– Ну и как вам в Лондоне?

– Трудно сказать. Для меня здесь всё ещё слишком ново и непривычно, чтобы делать какие-то выводы.

– Вы не представляете, как я вам завидую! Для меня же здесь нет ничего нового и почти ничего интересного. Одним словом, скука. К тому же в этом городе за каждым удовольствием нужно куда-нибудь ехать через весь город. Причём за каждым отдельно. Например, у Чиверсов можно хорошо поесть, – у них поистине волшебный повар, – но совершенно не о чем поговорить, и это если еще не считать того ужаса, который они называют музыкой. У По, наоборот, у всех просыпается дар красноречия, стоит только лакею объявить их имена, но их повар, скорее всего, всю свою жизнь готовил для заключённых в тюрьме, и так далее. В результате приходится либо носиться по всему городу, либо, если не хочется чувствовать себя загнанной лошадью, отказывать себе практически во всём. И что удивительно, везде бывают одни и те же люди. Вот что заставляет их блистать красноречием и остроумием в одном месте и быть до уныния скучными в другом?

– Я думаю, во всем виновато влияние традиций на физиологию человека, – сострил Виктор.

– Очень интересная мысль.

– Идя к Чиверсам, люди как бы мысленно превращаются в желудки, а у По, наоборот, активизируются функции речи.

– Как всё это сложно!

– Увы.

Звук гонга, призывающий всех к столу, прервал их беседу.

– Вы собираетесь идти к столу? – спросила мисс Тревор у влюблённой парочки.

– Что? – переспросил Эшли. Воспользовавшись тем, что между Виктором и мисс Тревор возник разговор, Эшли с Оливией принялись щебетать, как, собственно, и принято среди влюблённых, не обращая внимания на своих спутников. Не удивительно, что его внимание было полностью приковано к тем милым глупостям, которые говорила ему возлюбленная.

– Нас приглашают на пастбище.

– Не думаю, что стоит идти к столу, раз мы уже приняли приглашение на обед. Это было бы слишком предсказуемо, – ответил Эшли.

– И безвкусно во всех смыслах этого слова, – добавила Оливия. – Но то, что простительно нам, никогда не простят вам, так как вы за столом сегодня главное блюдо, – сказала она назидательно Виктору. – Но раз всё равно в этом доме не уйти от ботаники, я лучше отправлюсь в оранжерею. Тем более там, говорят, прекрасные цветы. Вы составите мне компанию? – спросила она у Эшли.

– С превеликим удовольствием, тем более что мне выпала честь сопровождать самый очаровательный цветок на свете.

– Почему вы мне льстите столь непростительно мало? – спросила у Эшли Оливия, беря его под руку и направляясь с ним, надо думать, в оранжерею.

Его ответ Виктор уже не услышал.

– А вы где собираетесь скрываться во время обеда? – поинтересовался он у мисс Тревор.

– Ещё не решила. Но если вы пригласите меня отобедать, я пойду на это самопожертвование.

– Но вправе ли я требовать от вас столь великой жертвы?

– Взамен я потребую избавить меня от скуки.

– Сделаю всё, что в моих силах, и даже больше.

Вопреки заявлениям публики обед получился более чем неплохим. Вегетарианская еда оказалась вполне съедобной и очень даже сытной, а гости – остроумными ровно настолько, чтобы это способствовало правильному пищеварению. Когда же дамы покинули мужчин, кто-то из гостей, кажется, лорд Ричмонд, достал «случайно прихваченную» дома бутылку бренди и вылил её содержимое в лимонад. В результате, когда мужчины присоединились к дамам, у них уже было весьма приподнятое настроение.

Когда же стрелки часов перевалили за полночь, леди Чарстлей предложила гостям перейти в её лабораторию духовных изысканий для проведения спиритического сеанса. Большинство гостей восприняли это предложение как знак того, что им пора. Эшли тоже начал откланиваться.

– А вы разве не останетесь с нами? – спросила его Оливия, которая всегда с восторгом смотрела на всякие фокусы и чудеса.

– К сожалению, я не могу себе этого позволить. В прошлый раз, когда я гостил в деревне у лорда Ашера, меня уговорили принять участие в подобном действе.

– И что?

