. Деньги ж счет любят, это каждый знает!

В поместье сразу оглушил чету Вязьмитиновых:

— Честь имею видеться, действительный статский советник и камергер Макурин, столоначальник в собственной Е.И.В. канцелярии!

— И-ик! — пискнула от неожиданности жена, — надворный же был советник!

— Пожалуйте к столу, — поддержал ее муж, — мальвазии уже нет, но есть другое, такое же хорошее вино! Обмыть надо чин и должность тоже!

«Бр-р! — аж передернулся Макурин в воспоминаниях, — не надо нам никакого вина, ни хорошего, ни очень хорошего!».

— Никак не могу-с, — вслух вежливо отказался Андрей Георгиевич. Пояснил: — его императорское величество очень торопит меня по службе. Дела немешкотные!

Положил свой служебный головной убор на стол, но сам туда не уселся. Нальет еще щедрый хозяин так называемого вина, опять день пройдет насмарку.

— Я чего к вам приехал. Помню, говорили, о вашем сыне, Георгии.

— Да, ваше превосходительство! — слабо улыбнулась Любовь Дормидонтовна, — ежели пристроите, век будем вам благодарны!

— Вам очень сильно повезло! — объявил Макурин, — его императорское величество изволил набрать для себя новый департамент, в который я тоже буду служить! И мне надо двух-трех письмоводителей, не больше. Как, Георгий, пойдешь?

— Он будет делать все, что вы захотите, ваше превосходительство! — опять влезла Любовь Дормидонтовна, — мы же дворяне!

— Мне вряд ли! — укоротил он Макурин, — а вот императору — да!

Сказано было громко и сильно. И пока старшие Вязьмитиновы, оглушенные и потерянные, молчали, Андрей Георгиевич в приказном порядке велел Георгию:

— возьми несколько листов бумаги, чернильницу с доброй мерой чернил и пиши прощение на мое имя.

Хоть это он знал! Быстренько написал на этом же столе требуемое. Макурин бегло просмотрел. Содержание его пока не требовалось. Прокомментировал нужное:

— Почерк, право же, не дурен, и ошибок мало, всего лишь четыре на весь текст. Для начала неплохо, но нужно еще очень проучиться. Еще более улучшить почерк, никаких ошибок и ляпов. Ты готов, Георгий?

— Я готов! — подтвердил он, но его мам еще не была готова:

— Но вообще-то он может писать! — рассердилась она.

— А его императорское величество Николай I не вообще! — отрезал Макурин, — так как же?

Он на память написал выходное сочинение (вкратце).

— Вот к такому-то и должен стремится, — резюмировал написанное.

— Конечно, он будет готов учиться, — вмешался Петр Савельевич. Он, видимо, изрядно пнул жену по ноге под столом, поскольку та ахнула и больше не говорила. С мужчинами же Макурин договорился быстро. Георгий две-три недели поучится в той же школе и у той же учительницы, что и Андрей Георгиевич и поселится, как и Макурин, в той же квартире. Это и дешево и хозяевам будет приятно. А там и попаданец приедет.

Георгий, посмотрев на текст столоначальника, даже как то съежился. Его почерк, казавшийся неплохим по сравнению с гостем, выглядел теперь, как курица лапой. Проняло даже Любовь Доридонтовну, больше не открывшей рот.

Договорились на счет сына, поговорили и на счет хозяйственных вопросов. Петр Савельевич, правда, уже успел продать будущий урожай за двести рублей ассигнациями, но Андрей Георгиевич тут же перекупил за двести пятьдесят тех же рублей. Рынок-с, это вам не пуси-муси!

С тем и расстались в общем удовлетворенные собой и весенний погодой. Лишь мать малолетнего героя Георгия Петровича была недовольна. Впрочем, женщины всегда смотрят на окружающий мир с кислым видом, на это они и есть женщины!

Уезжал Андрей Георгиевич сразу в Санкт-Петербург. Ибо при более глубоком размышлении понял наш попаданец, что самый оптимальный вариант рынка в любом случае будет столица. Так чего же тянуть собаку за хвост? Надо ехать туда и развивать городской рынок.

