Вот, а вы все талдычите революция, — довольно подумал Кологривов, — сам министр приказал, его высокопревосходительство! Чего вы еще хотите!

А уж Андрей Георгиевич постарался, поработал, любо-дорого посмотреть. Арсений Федорович только полюбовался. Каждая буковка прописана, каждое слово на своем месте, на строчке. Никто на друг друга не наезжает. Строчки, как пьяные, у неопытного писаря, вскользь не идут.

Столоначальник, кстати, полюбопытствовал, как это у Макурина так получается. Ведь каждая начинается на строго определенном месте, заканчивается, как на линеечке. Оказалось, ничего сложного, простой карточный трафарет. На специальной плотной бумаге линии жирно прочерчены и на листе, на котором пишут, все хорошо видно. Чиновник своих денег потратил немного, всего лишь несколько копеечек, не больше алтына, если посчитать на помощь опытного чертежника. А ведь какая польза и его и всему министерству! Сам ведь тоже думал о нечто подобном, но как-то руки не дошли. А парень молодец!

Не раздумывая, пошел к Подшивалову с трафаретом. Его высокопревосходительство тоже изволил удивиться. В голове, говорит, все крутилось, но в общем, смутно, а тут конкретика. Возьми и сразу в приказ! Кологривов и написал, а министр подписал — приказ по министерству, за хорошую работу, прилежание и творчество, столоначальника Кологривова прилюдно отметить, а его подчиненного кабинетного регистратора Макурина высочайше отблагодарить ста девяноста рублями ассигнациями.

Кологривов тогда подумал, что чиновник от молодости обидится. Начальник-то там и рядом не шагал, а первым отмечен! Однако, нет, даже скромно поблагодарил за такое внимание. Явно ведь вырастет прекрасный служащий! И Подшивалов ведь правильно не пожалел денег. Как позже сказал министр на официальном совещании, на четкое написание чиновниками министерства обратил внимание сам император Николай Павлович. Узнал, как это, весьма удивился, спросил автора и его начальника. Ничего не сказал, но видно — фамилии запомнил, а о Кологривове даже вспомнил. Министра же поблагодарил за хорошую обстановку в ведомстве.

И вот опять появилась возможность отличиться. Бумага-то явно пойдет к императору либо, хотя бы, к министру. Уж надо отличиться! Андрей Георгиевич уже пробыл в первые рождественские празднества XXI века. Ему они понравились хотя бы на уровне чиновничества, а теперь на службе. Не так как в XXI веке, встретились и разбежались. Конечно, и здесь люди разные, есть грубые, есть жадные, но все понимают — главное празднество в министерстве.

В церкви, для души, и на светской части — для тела. Награждали, кстати, всех, просто по разному. Но и радовались неодинаково. Кто скромной награде, чистосердечно, для себя, кто фальшиво, для начальства или товарищей побольше.

Андрей Георгиевич тоже внес лепту для жадных и норовистых. Как ему уже говорили кабинетные регистраторы. В первые год-два, когда еще опыт и чин маловаты, если давали, то орденочки небольшие — Станислава 3-й степени или Анну 3-й. Почти все через это прошли. Это потом, кто кому повезет — если покровители большие или способности — идут классы, там уж и Владимиры разных степеней, а то и Александра Невского. А кто и из Станислава не вылазит, пусть и первых рангов.

А ему сразу Святую Анну 2-й степени! Чиновники, собранные в парадной зал министерства, шустро шушукали, явно недовольные, но Кологривов только лениво на них поглядывал. Штатскому Макурину полагалась Св. Анна 3-й степени, потому как самая младшая степень (4-ая) выдавалась за храбрость только на поле боя.

Однако его превосходительство ласково объявил, что после опознавания императором Макурину давать Анну 3-й степени уже невмочно. И хоть его императорское величество по этому поводу ничего не сказало, но он на свою смелость подписал вторю степень и Николай это увидел и кивнул. А потому, Арсений Федорович, в случае, если его подчиненные начнут шуметь, должен будет сказать, что это дело начальства, кому и как награждать.

Вот Кологривов и был спокоен. Начальство же решило. Не он. А кто не доволен, пусть идет к министру. Уж его превосходительство им там объяснит. Так объяснит, что тем мало не покажется, напрудят в штаны под хохот коллег!

Впрочем, все это Кологривов только продумывал. На самом деле никто из чиновников, конечно же, к Подшивалову не пошел. Что они, дурные — неопытные? Пусть инсургенты ссорятся с начальством, а они законопослушные поданные.

Как-то обговаривать свою неожиданную награду с начальством не собирался и Макурин. Зачем? Анна 2-й степени на шее ему всегда нравилась. опять же ежегодная пенсия почти 110 рублей ассигнациями. Однако карьера-то пошла. Шатко — валко, но постепенно развивается. спасибо тебе Господи, способился я!

И поскольку праздник шел напрямую с боженькой, то и Андрей Георгиевич праздновал со всей радостью. Ведь в отличие от огромного большинства, честно говоря, видящего Господа только как мифологического существа, он точно знал, что тот существует. И он его поправился.

Да и сам праздник отличался. Общество в своем большинстве не сидит у телевизора, накачиваясь водкой и пиво, а, все таки в немаловажной частью проводится вместе, в церкви и на балах. Хотя пьянство шло и здесь, особенно в народных низах, но еще не приобрело таких огромных масштабов. Хотя праздновали много! А он-то простодушно горевал по поводу дотелевизионного народа. Как он там будет, в морозе и мгле всю зиму? А очень просто будет, праздновать львиную долю зимы — от рождества до крещения. А там до августейшего тезоименитства и весны. Уф!

Но, кажется, и празднования прошли. При чем Андрей Георгиевич и его столоначальник Арсений Федорович в эти выходные работали больше всех. В итоге к третьей декаде января все же закончили докладную министра императору.

В этой работе — кропотливой и дотошной — попаданец быстро понял важность писарей и почему чиновников-делопроизводителей было так много. Ведь одно дело переписать печатный текст, четкий и понятный. А другое дело — продраться сквозь рукопись министру. Мысль-то он главную провел и ее понял. А теперь делопроизводитель должен сделать так, чтобы и остальные зрители его поняли.

Ох, уж это высокопревосходительство с его дурным текстом и сумбурными предложениями. Переписать-то он перепишет, главное бы еще сам понял. Нет, если бы столоначальник Арсений Федорович, то ни-че-го бы он не переписал. Иной раз только его превосходительство и разбиралось среди чернильных пятен и постоянных черканий министра, а делопроизводитель Макурин не переписывал собственно текст, а записывал за столоначальником.

Но нередко и Кологривов приходил в тупик среди бурелома черканий и откровенных ошибок. Тогда действительный статский советник, мимоходом заезжая на свою квартиру за парадным вицмундиром, беспокоил министра на его казеной министерской квартире. Хотя как беспокоил? Детей у него из-за беспокойной жизни не было, молодая жена, красивая дворянка, но тихая бесприданница, мужа не беспокоила. Так, пара вечеров за ломберным столиком, да торжественные церковные процедуры — вот и все зимние празднества. Так что не только настырный столоначальник «беспокоил» своего министра. И его высокопревосходительство, беспокоясь за доклад перед монархом, не раз и не два приезжал в здание министерства, все чаще останавливаясь сначала в помещении департамента министра, а уже потом служебном просторном кабинете.

Как оказалось, Подшивалов и сам в какой-то с удивлением узнал, что разрабатывать хитросплетения докладной в коллективе так сказать коллег было легче, чем одному, маясь со словами и мыслями.

Поначалу говорил Семен Семенович главным образом со своим столоначальником Арсением Федоровичем Кологривовым, рассуждая, сомневаясь, оттачивая формулировки. Но потом делопроизводитель, мелкий, в общем-то чиновник, но столбовой дворянин, Андрей Георгиевич Макурин, все чаще деликатно и вежливо вмешиваясь, предлагал свой вариант, каждый раз в тему. Слова и формулировки были столь точными и даже остроумными, что уже через десяток вмешательств министр, вначале сердясь и удивляясь, сам стал спрашивать мнение делопроизводителя. Кологривов не вмешивался. Он уже понимал, познакомясь накоротке с новым чиновникам, что сей юноша семи пядей во лбу и может далеко пройти.