Подняла глаза на Глоренлина и поразилась. Ждала безмятежности и спокойствия в облике эльфа, презирающего королевский двор (а может, и самого короля!) за суетность и давшего обет не убивать. Думала походя иногда, что, возможно, при встрече с ним буду стесняться себя, но уж это точно будет добрый и безопасный дедушка. Щас! Некрасивый для эльфа и при этом совершенно ослепительный тип.

Эта бледная упрямая челюсть, длинные насмешливые глаза (ой, как они вдруг потемнели, из светло-карих став кофейными!), шелковистая русая грива, короткая, не доходящая даже до плеч, и картавость на грани слышимости, когда он приветствовал нас:

— Счастлив видеть богиню с консортом!

Кажется, какая-то ритуальная фраза. Не похоже, что он так уж счастлив. Исподтишка рассматривая татуировки, видные в распущенном вороте, бусики на шее и бранзулетки на удивительно красивых, тоже татуированных руках, спросила:

— Мы не помешали? С пчёлками разговаривать, например?

— Богиня не может помешать.

Канеш, как чичас помню, сколь украсила собой тихий вечерок с вызовом демоницы) Кажется, всё-таки мешаем, надо как-нибудь аккуратно свалить.

— Уверяю, нет. Я счастлив видеть тебя, богиня.

Угу. «Тебя» голосом выделил. Не «вас». Подумала и с подозрением спросила:

— Что, тоже чтение мыслей?

— Иногда. Смущает?

— Отчего же… Даже удобнее. Местами.

Удивительные ощущения. Только его присутствие делает мир вокруг неспокойным и нестабильным. И ведь какой распиздяй на вид! При этом, когда всматриваешься, например, в странные кастетоподобные кольца на его руках, воздух как будто начинает дрожать и в глазах плывёт. Это великий колдун. И чудесный персонаж. И опасность просто излучает. Но вот умудрился как-то дать обет не убивать… как это с ним вышло?

— Богиня, это просто способ вырасти и накопить силу, — голос ленив и насмешлив, — но соблюдать обет тяжело. Особенно сейчас. И да, долгое воздержание — благодатная почва для греха. Но пока держусь.

Вдруг поняла и испугалась. За Леголаса. Глянула на него — спокоен. Ну да, чего беспокоиться, сказано же, что держится. Пока. Вот алиены)

Ну, раз принц спокоен, так и я переживать не буду. Пока. И мы — тру-ля-ля — втроём с шуточками дошли до родника, пробивающегося у корней старого дуба. Я наконец напилась и сполоснула горящее лицо.

— Медку?

Заворожённо глядела, как по мановению руки из дупла выплывает кусок выломанных сот, сочащихся прозрачным, как слеза, мёдом. Глоренлин никуда класть соты не стал, они так и висели между нами, слегка поворачиваясь. Вот пижон)

И весь он как будто живёт в другом ритме, более быстром и сложном, чем привычный, и я вижу снисхождение, с которым он смотрит на нас из своего мира.

Горячий июньский мёд и ключевая вода, ломящая зубы подземным холодом — трапеза богов. Пчёлы гудели вокруг, стремясь перетаскать мёд обратно, и чуть ли не лезли в рот. Но не кусали.

Сам он не ел — пост. Почти не есть и не пить, не знать женщин, не убивать — удивляться не приходится, что он излучает напряжение. В нём чувствуется жажда жизни, и что давится эта жажда чудовищной волей. Чем-то же это для него окупается? Магическое воздаяние должно быть велико.

— Да, велико. Богиня, хочешь почувствовать то, что переживает пчела? — и протянул руку.

Как во сне протянула свою, коснулась — и на меня обрушился новый мир. Иные, неназываемые цвета и запахи, совершенно иное строение личности несколько секунд были моими — и тут же наваждение оставило.

— Дольше нельзя, ты можешь сойти с ума.

Ну да, я и за эти секунды пережила целую жизнь. Потрясённо молчала, слушая байки, которые он так легкомысленно травил. Не очень понимала слова, голова гудела, и я только смотрела на движущиеся бледно-розовые, обветренные губы, на острые волчьи зубы, да на ямочку на щеке, возникавшую, когда он улыбался — странно, одной стороной лица. Весёлый народ шаманы.

Но какая сила духа, какая способность к вызову! И сколь чудесное здание личности… Прощаясь, думала, что не надо с ним больше встречаться.

