Он только посмотрел в след красотке, ушедшей в раздраеных чувствах — от разгневанных до испуганных. Подумал, что, наверно, им еще не раз с ней встретиться, и он даже, в конце концов, им проиграет. Уже сейчас его тело было готово не раз сдаться и только пугливость девки, шокированной роскошью дома помещика, еще позволила стать ему победителям. Но вскоре она примерится к обстановке и начнет, как всегда женщины, крутить перед мужчинам своими прелестями. И, как бы ему это не казалось позорно, быстро поднимет лапки в знак полной капитуляции.

Макурин так подумал, и не только кисло, но и радостно. И тут же уточнил, что если только Настя здесь не появится. О тогда тут пройдет битва титанов, хо-хо. Он-то в любом случае будет виноват, а вот кто победит?

К мужикам надо идти иди, ведь как ни крути, но день сельского схода все же пришел. Ближе к обеду, когда он уже подумывал чего бы ему разэтакое съесть, пришел взмыленный Аким и доложил, то все крестьяне в центре Берзового уже собрались и ждут только его милость.

Пора было неспешно идти, баять про светлое будущее и про американский империализм, ха-ха. Шутка. А если серьезно, сегодня он должен был пробить мысль в дремучие крестьянские головы, что проводимые реформы будут весьма полезны и деревенским жителям. И они, как минимум, должны хотя бы не сопротивляться а смирено идти. Ведь не на скотобойню их тащат!

На сельский сход пока деревни Березовое (с точки зрения местных крестьян) Макурин поехал на легких красивых санях, украшенных резьбой и красочными сюжетами масляными красками. В принципе, промежуток от дома до схода был не далеким, можно было бы и пешком не спеша. Тем более, по зимней деревне с ее узкими кое-как протоптанными тропинками, где и ножками еле пройдешь. Но нельзя, nobless oblidg! Ты дворянин, голубая кровь, тебе не положено. А то ведь не то подумают невзначай.

Приехали, или даже продрались по снежным сугробам XIX века. Впрочем, пусть их с этой дорогой. Попаданец уже размышлял о другом, смотрел на нестройную толпу. Подумал вдруг, что будет это победоносный Аустерлиц или проигрышный Ватерлоо? Ха, тоже мне император Наполеон нашелся! Хотя ладно уж.

Нуте-с, начнем, пожалуй. Когда управляющий Аким сказал, что все пришли, он имел в виду, что все домохозяева. Женщины в этом веку полноценными людьми не считались, а молодые парни еще не приглашались. Проще говоря, сельский сход — это собрание домохозяев. А остальные брысь отсюда. Дети и собаки, не мешайтесь под ногами у мужиков.

А говорить ему, дворянин же, у остальных зрителей роль тихо молчать и послушно внимать, что барин скажет. Ну и выполнять, разумеется, сказанное. Это даже не подразумевается. Щас зарычу, мало не покажется!

Помолчав для виду на небольшом постаменте из груды березовых дров, Макурин начал круто, по держимордовски:

— Всех безобразников смутьянов и бестолковых несогласных буду всегда нещадно бить розгами. Дерева в лесу хватает, слава богу! Сегодня еще жалел, видимо, не поняли. Не было у вас барина — брыкались, появился барин, рот закрыли и работать. Поймаю, вам же хуже будет!

Посмотрел на тихо гудящую толпу, не столько возражающую, сколько обсуждающую слова нового хозяина, продолжил, передохнув:

— А вот крестьян работящих, тихих я всегда буду привечать. Работайте, мужики, старайтесь, а уж я вас ни деньгами, ни припасами не обижу!

Чуть было не сказал по инерции, что у нас кровь одного цвета, как он постоянно завершал на деловых заседаниях в XXI веке по сюжету по Маугли. Вовремя прикусил язык. В эту эпоху на полном серьезе господствовал тезис, что дворяне — это голубая кровь. Тоже, конечно, высказывали чисто метафорически, люди все же не дураки были и в средневековье. Но противоположный тезис явно не пройдет ни у мужиков, ни у уездных чиновников.