– Мы вызвали дух Тацита. Казалось бы, приличный при жизни был человек. А там он не только поведал всему миру интимные подробности из жизни леди Умболдорф, которые давно уже все успели забыть, но вообще повел себя вызывающе, приставал к дамам, хамил, а перед уходом умудрился разбить любимый хозяйский графин. И хуже всего то, что меня же во всём и обвинили, решив, что это мои флюиды так влияют на духов – а иначе почему же до этого никто из них не позволял себе и тысячной доли такого.

– Вы дурно влияете даже на покойников, – заметила строго Оливия.

– Как говорят астрологи, влиять на кого-то удел звёзд и светил. Я же не настолько тщеславен, чтобы ставить себя в один ряд с космическими телами. Тем более что влиять на кого-то для меня слишком хлопотно. Так что я больше люблю попадать под чужое влияние, особенно под такое, как ваше.

– А вы, надеюсь, порадуете нас своим присутствием? – спросила леди Чарстлей у Виктора.

– К огромному своему сожалению я тоже вынужден отказаться от вашего приглашения по причине сильной головной боли. А, как мне известно, к духовным экспериментам можно приступать исключительно будучи в прекрасном здравии и спокойном расположении духа. Мне же полезней будет пройтись.

– Очень жаль, – без малейшего сожаления в голосе сказала леди Чарстлей. – Надеюсь, в следующий раз вы будете чувствовать себя значительно лучше.

– Поехали куда-нибудь развеемся? – предложил Эшли, когда они с Виктором вышли из дома.

– Извини, но у меня действительно разболелась голова.

– Тогда я тебя отвезу.

– Спасибо, но мне лучше прогуляться пешком.

– На улицах ночью небезопасно.

– Ничего. Я сумею постоять за себя.

– Ну, как знаешь. Ты уже не маленький.

Ссылаясь на головную боль, Виктор почти не юлил. На него действительно навалилась боль, но только душевная. Разлука с Жозефиной действовала на него угнетающе. Он постоянно думал о ней, желал её, рвался к ней всей душой… И если обычно ему удавалось держать себя в руках, отгоняя печальные мысли, то теперь они вырвались на свободу.

Оставшись один, он пошёл, куда глядели глаза, по безлюдной мостовой, освещённой мерцающими газовыми фонарями. Спустя какое-то время ноги привели его на набережную Темзы. Он сел на скамейку и, глядя в никуда, погрузился в раздумья.

– Прошу прощения, сэр, за то, что отвлекаю вас от ваших размышлений, но позвольте вас спросить: не найдётся ли у вас немного мелочи для странствующего философа?

Только после этих слов, произнесённых хриплым мужским голосом, Виктор осознал, что давно уже не один. Рядом с ним сидел мужчина лет пятидесяти на вид. Несмотря на достаточно потёртую внешность, он не был похож на большинство бродяг. По крайней мере, от него не несло годами немытой плотью, да и одежда, хоть и была тряпьём, выглядела тряпьём стиранным. К тому же на лице у него не было следов хронического алкоголизма – наиболее распространённой причины превращения человека в бездомное опустившееся существо.

– А вы – философ? – удивился Виктор.

– В античном значении этого слова.

– И в чём заключается ваша философия?

– Это сложный вопрос, особенно если отвечать на пустой желудок.

– И всё же?

– Сутью моей философии является особый взгляд на Мир, на создателя, на бытие… Но вам вряд ли это будет интересно.

– Почему же. Я тоже люблю размышлять на эти темы, и буду весьма рад, если вы поделитесь со мной своими мыслями.

– Центральное место в моей философии занимает постулат о том, что наш создатель или, если вам так больше удобно, господь-бог есть по своей сути творец.

– Весьма оригинальная мысль.

– А зря вы иронизируете. Обычно создателя представляют себе этаким владельцем доходного дома, который, создав наш Мир и заселив его всевозможными тварями, включая и человека, строго следит теперь за порядком в своих угодьях. При этом чуть ли не каждый из нас считает своим долгом указывать ему, как надлежит поступать, называя свои придирки молитвами. Дай нам то, сделай так, почему ты так поступил… и так далее. Разве не подобные требования являются сутью наших молитв? И разве можно назвать творцом того, кто только и делает, что разбирает весь этот нескончаемый поток прошений и жалоб? Неужели наш создатель является столь жалким существом? – неустанно спрашивал я себя.