— Будьте здоровы уважаемый барин Андрей Георгиевич! — низко поклонился Елизарий и взял у жены поднос, — угощайтесь, пожалуйста!

Андрей Георгиевич попробовал напиток из большой берестяной кружки. Это была медовая брага. Вкусно, однако, и крепко. Но напиваться сегодня не стоит. Отпив глоток и показав этим свое почтение к хозяевам, Макурин взял ломоть свежего крестьянского хлеба, положив на него пчелиные соты и с удовольствием откусил. М-м! Мед он всегда любил, даже в XXI веке, когда в нем непонятно чего было — то ли естественное, природное, то ли искусственное, дерьмовое. А тут настоящий мед!

— Вкусно, Елизарий, — сказал попаданец, — уважил! Давай, веди для серьезного разговора с тобой.

Хозяин и не собирался держать их у ворот. Дав им откушать, он провел в дом, за стол, у красного угла, под иконами.

— Чем прикажите угостить, вашбродь? — прямо спросил Елизарий у высокопоставленного и весьма важного гостя.

Аким поморщился этой простоте, но Макурину подход понравился. Зачем насильно кормить и поить гостей, если они не хотят. Ведь гости такие, что и разорят, пожалуй, а то и запорют, если особенно не понравятся.

— Спасибо, Елизарий. Жрать особо мы у тебя не будем, поставь около меня чашку с медом да каравай хлеба и хватит. А вот брагу убери! — приказал он, глядя за суетой хозяина, — пить будем в другой раз, лучше отвару на травах подай.

У хорошей хозяйки в отсутствии чая травяной напиток всегда найдется. Опять же сырую воду в эту эпоху пить опасно, даже на природе. так что он не удивился, когда кружки с брагой исчезли, а вместо них появились с теплым травяном настроем. С душистым медом и свежем хлебом очень волшебно.

— Так, значит, Елизарий, ты пчелами занимаешься? — для затравки спросил он у хозяева, глядя на обстановку. Бедная, конечно, она. Все-таки XIX век. Ни мебели, ни приличного объема лопоти, то есть различной одежды и вещей из ткани и шкур. В центре дома стоит большая русская печь, как бы разделяя домашнее пространство. Самодельные скамьи и стол, да суровый Христос с иконы, вот и все.

Однако чисто. Земляной пол чисто подметен, все что надо побелено, убрано. Даже дети не шатаются невесть зачем на глазах у барина, хотя точно ведь есть, судя по небольшой одежде и немудреных самодельных игрушек.

— Дак работаю понемножку, — осторожно признался Елизарий, — прадеды мои держали пчел и деды тоже. И отец помогал до самой смерти, там и умер на пасеке. Баские они, не хочу оставлять.

Да он боится, что буду ругаться и запрещу держать! — дошло до попаданца, — помещик в своем праве, что хочу, то и делаю.

— Пчелы это хорошо, — успокоил он крестьянина, — меня только не устраивает количество получаемого груза. Смотри, — обратил он пораженного Елизария, — сколько ты получаешь с улья меда?

— От одного до трех фунтов в зависимости от погоды и здоровья семьи пчел, — ответил хозяин полезных насекомых, — да еще немногим менее одного фунта воска

. — И сколько всего у тебя пчел? — подытожил Макурин, перебив рассказ собеседника. А то тот, сев за любимого конька, будет долго разглагольствовать.

— Да полста ульев только, — поник Елизарий, — мало это.

— Вот-вот, — подтвердил Макурин, — а ведь ты самый богатый пчелами пчеловод. А даже на деревню не хватает. На рынке с руками рвут мед и воск?

— Берут, — пугливо посмотрел на барина крестьянин, — только рынок далеко, не выгодно, приходится целый день тратить на дорогу и на торговлю.

— Мне это не нравится, — заявил Макурин, пропуская жалобы, похоже, правдивые, — пчелами надо заниматься и весьма тщательно. Золотое дно и для крестьян, и для помещика.

Елизарий этими словами не обрадовался. Промямлил что-то, настороженно смотря на барина.

Боится, — снова понял попаданец, — крестьяне этот плохой опыт получали от государства и от помещиков. Знает, минимум он получит, чтобы не умерли с голоду. А все остальное отберут. И зачем ему надрываться? Все, как обычный крестьянин, пуглив и осторожен. Жизнь приучила, теперь в лице помещика Макурина должна отучить.

