С каждой минутой я нервничал все сильнее, и к тому моменту, как началась посадка, уже не находил себе места от волнения. Моя попутчица не появилась в купе ни когда открылись двери вагона, ни даже через десять минут после этого. В этом не было ничего страшного, я достаточно уверен в ней, чтобы не беспокоиться из-за таких мелочей, как опоздание. Ева вполне способна позаботиться о себе. А вот тот факт, что и остальные пассажиры пока не спешат занимать свои места, вызывал тревогу. Рискнув чуть опустить окно вагона, я стал вслушиваться в обрывки разговоров, долетавших с перрона. И то, что я слышал, мне не понравилось. Высказываемое вполголоса возмущение очень ясно показывало, что направлено оно на чистых, иначе как минимум благородная публика не стала бы сдерживать голос.

«Поезд задерживают»

«Обыскивают вагоны»

«Досматривают пассажиров! Даже дам!»

«Им нужен Диего Ортес!»

Все это было очень неприятно и означало две вещи. Отвлекающий маневр, который должна была устроить Кера, не удался. Сбить чистых со следа не удалось, и теперь они ищут вполне конкретного человека. Меня. А еще это означало, что по плану убраться из города не выйдет. Даже хуже — может статься, придется прорываться с боем, с неясными шансами на успех.

Ждать дальше смысла не было, и я соскользнул со своей полки. Одно хорошо: железнодорожную форму я так и не сменил. Цивильную одежду должна была принести Кера — свой запас я, увы, истратил вчера, сейчас остаётся только то, что на мне.

Кондуктор стоял в тамбуре и был занят тем, что с неизменным терпением отвечал на одни и те же вопросы пассажиров. Дождавшись паузы, я несколько раз стукнул костяшками в дверь. Удивленный служащий появился через несколько секунд, и тут же замер, увидев зрачок револьвера, смотрящий ему в лицо.

— Пройдите в свое купе, — вполголоса велел я. Усадив несчастного работника, стукнул его по макушке, после чего запер дверь. Процедура заняла не больше десяти секунд, так что толпящиеся возле входа в вагон пассажиры даже не обратили внимания на отлучку кондуктора. И уж тем более никто не заметил, что на их вопросы теперь отвечает совсем другой человек. Мне даже маскироваться дополнительно не пришлось. Люди редко обращают внимание на лица служащих, да и форма будто стирает различия между индивидами. Почти никто и не заметил, что теперь на их вопросы отвечает совсем другой человек, а более внимательные восприняли все как должное. Мало ли куда ушел кондуктор? Главное, оставил за себя кого-то, кого можно донимать одними и теми же вопросами, требовать объяснений, извинений, и просто выплескивать свое раздражение от неожиданной задержки.

— Домины и доминусы, прошу вас, подождите несколько минут, я схожу узнать, как долго продлится задержка, — попросил я, вытерпев несколько минут этого бессмысленного трёпа.

Публика отнеслась с пониманием, так что никто не возмутился, когда я запер вагон и направился в сторону штабного. Конечно, ничего спрашивать я не собирался. Удалившись немного, свернул в сторону здания вокзала, куда и направился с максимально деловым и сосредоточенным видом. Это было ошибкой — резкое изменение маршрута привлекло чей-то внимательный взгляд. Краем глаза я заметил, как в мою сторону заспешила спира чистых в сопровождении трех жандармов. Не показывая, что заметил внимание, я продолжил путь. Вот один из жандармов потянулся к свистку, и в этот момент тяжело нагруженная тележка носильщика, двигавшегося навстречу жандармам, вдруг резко клюнула носом, потеряв переднее колесо. Ненадежная горка багажа рассыпалась прямо под ноги спешащим карабинерам. Троица чистых, шедших с краю, и вовсе оказалась погребена под несколькими саквояжами. Все, отсчет пошел на секунды. Можно не сомневаться, что среди многочисленных чистых, вынюхивающих преступника, найдется не один, кто может почуять проклятие.

Как и все окружающие, я вздрогнул и оглянулся на неожиданную аварию, но останавливаться не стал. Вход в вокзал уже прямо передо мной, пара шагов — и я внутри, скрытый от внимательных взглядов почуявших близкую добычу чистых. Останавливаться не стал. У выхода в город обнаружилась ещё одна тройка монахов, методично проверяющих каждого входящего. Двое проверяли людей, дублируя друг друга, а один осматривал вещи. Только то, что они не концентрировались на происходящем за спиной, позволило мне приблизиться. В то, что мне дадут спокойно пройти, я не верил. Поэтому и пытаться не стал.