Посему просто помолчал, посмотрел на окружающих. Толпа заметно увеличила громкость. Домохозяева — люди степенные, хозяйственные, их надо не угрожать, а привечать и даже приласкать. Что же, мы можем и так:

— Я, православные вот как скажу — все мы под одним богом ходим, и не богоугодное это дело людей обижать. Посему с сего года решил я барщину в поместье полностью ликвидировать до последнего клочка земли!

Гул в толпе еще более резко усилился. Нельзя сказать, что об этом не знали. Аким не любил такие новости держать за душой. Болтун еще тот. Рассказал, скотина языкастая, хотя бы родственникам и хорошим знакомым, то есть где-то половине деревне. А уж те разнесли остальным.

Но ведь одно дело переговорить в тайне в темноте избы, а совсем другое, когда помещик сам говорит прилюдно. А Андрей Георгиевич продолжал разъяснять «политику партии и государства»:

— Теперь вы должны, мужики, платить гораздо меньше различные повинности государству натурой и деньгами. Ну, здесь ничего не сделаешь, как платили, так и будете платить. Налоги эти, в общем-то, небольшие и так было заведено еще предками, так и мы будем.

Мне будете оброка одну четверти от всех доходов. Коли продукты получаете, так продуктами, коли деньгами какими, так деньгами. Еще одну четверть будете продавать по рыночной цене продукты или что еще. Неделю в год трудовые повинности, ну это каждому приказчики мои будут ходить.

А больше все! Ни барщины, ни повинности, пришедшие с далеких прошлых лет, н мелких запутанных лет. Вплоть до первой ночи девок и молодых баб!

Толпа отвечала помещику гулом и радостными криками. Повинности эти нередко досаждала крестьянам в повседневной жизни, как заноза в заднице. И мелочь вроде бы. А и пожаловаться стыдно, и в невмоготу.

Но особо все же сильно тяготила крестьянам барщина. Тут уж не тяготила, а, по сути, жить совсем не давала. И ведь, что смешно, одновременно не очень-то много и давала помещикам. В Черноземье еще ладно, а вот в Нечерноземье слезы, а не доходы. Многие помещики только и держались, как за старину. Но Макурин не такой. Пусть крестьяне радуются.

Однако веселились не все. Те, кто уже перерадовались этой новости, хотели еще и дальше:

— Благодетель, а что будет с барщинной землей? — вопрос Акима был как бы квинтэссенция крестьянского чаяния. Руки крестьян помещик освободил. Так и снова бы занял, трудно-то без работы трудяге. Да и голодно, если честно.

На это у Макурина был готовый тщательно выпестованный ответ:

— Поскольку барщинная моя земля теперь свободная, то подумал я отдавать ее за треть всего получаемого урожая с этого надела. Давать ее я буду, прежде всего, вам, моим крестьянам. А если останется, то и всем желающим. Тут как хотите, мужички, неволить не буду. Можете обрабатывать, как раньше, только свой надел и от него питаться и платить различные повинности.

Услышав про свободную землю, которую они могут получить, крестьяне заволновались, самые горячи были готовы уже сейчас получать заветную полоску. Оно, конечно, хорошо бы барин дал бы ее бесплатно, да уж и так хорошо.

Барщинная земля была самая удобная, самая черноземная, которая только и ждала крестьянского зерна. Какая уж там неволя, это звучало просто смешно или издевательски. Ведь крестьянского надела не хватало, заплатишь налоги государству, да повинности барину, и дальше в большинстве соси зимой с голодухи лапу.

А тут райская земля, да почти задарма! Ведь, что не говори, а треть урожая это по-божески. Вон соседские крестьяне половниками работают и то радуются, что не так часто голодают. Они же всего за треть, как тут не задергаешься да не заорешь!

Но победила все же умеренная здравомыслящая часть схода. Земля вот она, а вот свой помещик, который здравые мысли говорит. И крестьяне после некоторого спора решили после схода нарезать землю на жеребья и честно прилюдно тянуть, что кому до станется.

Андрей Георгиевич этим удовольствовался. Ему, в общем-то, было фактически все равно, кто и сколько будет пахать. Как говорится, от перемены слагаемых сумма налогов не меняется. Зерна ему дадут примерно столько же. Много зерна. Золотистого, доброго, сытного. Лишь бы земельные участки делили честно, без скандалов с руганью и кровью. А недовольные все одно будет.