Именно знание тайных лесных троп и особенное устройство дома, позволявшее его обитателям незаметно уходить в лес, помогли Габриэлю спастись.

Джеймс был отличным учителем, а Габриэль – хорошим учеником. Потребовалось всего несколько месяцев, чтобы мальчик научился чувствовать лес, разговаривать с деревьями и понимать язык природы.

– Если так и дальше пойдёт, скоро ты сможешь меня заменить, – часто говорил, улыбаясь, Джеймс, но этому не суждено было произойти.

– Боюсь, у меня снова плохие новости, – сказал он как-то вечером Габриэлю, – твоя няня должна была вернуться ещё три дня назад.

Няня отправилась в ближайшую деревню за тёплыми вещами и свежими сплетнями относительно убийств.

– В лучшем случае она мертва, – продолжил Джеймс, и Габриэль с болью в сердце понял, что он имел в виду. – В любом случае здесь больше оставаться нельзя.

– Куда мы пойдём? – спросил Габриэль, стараясь держать себя в руках.

– Я уйду дальше в лес, а тебе лучше отправиться в Эдинбург. Судьба посылает тебя туда.

– Почему я не могу пойти с тобой?

– Потому что этого не хочет твоя судьба, и если бы ты был достаточно спокоен, ты бы смог понять это и сам.

– А ты на моём месте был бы спокоен?

– Не думаю.

– А если меня узнают?

– Ты давно уже не похож на того юного графа, которого все считают погибшим.

Он был прав – сейчас Габриэль выглядел как оборванец.

Ночь они провели возле костра, который Джеймс сложил в виде ритуальной магической фигуры. Они сидели, протянув к огню ладони, чтобы он поделился своей волшебной силой. Утром после сытного завтрака они распрощались.

– Надеюсь с тобой вскоре увидеться, – сказал Габриэлю Джеймс. – Оставляю тебе этот дом, но приходи сюда только в случае крайней необходимости и помни: твой главный заступник – лес.

– Клянусь, я убью герцога Оскара! – сказал Габриэль, прощаясь с Джеймсом.

– Думаю, у тебя будет такая возможность, – ответил тот, – но я на твоём месте отдал бы все силы на создание собственного лица.

Габриэль тогда не понял, что хотел сказать ему Джеймс, но, тем не менее, слова жреца запомнились ему на всю жизнь.

Восемь дней Габриэль плутал по лесу, пробираясь в город. Еду он добывал, охотясь на мелкую живность при помощи хитроумных силков и капканов, как учил его сначала отец, а потом и Джеймс. Утром девятого дня он вышел к Эдинбургу со стороны Ланг-Дэйкс – просёлочной дороги, ведущей в город с северной стороны. Перед Габриэлем предстал весь Эдинбург, который начинался с замка, стоявшего на утесе над лохом, и продолжался длинными рядами шпилей и крыш с дымящимися трубами. Габриэлю стало грустно. Он словно заглянул в глаза неизвестности, и её взгляд не предвещал ничего хорошего.

На берегу залива Габриэль сделал последний привал. Он доел остатки зайчонка, пойманного два дня назад в лесу, запил водой из ручья и отправился дальше навстречу неизвестности.

Громадный и сумрачный город встретил его без малейшего намёка на дружелюбие. Город подавлял Габриэля своими высокими каменными домами, запутанными переходами и закоулками, узкими как ущелья улицами… Ни один чужак не смог бы здесь отыскать нужный адрес или человека. Для этого нанимали мальчишек-проводников или кэдди. И повсюду был серый камень: каменные стены, каменные ограды вокруг церквей, мощённые камнем улицы.

Оборванный и голодный Габриэль бродил по городским улицам, стараясь всеми силами не поддаваться всё нарастающему отчаянию. Он был совершенно один в этом огромном чужом городе, голодный, без средств к существованию, без каких-либо планов на будущее. Воровать или просить милостыню… Подобные мысли не могли прийти в голову юному графу.

– Пошёл с дороги, щенок!

На Габриэля налетел здоровенный мужик с большой корзиной хлеба. Он грубо отшвырнул мальчика в сторону, при этом одна булка хлеба упала на землю. Габриэль схватил хлеб и принялся его жадно есть.

Габриэля окружили такие же оборванцы, как и он. Среди них выделялся рыжий толстяк, которому на вид было лет четырнадцать.