Я сожрала шмеля. Ни о чём не жалею.

Душистые клеверные луга на подъезде ко дворцу, тяжёлое вечернее гудение уже почти сонных шмелей… Мы тихо шли, лошадка топала за нами, и Леголас ловил и ел их, шмелей этих, таких толстых, пушистых, с падающей с них пыльцой… а я только смотрела, и жаба начала душить.

— Я съем. Не могу, интересно ощутить то, что так нравится тебе.

Леголас посмотрел сочувственно, осторожно сказал:

— Ты только ешь быстрее, а то ужалит. Давай я тебе поймаю. Открывай рот.

Ну, я и открыла.

Жевала быстро, но он всё равно укусил. Вскрикнула, но постаралась всё ощутить — хрустко ломающиеся крылышки, сладость нектара в брюшке, пушистость, занозистость конвульсивно сокращающихся лапок… Жгучесть яда ощутить стараться было не нужно — боль стремительно разливалась по нёбу.

И мы полчаса наверное стояли, пока Леголас, засунув мне пальцы в рот, лечил боль и отёк. Это было достойным завершением прогулки. Никогда не забуду.

зухра читает камасутру

пометки ставит на полях

разврат кошмар бесстыдство ужас

срам, а вот это я смогу

© Дей Неусита

Когда мы вошли в трапезную, присутствующие умолкли и обернулись. Шла к своему месту, недовольно ёжась и думая, что ж они смотрят-то так, как на чудо-юдо. Впрочем, неудивительно: завалились счастливые, на своей волне, в пыли и ромашковых венках, и, кажется, настроение наше диссонирует с тем, что было разлито в трапезной до нашего появления. Кинула быстрый взгляд на Трандуила — и, понятное дело, по его лицу ничегошеньки прочесть не смогла.

Есть было неудобно, нёбо ещё не совсем спухло и побаливало, да и от похождений по июньской жаре аппетит как-то пропал. Налила себе холодной простокваши и умилённо наблюдала, как Леголас, против обыкновения, накидывается на еду. Ну ещё бы, сил-то сколько потрачено, хе-хе.

— Блодьювидд, шмели отбили аппетит? — вкрадчиво поинтересовался владыка.

И тут я вспомнила, что забыла про урок с утра! Что делать, как принято извиняться в этом случае? Панически поискала госпожу Ардет глазами среди присутствующих — и не нашла.

— Не переживай, уроки я отменил, до осени. Пока не привыкнешь… к новому положению.

С облегчением и благодарностью посмотрела на него. Каникул мне хотелось, и спать по утрам, хотя бы летом.

— Итак, аранен, — Трандуил, заканчивая ужин, медленно вытирал губы салфеткой, наконец обратив внимание на сына, — что я вижу? Увезя живую-здоровую богиню, — и, яростным шёпотом, — не жену какого-то там горожанина! Ты возвращаешь её с больной головой и обгоревшую на солнце! И накормленную шмелями!!!

И, обращаясь ко мне:

— Nieninque, ну ты же всегда так хорошо понимала, что ты человек, ну зачем так рисковать? Ведь даже обряд сожжения смертности ещё не пройден, ты могла умереть! Шмель укусил тебя почти в мозг! Да, аранен мог тебя вылечить и вылечил, но если бы что-то пошло не так, как в случае с твоим обучением синдарину⁈ — и, снова гневным шёпотом: — Да не думай ты, как его выгородить! И да, вижу я, что ты ни о чём не жалеешь! Его пожалей и меня!

Устыдившись, притихла. Король ровным, сдерживающимся голосом выдал Ардариэлю заказ на кучу зелий и притирок для поправки моего пошатнувшегося здоровья. Тот поклонился и тут же исчез. Госпадя, да что ж так торопиться, я ж не так плоха… Владыка повернулся к сыну:

— Аранен, вы ведёте себя, как мальчишка.

Пока он внушительно молчал, я вспомнила анекдотик:

'Ночь. Из холодильника вылезает, пятясь задом, здоровенная толстая мышь. Тянет, упираясь со всей силы, цельный окорок, под мышками придерживает ещё какие-то деликатесы, на шее гирлянда сосисок. С трудом, отдыхиваясь, тащит это к норке и видит перед входом мышеловку с ма-а-аленьким кусочком сыра. Вздыхает: