Присев, спиной ощутила, как за ней тут же вырос Ланэйр. До сих пор смущалась, что он имеет обыкновение, когда я с кем-нибудь говорю, молчаливым столбом торчать сзади, не вступая в разговор. Почему-то никого, кроме меня, это не смущало, и пришлось привыкнуть. Похоже, высокородные присутствие эльфийского герцога, разряженного, увешанного цацками и держащего руку на рукояти меча, воспринимали актом уважения к богине, и поведение такое было естественным. Вот и сейчас — я думала, может, он сядет или хотя бы поздоровается… не сел, только слегка поклонился, сохраняя молчание.

Я посидела, собираясь с духом (попросить великого мага о такой специфической помощи!), и спросила. Но нет — Гэндальф печально покачал головой и выразился в том духе, что ограничения, наложенные на него богами, не позволяют выполнить мою просьбу. Он бы всей душой, но… Притухла. Однако поскольку большой-то надежды и не было, приняла, как данность. Гэндальф, в свою очередь, возымел озабоченный вид и начал мяться. Удивилась, уж очень несвойственно для него было так себя вести, и тут он спросил:

— Деточка, ты ведь богиня… со своими ограничениями в этом прекрасном мире, но всё же…

Вопросительно посмотрела, и он с усилием спросил:

— Я смогу вернуться? Когда-нибудь? — и глянул с надеждой.

Мда, вот тоже сапожник без сапог. Покопалась в памяти, жалея, что плохо помню толкиновский канон, но вспомнила, что Гэндальф вовсе и не человек, а дух, и что мечтал он вернуться в Бессмертные Земли, а сделать это можно было только по завершению миссии. Другим майар, Радагасту, например, как забывшим долг, это не светило, но Гэндальф должен был выполнить предназначение. Кивнула:

— Да. Единственный изо всех, — и была поражена тем, как он просиял.

Ночь заканчивалась салютом, соперничавшим с тем, что устроил когда-то Ганконер. С восторгом глядела, и Ланэйр, по-моему, заревновал, потому что с еле слышным осуждением заметил, что Митрандир не знает меры и эти бесшумные огненные фонтаны и драконы становятся дурновкусными. Судя по смеху и восхищённому оханью других высокородных, им так не казалось. Утаила улыбку и согласилась пойти домой, и стрёкот кузнечиков провожал нас, даря ощущение невозможной полноты жизни при всей её хрупкости и быстротечности. Это лето — оно действительно уходило в вечность, но каждый день и каждая ночь были коротки и неповторимы.

Вот подан знак — друг друга взглядом пепеля,

Коней мы гоним, задыхаясь и пыля.

Забрало поднято — изволь!

Ах, как волнуется король!..

Но мне, ей-богу, наплевать на короля!

Владимир Высоцкий

Вот самурай, а вот гейша. А вот их сёгун

Рубит их на сотни частей.

Белый цвет Минамото и красный цвет Тайра —

Всего лишь краски для наших кистей.

Б. Г.

В этот раз я не потерялась во времени и чувствовала каждый проживаемый день, стараясь не упустить ничего, понимая, что ничто не навсегда, и сделать с этим ничего нельзя — и удивлялась, как яростно живёт Ланэйр. Такое ощущение, что он чувствовал каждый миг и впитывал его всем своим существом. Жил на пределе, натянутой струной, полыхая и, казалось, ничего не оставляя на будущее. Он почти не касался земли. Начал петь каждый день, и я была совершенно очарована и опьянена его голосом. Спали урывками — по-моему, он жалел время на сон, да и мне как-то не хотелось.

Когда владыка Элронд в первую встречу говорил, слегка косясь на Ланэйра, про то, как пылок и могуч поздний расцвет, я ничего тогда не понимала, кроме того, что сватают нас, а сейчас поняла. Всё, что было — августовские грозы, сентябрьские радуги и звездопады — всё воспринималось как будто через него, усиленным во много раз, и я никогда не жила так ярко и так сильно.

Трусила будущего и старалась задержаться в настоящем — но будущее подступало.

Странно было, что Самайн подходит, а снега нет и тепло. И всё же октябрь давал себя знать — на виноградный склон неподалёку от Семидревья как будто киноварью плеснули; небеса стали прозрачно-голубыми, совсем хрустальными, а медведь, каждый день приходящий на источники, разжирел до безобразия.