Среди последователей прежних богов ходят слухи, что на чистых и вовсе нельзя прямо воздействовать иными силами. Это неправда. Влиять на чистых трудно. Труднее, чем на обычных людей. Может, их действительно защищает чистота помыслов, а возможно, дело в ворованных у жертв силах. Однако у меня уже получалось раньше, получится и теперь.

Усилие потребовалось совсем незначительное. Проверявший дамскую сумочку чистый не заметил крохотный велодог с раскладным спусковым крючком. Зацепившийся за что-то крючок щелкнул. Чистый от неожиданности дернулся, барабан крохотного револьвера провернулся, ударил курок, и пулька калибра 5.75 мм вошла в колено одному из тех церковников, что в этот момент пристально вглядывался в лицо возмущенной обыском дамы. Звук выстрела, вопль боли и визг матроны прозвучали почти одновременно, провинившийся монах выронил сумочку. Третий церковник, реагируя на угрозу, полыхнул очищающим светом, разом выпуская всю накопленную силу. Холодная и равнодушная как к последователям, так и к тем, против кого направлена, эта вспышка заставила меня стиснуть зубы от боли. Лицо горело, глаза слезились. Терпеть это было крайне неприятно, очищающий свет, ничем не сдерживаемый, давил, принуждал пасть ниц и скрыть лицо перед сиянием всевластного бога. Но гораздо хуже, чем мне, было раненому монаху. Кровь, брызнувшая из ноги, обратилась песком и пеплом, оставляя чистую рану, с которой тонкой струйкой осыпалась плоть, лишь расширяя рану. Чистый с воплями повалился на землю и принялся кататься, сбив с ног и братьев, и оказавшуюся на свою беду рядом матрону. Такое не заметить просто не могли. Скоро здесь будет толпа чистых и жандармов. Отголоски моего воздействия, даже после очищающего света почуют, а меня самого будут искать в сто раз настойчивее. Неважно. Главное — я могу убраться сейчас.

На кондуктора, сбежавшего по ступеням вокзала, пока никто не обращал внимания. Правда, фора у меня небольшая. Сейчас здесь станет тесно от жандармов и чистых. Я свернул в первый же переулок, и, наконец, побежал. Звук свистка догнал меня уже когда я выбегал из переулка. Недолго же они были в растерянности! Бросив взгляд по сторонам, заметил еще двух жандармов, уже спешащих навстречу.

Оборачиваюсь в противоположную сторону, только для того, чтобы увидеть другой отряд, да еще подкрепленный двумя чистыми. Топот шагов в переулке сзади ясно показал, что и обратно возвращаться нельзя.

Очередное усилие, и один из жандармов, подвернув ногу на скользком камне мостовой, падает прямо под ноги к напарникам. Я бегу навстречу тем двоим, которых увидел первыми. Они оба скидывают с плеч карабины. Ну что ж, это удачно. Жандармы стреляют залпом. Даже гражданских не пожалели, которых тут довольно много. Ну да я о них позаботился. Один карабин дает осечку, у второго разрывает ствол — работать с огнестрельным оружием одно удовольствие! Я проношусь мимо стрелков, не останавливаясь, поворачиваю в переулок и бегу к следующей улице. Навстречу еще жандарм — и его карабин уже готов к бою. Опять осечка, а вот мой Арми срабатывает как положено. Жандарм с простреленной шеей валится мне под ноги, я перепрыгиваю и бегу дальше. Сзади опять слышен топот догоняющих. Впереди, уверен, тоже достаточно загонщиков, но останавливаться нельзя. Переулок заканчивается, я снова выбегаю на улицу, которая как-то подозрительна пуста. В дальнем ее конце все бело от одежд чистых. Несколько выстрелов в их сторону, просто, чтобы не дать ударить разом, я разворачиваюсь и бегу назад, снова перепрыгивая через несчастного жандарма. Быстро же они стягивают подкрепления! Должно быть, пречистый Мигель де Айяла просто в ярости от вчерашнего происшествия, и твердо намерен найти виновника.