— Смотри, на днях я буду говорить на сельском сходе. А вам первым пока, — он посмотрел и на Акима, который пока остался в стороне и вел себя, как опытный крыс — осторожно и держа на ветру нос. Оба крестьянина на эти слова вежливо посмотрели. Прямо-таки дипломаты на международном фуршете. Ну-ну посмотрим, что вы сейчас скажите. — Я в своем праве в собственном поместье. В рамках российских законов, конечно. И мне пока не нравятся здешние хозяйственные порядки. Работают мои крестьяне очень много, а получают мало. А, значит, получаю мало и я, ваш помещик. Ерунда какая.

А посему с сегодняшнего года барщину я ликвидирую. Крестьяне со всех своих доходов — денежных и натуральных платят мне одну четвертую налогов оброка. Еще четверть натуры вы мне отдаете за деньги по рыночной цене. Дабы у вас деньги были на государственные повинности да на жратву, что б не голодали. Все остальное ваше, туда я не влажу.

— А если я, значит, буду продавать мимо своего помещика? — уточнил осторожно Аким, чтобы потом не проколоться наобум.

— Можете, — пожал плечами помещик, — мои приказчики тоже будут покупать, но уже как обычные купцы. Ты, кстати, Аким, как мой управляющий очень даже подходишь на эту должность.

— Хо! — удивился Аким несказанно. Даже рот удивился от изумления. Макурин так его ругал с момента встречи, что он даже не рассчитывал на такое место. Хха, а почему бы нет, людей безгрешных не бывает!

— То есть, — продолжил он, — чем больше вы получите урожая, тем больше у вас останется. Помимо мое четвертины и налогов государства никто у вас брать не имеет право!

— Барин, — негромко, чтобы не спугнуть удачу, спросил Елизарий, — а та земля, что была под барщиной, куда денется?

— Да, — сразу «ожил» Аким, — кому отдашь, кормилец?

Барщинная земля, как правило, была в поместье самая лучшая, самая отборная. Таким образом помещик старался получать доходов побольше. Только ведь и крестьянин не дурак. В барщинной (в XX веке колхозной) он работал кое-как, лишь бы исполнить урок. Вот и получалось, что лучшая земля давала худший урожай.

Андрей Георгиевич этот замкнутый круг хотел разорвать. Отныне вся земля будет крестьянская. Благо около столицы была нечерноземная полоса, то есть не очень уж хорошая. Но крестьяне будут должны сами просить эту землю. Он не опростоволосится, в приказном порядке размещая свою землю. Стоит только крестьянам почувствовать насилие, убегут, только их и видели.

— Всю дам, — как бы начал раздумывать Макурин, — за треть урожая. Своим, конечно, было бы желательно, но если не захотят, то и не надо. Крестьянам дам с соседних поместий.

— Уф! — промычал Аким. По его лицу, если не сказать харе, было написано, что он точно окажется «добровольцем». С его-то силой, да с сыновьями, с немалым числом лошадей он еще и два десятка десятин обработает! Так, а теперь надо сменить тему. Чтобы собеседники не сообразили, что их помещик всего лишь беспринципно лукавит, выставляя их дураками.

— А вот тебе, Елизарий, я сразу должен отказать. Никакой дополнительной земли тебе не будет. Более того, надо будет посчитать, обработаешь ли ты свой надел

. — Почему? — как-то по-детски обижено протянул Елизарий, еще не понимая, в какой роли он будет играть в будущем спектакле режиссера Макурина. Впрочем, Елизария тот долго в темноте не держал.

— Потому, — назидательно проговорил он и даже поднял палец вверх, — ты у меня будешь самым крупным и самым богатым пчеловодом. Станешь очень самым красивым примером для всех. Понял?

— Понял, — робко признался Елизарий и внезапно икнул. Дошло-таки до молодца, что мы не в палки играем! Сказал нарочито грубо и наставительно:- А если понял, то сколько тебе нужно ульев

? — Мабуть, около ста, — примерно сказал Елизарий. Робко, но цифру выдал в два раза большую, чем у него было нужно. Точно, понял!

Андрею Георгиевичу, однако, и этого количества было очень мало. Пчеловодство было слабой сферой российской экономики XIX века. Как, впрочем, и в XXI столетии. Ну это ладно, пусть потомки сами мучаются. А вот в наше время пчеловодство хотя бы в области столицы будет оставаться у пасек помещика Макурина! А для этого нужна ловкость в торговле, умность и щедрость в отношениях с государством и церковью. И главное — побольше пасек и с них меда и воска. А потому «великого демократа Макурина» сто ульев не спасет.