– Кто разрешил тебе жрать наш хлеб? – спросил он, стараясь выглядеть как можно более грозным.

– Это мой хлеб. Я первый его нашёл, – с обидой в голосе ответил Габриэль и зло посмотрел на толстяка.

– Он его нашёл, – толстяк неприятно засмеялся. – Ты нашёл его в нашем городе. Это все равно, что найти кошелёк в чужом кармане. Ты – вор, а знаешь, что мы делаем с ворами? С ворами мы вершим правосудие.

– Обычно правосудие вершат над ворами, – поправил его Габриэль, – а то, что творят с ворами, обычно называется беззаконием и произволом.

Он уже понял, что драки не избежать, и поэтому не старался быть особо любезным.

– Ты ещё будешь указывать! – рявкнул толстяк, доставая нож. – Надеюсь, у тебя есть хорошие адвокаты? – нарочито серьёзно спросил он.

Шутка была встречена громким смехом. Одному только Габриэлю было не до острот.

– Давай, Кадор, покажи этому нахалу, – закричал тощий мальчишка с огромным синяком под глазом. Остальные подхватили его крик.

Кадор (так звали толстяка) принялся всячески оскорблять Габриэля под одобрительные возгласы и смех приятелей. Уверенный в лёгкой победе, он решил показать себя в остроумии, придумывая своей жертве как можно более смешные и оскорбительные прозвища. Это промедление стало спасительным для Габриэля. Гнев позволил ему справиться с отчаянием, а игра толстяка на публику – оценить ситуацию. Кадор, хоть и был значительно старше и крупнее, кое в чём уступал Габриэлю: он был толстым, и, следовательно, менее подвижным, к тому же он был мужланом, тогда как Габриэля воспитывали воином. Плюс ко всему Кадор был уверен в лёгкой победе, что тоже было на руку Габриэлю.

Выждав момент, Габриэль бросился на противника. Он достаточно легко выбил у Кадора нож и сбил его с ног.

– Спасибо за адвоката, – процедил он сквозь зубы.

– Ничего, я тебя и так достану, сучёныш, – огрызнулся Кадор, поднимаясь на ноги.

Он уже успел пожалеть, что связался с этим оборванцем, но отступать было поздно: поражение лишило бы его авторитета среди приятелей, чего толстяк позволить себе не мог ни при каких условиях.

Габриэль приготовился защищаться до конца. Он понимал, что рано или поздно на него набросится вся банда, и тогда… Близость смерти преобразила мальчика, превратив его из жалкого оборванца в готового к смертельной битве воина. Эта перемена не укрылась от мальчишек. Стало тихо. Кадор не спешил нападать, остальные…

– Стойте! – в круг ворвался ещё один парень. Высокий и бледный, несмотря на одежду бедного лавочника, он был чем-то похож на аристократа.

– Не лезь, Маб, тебя это не касается, – зло процедил сквозь зубы Кадор.

– Меня касается всё, что происходит в городе, а если тебя это не устраивает, поговори с Филином.

– Я должен с ним разобраться.

– Раньше надо было разбираться. Теперь его хочет видеть Филин. Или для тебя это уже ничего не значит?

Кадор злобно выругался.

– Можешь ругаться, сколько угодно.

– Небось, ты успел уже доложить? – он зло посмотрел на Маба.

– Не твое дело. Тем более что, скорее всего, он бы надрал тебе задницу.

– С тобой я тоже когда-нибудь разберусь, как разобрался бы с этим заморышем.

– Хочешь это сделать прямо сейчас?

Их глаза встретились – злобные, полные ненависти и гнева глаза Кадора и спокойные глаза Маба, глаза человека, чувствующего своё превосходство.

Кадор отвел глаза первым.

– Считай, что тебе повезло, – сказал он Габриэлю и демонстративно плюнул на землю. – Тебя хочет видеть хозяин. Молись, чтобы он не отдал тебя мне.

– Тебе тоже стоит об этом молиться, – ответил ему Габриэль.

– Пойдём, – пригласил Габриэля Маб.

Они свернули в узкий переулок, прошли пару кварталов, свернули ещё и очутились возле лавки старьёвщика. Внутри, в тёмной, грязной комнате беспорядочно валялся никому не нужный хлам.

– Жди здесь, – приказал Маб и скрылся за грязным ковром, закрывающим дверь в другое помещение.