Хотя, разумеется, первая его попытка представляла не более, чем разведывательный рейд. Ибо, что можно делать с товарами на двух телегах и даже немного на одной бричке? Только смотреть и прицениваться. Да-с!

Всюду представляясь провинциальным помещиком, что было правдой лишь отчасти, он понемногу представлял то мучицу, то соль, то мед, — в общем, весь имеющий товар.

Их покупали, потихоньку бранясь за недостаточность количества. Но про качество практически каждый раз молчали, из чего Макурин пришел к выводу, что правильной дорогой идем, товарищи! Так держать!

Оставив порядком облегченные телеги с обалдевшими-таки от столицы возчиками, Андрей Георгиевич завернул в Зимний дворец с некоторым количеством продовольствия и, в первую очередь, ремесленных изделий, последние, в основном, из рук небезызвестного Мищки Удальцова. Он с удовольствием их раздавал, а местные придворные с большой радостью их расхватывали.

И, что немаловажно, император Николай I, его жена Александра Федоровна, их дети тоже довольно брали, как отдельные виды посуды, так и целый сервиз на десять персон, более ста деталей! Их активность еще более увеличилась, когда обнаружилось невзначай, что нарисованные люди — императорская семья — это искусно вырезанные силуэты!

И ведь не редкий тогда фарфор, ни драгоценный металл типа золота или серебра, или даже алюминия. Обычное дерево, а ведь поди ж ты!

— Мастер мой, к сожалению, ни разу не видел ни вашего императорского величества, ни вас, ваше императорское величество, ни, те более ваших детей, — извинился он перед Николаем I и его женой, а потом старшими детьми сыном Александра и дочерью Татьяной, — поэтому и портретное сходство пока не очень.

— Ну ничего, — после некоторого молчания (короткого) сказал Николай, — портреты, конечно, не похожи, особенно дети, но вообще посуда по качеству показывает зрелого мастера. Пусть старается!

— Да, — подтвердила Александра Федоровна, — такая посуда, так и хочется сказать брависсимо! Очень похоже на мастера мейсенской школы. Да, Андрей Георгиевич?

— К сожалению, вынужден вас огорчить, но оный мастер мой крепостной крестьянин Мишка Удальцов никогда свое не покидал и уж, конечно, мейсенской посуды не видел и их изображения не копировал.

— Да? — искренне удивилась императрица, — а похоже. Я бы точно перепутала бы. И как отработана посуда, чем он так, какая краска?

— Или лак? — добавил император, аккуратно трогая пальцем поверхность тарелки, — как-то очень уж гладко, аж оторопь берет.

— Нет ваши императорские величества, — ответил Макурин сразу венценосному монарху и ее жене, — здесь нет ни краски, ни лака. Только тщательная обработка и золотые руки мастера.

— Вот они, русские люди! — искренне порадовался за своих поданных Николай I и уже деловито сказал: — ты как хочешь, но мы в твое поместье летом заедем. Сам виноват, и огурцы у тебя замечательные, и природа изумительная. Да еще оказывается мастера золотые. Прямо-таки не поместье, а рай земной!

Конечно же, Андрей Георгиевич не собирался отказываться. Да и его мнение уже ничего не решало. Император всероссийский подумал! И раз государь велел, то кто в России захочет отказаться?

— Разумеется, ваше императорское величество, — поклонился попаданец, — я с большим удовольствием приму своих сюзеренов.

— И я поеду! — поддакнулаНастя под руку, сидя рядом (разговор был в столовой перед обедом).

— И ты, моя милая, когда выйдешь замуж, — согласился Макурин. Посмотрел на невесту и понял, что сказал как-то не то. Женщины, как и кошки, научились очень не вербально разговаривать. Вот и сейчас Андрей Георгиевич видел, как холодом повеяла ее спина. Подумал, что будет ему на орехи после обеда. Надо будет после столовой срочно бежать. Можно, конечно, и без сегодняшнего обеда, но тут еще светлейшего императора обидишь. Трудно быть всеобщим любимцем!