Нас никто почти не беспокоил — тем страннее был вечерний визит эру Эльмаэра примерно за неделю до Самайна. Мы сидели вдвоём с Ланэйром на ветке, обнявшись, и Эльмаэр вдруг возник на соседней. Ланэйр не пошевелился, и я поняла, что он не удивлён. Я не обрадовалась: мне в целом шаман был не очень-то приятен после того, как отчётливо сказал ещё в июле, что не будет связываться с Мордором — возможность появилась, но он не уверен в безопасности мероприятия. И пришлось обходиться письмами.

Эльмаэр непонятно скользнул взглядом, встряхнулся. В сумерках он похож был на нахохлившуюся огромную птицу. Понадеялась было, что он всё-таки передумал — ну вдруг? — но нет, речь повел об ином, тяжело обронив:

— Самайн…

— Через шесть дней, — голос Ланэйра был, наоборот, безмятежен.

— Я чувствую, что владыка Трандуил пытается прорваться в наш мир… у него может получиться раньше.

Ланэйр только плечами пожал, демонстрируя равнодушие — а меня как будто трезвостью окатило.

Шесть дней! Я увижу их… Его! А увижу ли? Трандуил-то, как я поняла, точно жив, а остальные? И… аранен? Что с ним⁈ Я ведь в последний раз видела его два года назад! Жизнь моя…

Внутренний режиссёр Якин тут же ехидно проскрипел: «Житие мое», и удалось собраться, но сердце всё равно утеряло ритм и билось пойманной птицей.

Ланэйр лениво шепнул:

— Ну что ты, богиня, не трясись так… — обнял покрепче и умолк.

Я тоже молчала — к чему тут слова?

Эру Эльмаэр исчез так же незаметно, как и появился.

— Богиня, подумай, что ты хочешь взять с собой, — голос Ланэйра был всё так же ленив и безмятежен, и я выдохнула: отпустит, стало быть. Без эксцессов.

— Свои записи, — подумалось, что в Эрин Ласгалене перенесу написанное в талмуд, куда предыдущее было записано, — больше ничего.

Ланэйр кивнул:

— Хорошо. Лучше не брать ничего из тех драгоценностей, что подарили тебе мальчишки из Дома Бабочки. Если бы ты пожелала взять и даритель узнал об этом… — тут он умолк, предоставляя додумать несказанное, и я поёжилась, додумав.

Не удержалась:

— А ты? Ты подаришь мне что-нибудь на память? — браслет его древний ещё летом унесла река во время купания. Огорчилась тогда, но Ланэйр уверенно сказал, что если такая вещь потерялась, значит, хотела потеряться. Что предназначение артефакта выполнено и ему пора было исчезнуть.

Князь помедлил:

— Мы проросли друг в друга, и ты в моём сердце, а я в твоей памяти… — и поцеловал легко и горячо, — я хотел, чтобы ты подарила мне дитя, но это невозможно. И я благодарен за то, что есть — это гораздо больше, чем я мог надеяться. Дарить вещь не буду — хочу, чтобы ты помнила и так. А если захочешь забыть, то забудь, и ни к чему напоминание.

Да, он же запросто вытащил из меня историю с ниткой изумрудов, которую подарил на память, думая, что смерть близка, эру Лисефиэль… И интерпретировал её мой князь вот так. В ответ только сказала:

— Я не забуду.

И мы больше не говорили на эту тему. Ветер пах, как горький миндаль, как поздние розы. Огромная, тёмно-оранжевая осенняя луна вышла на небо — и про близкий Самайн было забыто начисто.

И да, как и предсказал эру Эльмаэр, через два дня пришёл посланец от владыки Элронда, торжественно сообщивший, что шаманы почувствовали приближение Дикой Охоты. И что пора собираться на встречу.

Удивилась. Сколько я помнила, Дикая Охота — в человеческих верованиях несущаяся по небу нечисть, ворующая кого попало. Хотя да, в некоторых версиях состояла она из эльфов и предводительствовал ею эльфийский король. Но как это связано с…?

Ланэйр, усмехаясь, разъяснил, что путешествия по мирам предполагают достаточно зрелищный уход и возвращение. Люди что-то да видели; на верованиях, само собой, отразилось. И даже вполне достоверно передано. Почти не переврали.