Понимая, что и он тоже должен говорить что-то приятное, Андрей Георгиевич принялся благодарить Кудрявцева, одновременно перечисляя его положительные стороны, зачастую гипертрофированные. Директор же школы, хоть и опытный и понимающий цену этим благодарностям и похвалам, тем не менее, удовлетворенно жмурился. Доброе слово всякому приятно, это и так понятно.

Ну а Анечку он он не только поблагодарил, но и угостил обильным вкусным обедом с французским шампанским в отдельном кабинете. Трактир был не высочайшего уровня, но и не для дворников. Обед с четырьмя переменами блюд, роскошным десертом с тропическими фруктами и мокрыми пирожными, с подачей, пусть и немного заграничных вин, все же угощаемая была приличная женщина, обошелся Андрею Георгиевичу на две персоны в три рубля ассигнациями.

Впрочем, скромной учителке без мужа и даже без воздыхателя и этого было очень много. Ну а попаданцу, который в XXIвеке не раз угощал деловых и романтических гостей в роскошных ресторанах этого же города, просто примерно эдак на двести лет позже, сделать угощение вдвойне приятным и восхитительным было раз плюнуть.

Анна Гавриловна сначала была излишне скромной, затем после первой перемены блюд с бокалами бургундского и шампанским, наоборот излишне развязной и самоуверенной. Впрочем, с помощью деликатного ученика ей все очень понравилось. Вдоволь наевшись различными вкусностями и даже немного напившись, учительница с помощью Андрея Георгиевича уехала на извозчике в скромный домик, где она снимала комнату.

Сам ученик был скромен и трезв, ограничившись тремя целомудренными поцелуями в щечку и один в губы. Можно было больше и не только поцелуев. Но Андрей Георгиевич четко обусловил обед как благодарственно-деловым и границ не переходил. Ибо он прекрасно понимал, что для XIXвека это был почти закон — спортил девку — женись! И если прожженный купец еще без труда изловчится проскользнуть в узкое отверстие российского законодательства, то молодой дворянин навсегда останется с жирным пятном позора.

И потом, ему просто было жалко эту скромную трудягу. Пусть ее. Они пробыли вместе месяц без малого и скоро расстанутся навсегда. Вот так!

На следующий день торжественный, но скромный выпуск учеников был приурочен почти к вечеру, и Анна Гавриловна была не только трезва, совершенно ни в одном глазу. А вот среди учителей — мужчин, с удивлением увидел попаданец, похмельем в разной степени находились многие. Вот и ладненько, не они одни вчера отмечали, хи-хи.

Выпускников накопилось всего три десятка. Андрей Георгиевич еще раз посмотрел на своих собратьев и, м-м-м, сестер. Он не ошибся — большинство были мужчины, в основном мелкие служащие, даже не чиновники. И сотрудники частных коммерческих фирм. И первым, и вторым навыки школы были нужны в сугубо практических целях, поэтому они старались изо всех сил. Правда, пользы от этого было маловато. Слишком уж низкой была их образовательная база, чтобы получить от краткосрочных курсов, а школа, по сути, ею и была, большую отдачу.

Немногочисленные женщины — купчихи, низшие медработники и т. д. — были в тех же категориях не очень грамотного населения. И даже хуже. Большинство из них имело так называемое домашнее образование, что означало для XIX века умение читать, писать, четыре арифметических действия и, пожалуй, все.

Не зря потому Андрей Георгиевич с его полувысшим инженерным образованием, которое, как он считал, уже все в памяти исчезло, как-то вдруг легко всех обошел и вызвал благоволение его высокоблагородие директора школы. Вот и ругай родимый будущий университет!

Он оказался не только первым в списке, но и высоко впереди всех. Анечка, его симпатичная наставница, поговорив о чем-то с Василием Герасимовичем, сначала настойчиво допрашивала на предмет, чего он такое оканчивал — гимназию или даже какой университет. Бабий ум так было расфантазировался, что попаданец чуть не расхохотался до икоты.

Анна Гавриловна вдруг решила, что он какой-то революционер, бежал из ссылки, и теперь таким вот образом восстанавливает хоть какой-то диплом. Опасливо поглядывая на государственного смутьяна, она настойчиво внушала ему две мысли:

— во-первых, она его ни в коей мере не выдаст, ученик свободно может ей все выдать без утайки и;

— во-вторых, может лучше взять и сдаться на августейшую милость его императорского величества?

Тут он уже расхохотался вслух, заставив собеседницу покраснеть и насупится. Это его еще больше развеселило и он громко хохотал, глядя на нее, пока обозленная учительница не ушла.

Перестав веселится, он уже серьезно подумал, что смешного здесь ничего нет, поскольку первый же человек XIXвека (женщина!) раскрыла его почти полностью. И какой он здесь в Санкт-Петербург и зачем учится в школе. Правда, для XIX века придумала более легкий вариант — тайный преступник, беглый смутьян.

Кстати, тоже плохо для его репутации. Жандармерию-то он, скорее всего, убедит, ведь никак доказательств не существует, кроме бабьей болтологии. Но как после этого будешь делать карьеру или вообще жить, если все будут думать о тебе, как о преступнике? Да и жандармов поди-ка уболтай.

Обогнал обидчивую Анну Гавриловну, придумал слезливую повесть о талантливом дворянском недоросле, который в поместье сумел обучить учебные дисциплины гимназии. А потом вот холера и он остался сиротой.

Такая вот симпатичная история, которая, вроде бы, успокоила девушку. Но еще больше, с точки зрения Андрея Георгиевича, ее заставил замолчать и при всех — в скромном уголке здания школы — прижаться к ученику, это крепкий поцелуй не куда-то там в щечку, а в алые губы.

А может плюнуть на все и женится на Аннушке? Пара она, конечно, бесперспективная, не родовитая дворянка, не богатая купчиха, зато будем жить — поживать в полном согласии?

Внимательно посмотрел на нее. Вопреки обычаю, она не покраснела, не смутилась. Сама обняла ученика и, вроде бы, кавалера, положив ему на шею неожиданно теплые руки. Сказала в такт его мыслям:

— Можно было бы женится, я — неплохая жена, ты — блистательный муж. Неплохая будет семья.

Она мечтательно посмотрела на него, смело глядя прямо в глаза. Он даже засомневался, не попаданка ли она тоже? Потом сделала такой же вывод, как у него, но радикально противоположенный по тону:

— Только это нехорошая затея.

— Почему? — пораженно воскликнул Андрей Георгиевич. К чести попаданца, рот открыл все же не он, а молочный брат по телу, его реципиент. Попаданец же маялся в тяжких раздумьях, отключив высшую нервную систему.

— Потому, — жестко отрезала она, отодвинувшись о него. Пояснила: — станем счастливы в первые год, пока тешим беса. А потом? Нищие, не породистые, без связи, без денег, будем мыкаться по жизни, пока, к всеобщему удовольствию, не умрем.

Попаданец думал так же и промолчал ее на настойчивый взгляд. Анна Гавриловна была разочарована и твердо заключила, как поставила точку в эпиграфе:

— Ты, мой друг, мне мил, но жизнь отталкивает нас. Не будем противится ей и окажемся счастливы порознь.

И ушла от него, спокойно, не торопясь, ни разу не повернувшись. Может быть, она ждала, что он окликнет ее? Но попаданец, тоже веря, что им будет лучше разойтись, не стал говорить сам и ничего не дал сказать реципиенту.

На торжественном сборе (или линейке) они не встретились и даже не увиделись. Прямо как совершенно чужие и незнакомые люди.

Вот так и закончился их кратковременный романс. Грустный конец, но совершенно необходимый.

А вот деловые отношения превратились в триумф. Директор школы Василий Герасимович Кудрявцев приветствовал учеников краткой речью, уведомив, что выпускники их школы могут надеяться на многое. И в качестве примера он привел, конечно же, Андрея Георгиевича Макурина, который столь много взял у школы, что может надеяться на должную карьеру.

Потом началась церемония выдачи дипломов, ради которой они, собственно и собрались. И первым, разумеется, был вызван дворянин А.Г. Макурин, которому лично (а также еще нескольким лучшим выпускникам) вручал документы директор школы. И не только.